– Как дела? – спросил Миша вошедшего в помещение Христофора Платоновича. 
  – От мэнэ задовбав цэй участковый! – охотно пожаловался Платоныч – ходыть и ходыть… 
    – Не понял. Платоныч, – не вполне членораздельно спросил Миша – а вы ж заявление написали. Чего ж участковый
ходит?
  – Якэ заявление? – переспросил Платоныч.
  – Как "якэ"?
  Миша уже выпил, чего душа его жаждала с самого утра, ежедневно. Получая небольшую свою инженерскую зарплату, он, тут же, не отходя от окошка кассы, раздавал всем, кому был должен. На оставшиеся покупал две бутылки портвейна, и торопливо придя в свой "кибинет" наливал себе полный гранёный стакан. Залпом выпивал, кривился, передёргивался всем телом и спешно, со звоном прятал бутылки со стаканом за письменный стол.

  Кибинет этот, находился в нижнем этаже двухуровневого подвала, и на самом деле был залом с какими-то воздуходувными машинами должными гнать тёплый воздух для обогрева вестибюля. Из экономии вестибюль не отапливали и машины стояли без дела. На оставшемся в помещении свободном месте расположился Миша, притащив сюда письменный стол и канцелярский шкаф.
  Числился Миша инженером-сантехником и этим обосновал своё углублённое отношение к работе. На самом деле он забрался подальше от начальства, которому лень было спускаться на дно, на два уровня и ещё идти в самый дальний угол необъятного подвала. Зато коллектив отдела эксплуатации – сантехники и электрики, относился к кибинету с полным одобрением. Сюда не редко забредали сотрудники и других отделов, как правило, обладатели припухших лиц, с клубничным румянцем.
  Народ подтягивался, и допита была первая, а за ней и вторая бутылка. Обычно после принятия, Мишу тут же начинал тревожить трудовой энтузиазм. Он суетливо сновал по всему зданию в поисках тех, кто нуждается в его помощи. Его неуёмно волокло на трудовой подвиг. Конечно, работа находилась, и неизменно не только для Миши. И вот вместо того чтобы спокойно посидеть вся бригада вынуждена была что-то чинить, латать, заделывать, устранять и налаживать. Если не находилось ничего близкого к рабочему профилю сан.тех.бригады, Миша подряжался на погрузку, разгрузку, обеспечение и посильную помощь, за что его и любили терпеть главный инженер и даже замдиректора по эксплуатации. Эта часть культурной программы нравилась бригаде значительно меньше, и приходилось ходить за дополнительной бутылкой, чтобы возможно дольше затянуть первую часть, в ущерб второй, тем более что портвейна действительно не хватало. Вот в ожидании добавки Миша способен был сдерживать рабочий порыв или просто боялся отлучиться.
  Заскрежетала дверь вверху длинной лестницы, сообщая о чьём-то приближении, потом послышались мерные шаги. Гонцу, возвращаться было ещё рано, и Миша выпрямился на стуле. В таком положении он был похож на английского лорда. Прямая спина, придала его осанке горделивый вид. Негустые волосы, всегда расчесанные на пробор, лежали безукоризненно. На лацкане влитого пиджака значок с профилем Ленина. Галстук указывал строго на брюки с непорочными стрелочками. Миша не считал себя алкоголиком, но пристрастие к портвейну имел непреодолимое. Когда-то он попал в автомобильную аварию, на память о которой у него имелась фотография машины в которой он тогда ехал. Фотография требовала дополнительных объяснений, так как распознать автомобиль в груде искорёженного железа, изображённой на снимке, было невозможно. Также напоминала об аварии походка, он прихрамывал, и едва заметный дефект речи из-за которого Мишу принимали за выпившего, даже тогда когда он был трезв. Когда же, наконец, он удовлетворял свою потребность, говорил он быстро и почти не разборчиво. В период компании по борьбе с пьянством, Миша первым же делом вступил в общество трезвости, притащив туда и всех своих собутыльников. Из нагрудного кармана его пиджака выглядывал краешек удостоверения, красного цвета, в комплексе с его костюмом, наводивший на мысль о причастности его к имеющим право. Однажды пьяного его подобрала милицейская машина, но вопреки ожиданиям отвезли домой, убоявшись его экстерьера.
  На пороге появился Христофор Платонович. Высокий, статный, ширококостный старик держал, как винтовку, на плече вантуз – длинный железный прут с резиновым кругом на конце, для прочистки унитазов. Он был дежурным сантехником, и сутки через трое, строевым шагом, патрулировал здание, прочищая и перекрывая все, что можно было прочистить, и нужно было перекрыть. Старый коммунист, героический арсенальский рабочий, ветеран труда и т.д., Платоныч единственный кто охотно участвовал в общих беседах бескорыстно, то есть, не претендуя на портвейн.
