Сказки были. сорок - сороков   Сойка

В старые и добрые времена

Жила-была весёлая девушка,

Удивительно красивая была

Эта наездница и хохотушка.

Сойка, красавицу так звали,

Умна была она и шаловлива.

И не изведала горечи печали,

В свои, тогда ещё юные года.

Лихих парней не отгоняла,

И ни в чем не уступала им:

Стреляла метко да скакала,

И очень часто попадало им.

Их смех разил её веселый,

Сшибало слово, как копье,

И товарищ посрамленный

Уже проклинал свое житье.

Все парни девушку любили,

И намного больше, чем себя.

Нет, скорей её боготворили,

Желая в жертву отдать себя.

Так обратить её вниманье,

Ненароком выделить себя,

Ах, это детское мечтанье:

И тогда она любимая твоя.

Она всех и князя отвергала,

И еще многих, таких  князей.

Юная амазонка - без печали,

И смех её звенел всё веселей.

А с ней и друзья её смеялись:

Мудрее Сойки - найти нельзя!

И в битве в поле состязались,

И лучились счастьем их глаза.

А беда, давно их поджидала,

И вот момент такой настал:

Степь вся потом засмердила,

Великий Хан, у города стоял.

Кочевники визжали от восторга:

«Ваш город - подарок для всех нас,

А васильковая, ваша недотрога

Нас полюбит и продаст всех вас».

Князь, унижаясь, на коленях,

Со слезами, девушку просил,

Хану ненавистному отдаться,

Что бы город тот не разорил.

За амазонкой друзья стояли:

Своих мечей, сжимая рукоять,

Парни свою Сойку понимали,

Но князя не желали понимать….

- Плачешь князь ты как девица,

Хотя недавно сватался ко мне.

Тебе женою надо бы делиться,

Мало трус и раб сидит в тебе!

А Хан презрительно взирал

На всю эту сцену униженья.

Он всех нещадно презирал

И стёр бы в одно мгновенье.

Она прекрасна, эта тварь,

Верю, что седла не знала,

Ещё копытцем приударь,

Не таким, хребет ломали….

- Послушай Хан, я говорю:

Тебя, я так же презираю,

На бой тебя я вызываю,

И там решай судьбу мою!

Ты не трус, и не откажешь,

Так никто тебя не унижал:

В бою себя ты и покажешь!

Зубами, Хан заскрежетал.

- Но если, моя грядет победа,

Войска свои позорно уводи,

Все тут свидетели: и небо!

Несолоно хлебавши, уходи!»

Хан визжал, весь содрогаясь,

С алчных губ струилась пена:

- С тобой я вдоволь наиграюсь,

И хребет сломаю, об колено!»

Он трясся весь от злости,

Ждал с нетерпением утра:

- В степи я разметаю кости,

Их не испоганит так и тля!

А утром, бились без оглядки,

Все вокруг, как будто умерло.

И их мечи звенели от нападок,

И Светило, от ударов замерло.

Над землею чуть держалось,

На  поединок, смотря в упор.

И оно Сойкой восхищалось!

Но был в его молчании укор.

А кони ржали без умолку,

Огнем сверкали их глаза.

Друг другу рвали глотки,

Звучало ржанье, как гроза.

Но Хан вдруг покачнулся,

И лицом, заметно побелел,

Он на клинок её наткнулся,

И слова несуразные хрипел.

И тут кочевники помчались,

На помощь владыке своему.

Они уже с ватагою рубились,

Что прикрыли девушку свою.

Друзья геройски умирали:

Эти уже настоящие мужи,

За красоту, что попирали,

За свои нежнейшие мечты.

Гневно солнце засверкало,

Всю разом запалило степь.

И дикое кочевье запылало,

И выла жутко чужая речь.

А друзья её не умирали,

Прилегли тихонько спать.

Они смерть не понимали,

Они устали, их не поднять.

Сойка птицею тут стала,

И летела, обезумев в даль.

Там друзей своих искала,

И рыдала, разнося печаль.

Всегда летит поспешно,

На голос разный и чужой,

Она откликается прилежно:

Вдруг кто появится живой?

Всё наша Сойка перепутала:

Счет векам, года и даже дни.

И горемычная запамятовала,

Ведь друзья её давно мертвы.