  Жил он неподалёку, в одном доме с легендарным футболистом и чемпионкой-гимнасткой. Однажды днём идя домой обедать Платоныч вошёл в арку и стал очевидцем подозрительных манипуляций. В присутствии белого лицом отца фигуристки, известного тренера гимнастики, совершенно не известные люди перегружали разные материальные ценности, предметы роскоши и роскошные предметы быта из машины и квартиры знаменитостей в свой непримечательный автомобиль. Христофор Платонович, человек бесспорных моральных качеств и твёрдых убеждений, проследовал в свою квартиру и вызвал милицию. Приехавший наряд, похитителей не застал. Предполагаемых пострадавших дома тоже не оказалось. По факту вызова милиции было открыто дело. Как оказалось в последствии знаменитости ни к кому претензий не имеют, и даже Платонычу предлагали сто рублей, за бдительность, участие и… понимание. Платоныч, как старый большевик, и соратник героев, гневно отмёл предложенную ему сумму. Однако идя навстречу пожеланиям известного тренера, пошёл-таки на сделку с партийной совестью, и написал в милицию заявление, что обознался мол. Эта история подробно обсасывалась, в кибинете, две недели назад, с привлечением дополнительных фактов, схожих случает и портвейна.
  – Не-э – протянул Платоныч, вспомнив – цэ вже по другому дилу.
  Все вопросительно смотрели на Христофора Платоновича, в ожидании рассказа о забавном происшествии которыми изобиловала его старость.
  – Прыходыть до мэнэ участковый – с энтузиазмом продолжал старик – и каже: "Вы, Христофор Платоновыч Миненко?", "Я", кажу. "Такого-то года рождения?", пытае. "Да", кажу. "Проживаетэ по такому-то адресу?". "Да", кажу. "На ваше имя", каже, "прыйшло наследство, з Амэрыкы, от вашого родствинника якый там помэр". "Нэма", кажу, "в мэнэ родственников в Амэрыци, потому шо я старый большевик, и пролетарий, и ниякых родственников в капстранах, в мэнэ быть нэ може". А вин ходыть и ходыть. Каже, "Нэма ж другого Миненка, значить цэ вы и е".
  – Х-ха! – развеселился Витя – А чего ж вы наследство нэ бэрэтэ, раз дають!?
  – Нэхочу! – твёрдо заявил Платоныч – я всэ життя честно робыв. Заробыв соби пэнсию и мэни хватае. Вот и тут ще заробляю. Нашо мэни?
  Ещё минут пятнадцать горячо обсуждалась эта тема. Платоныча весело уговаривали принять наследство, а он дополнял свой рассказ всё новыми подробностями:
  – Я кажу йому: "Отдайтэ у фонд мыра", а вин: "Нэможна! Надо шоб вы взялы, роспысалысь, а там хоть у фонд мыра, хоть, куды хочетэ!", а я нэхочу, й рукамы касаться.
  Явился гонец. Повторили рассказ и для него. Новый виток возбуждения подкрепили портвейном.
  – А, сколько ж денег там? – спросил гонец.
  – Сорок мильйонив – равнодушно ответил Платоныч, держа на плече вантуз, как ружьё.
  – Сорок миллионов, чего!? – изумился гонец – рублей?
  – Даларов – пояснил Платоныч – цэ ж Амэрыка.
  Витя хихикнул, и наступила тишина.

  – Сорок миллионов долларов! – удивлённо повторил Егорчик, и заключил – брешешь!
  – Собаки брешут – ответил Флейш, рассказавший эту историю нам.
  Мы сидели у Машки и доедали то, что осталось после новогоднего застолья.
  – Сорок миллионов долларов! – повторил Егорчик – До-олларов! И рублей-то это представить себе не возможно, а то доллары!
  Наступил 1985-й год. Такая сумма казалась тогда астрономической. Наперебой все примеряли эти деньги на себя. Кто мечтал о вертолёте, кто о яхте, кто о чём-то ещё, в общем, единодушны были только в особняках и машинах.
  – А ты, что бы сделал, с этими деньгами? – спросила Машка Флейша, слышавшего эту историю от самого Платоныча, и, естественно, уже успевшего помечтать.
  – А я отдал бы эти деньги на благоустройство и развитие Киева, только с условием, что все проекты городского строительства должны утверждаться комиссией, которую буду возглавлять я, а то понастроили коробок. Уродство сплошное!
  – Ты, Фейш, ненормальный! – помолчав удивилась Машка, и обращаясь уже не конкретно к кому-то проговорила – все мечтают о том, что бы они купили для себя, а этот про Киев…
  – Ну и что? – Флейш пожал плечами – а, я Киев люблю.