ДО ДЫР

Ты один не умывался
     И грязнулею остался,
И сбежали от грязнули
     И чулки и башмаки.
(К. Чуковский, Мойдодыр)

  Невнятный гул, обозначился и сформировался в дробный топот сотен ног. По лестницам катились роты танкистов. Из порталов казармы, вырывался поток, низвергался по мощным ступеням крыльца, и растекался по белевшему в новогодней ночи плацу. Воинство построилось поротно. Солдаты и сержанты были экипированы в соответствии со всеми требованиями ведения боевых действий в зимних условиях. Валенки, ватные штаны и ватные бушлаты, не завершали перечня. Противогазные сумки, с противогазами, подсумки, с боекомплектом, штык-ножи и сапёрские лопатки, по диагонали, хомутом, перехватывали скатки шинелей. Венчали экстерьер каски, натянутые поверх шапок. Некоторые бойцы имели при себе ломы или кирки.
  – Равня-айсь!!! Смирна!!! – взревел майор – Напра-ау! Поротна, бео-ом марш!!!
  Ряды коротко колыхнулись. Гулко топая обрезиненными валенками, колонна выдвинулась с плаца на улицу. По сторонам её сопровождали сержанты, командиры отделений и взводов. Пробежав грузной трусцой через всю территорию расположения танковой дивизии и миновав КПП, колонна, сохраняя конфигурацию, и не меняя темпа, направилась в сторону сопок, поросших сосняком.
  Этим событиям предшествовали иные, куда более драматические. Конечно, вероломный враг не вторгся в мирно празднующую страну, не произошло катастрофы, или аварии, но разве назначение дежурным по части офицером в новогоднюю ночь, это не повод поднять полки в ружьё?
  Майор Игнатьев проспорил. Не имеет значения, из-за чего был спор. Значение имеет только результат. Майор заступил дежурным по части в новогоднюю ночь. Это тогда, когда его коллеги и товарищи по оружию, будут есть неизменный салат оливье и холодец в кругу семьи, и закусывать солёными грибками холодную водку. Он вынужден будет, не смыкая глаз, контролировать, как дежурные по ротам, неусыпно следят за личным составом, чтобы те в свою очередь не устроили новогоднего сюрприза. Изворотливый ум красноармейца, сыгравший не последнюю роль в победах советского оружия, способен придумать тысячи способов, нескучно провести праздничную ночь. А, неизбежно притуплённое алкогольными парами сознание младшего командирского состава, может оказаться не на высоте, и проворонить чреватые суровыми взысканиями поползновения к нарушению дисциплины, и подрыву боеготовности. Не дожидаясь непредвиденностей майор нанёс превентивный удар. Найдя окурок в неположенном месте, дежурный офицер, аккуратно перенёс его в место ещё более неположенное.
  – Дежурного ко мне! – заорал майор.
  – Товарищ майор! Дежур… – начал, было, прибежавший дежурный, но офицер прервал его доклад.
  – П-почему мусор на территории расположения части!? – разразился майор – Эт-то что за баррдак!? Ты у меня сожрёшь этот бычок!!!
  Опешивший старший сержант вытянулся в струну и круглыми глазами пялился на дежурного офицера. Круто повернувшись, майор бросил дежурному "За мной!" и зашагал по взлётке. Обойдя все помещения казармы, он тщательно обследовал каждый угол и обнаружил ещё несколько окурков. Тоже самое дежурный офицер проделал на другом этаже. Ни одно подразделение не смогло похвастаться стерильностью.
  – Построить личный состав – ледяным тоном проговорил майор.
  "Строиться! Ста-ановись!" – запели дежурные на этажах. Несколько минут хлопотливого топота, и личный состав, выстроившись в каре, стал свидетелем безудержной командирской ярости. В связи с выявлением вопиющей безответственности, небрежения обязанностями, предусмотренными уставом, ведущей к ослаблению боеспособности войскового подразделения и снижению обороноспособности Родины, объявлялся марш-бросок, в полном снаряжении. Рядовой состав был распущен для экипирования, а командиры отделений и взводов получали инструкции. Маршрут имел пройти по нескольким сопкам. В отдалённой точке, предписывалось захоронить на глубине, не менее двух метров все до единого найденные окурки. После чего надлежало другим маршрутом вернуться в расположение части.
  – Я проверю – прохрипел майор.
  Колонна удалялась к сопкам, а майор Игнатьев посмотрел на часы. До двенадцати, времени оставалось не так уж и много. Застегнув крючок шинели, дежурный офицер постоял с минуту на плацу, и, не заходя в казарму, отправился к себе на квартиру.
  Лоснящаяся, горчичного цвета кожа пузырилась на курице, пекущейся в духовке. Холодец с вмёрзшими лимонными кружочками, и баночка слезоточивого хрена, стояли на белоснежной скатерти. Тут же теснились традиционные оливье и сельдь под шубой. Фланги прикрывали фаршированные яйца, тоненькими ниточками квашеная капуста, хрустящие солёные огурчики, и солёные же, одного цвета со знаменем, помидоры. Скользкие в маринаде маслята, нетерпеливо дожидались водки. А водка на пару с шампанским, добытые задолго и не без усилий, прохлаждались в холодильнике. Ёлка в углу посвёркивала мишурой, и старательно пахла.
  Никакой проверяющий не явится в любимейшую всеми советскими людьми ночь. Личный состав, занятый выполнением учебной задачи, сможет возвратиться, по расчётам дежурного офицера, только к утру. Сил для безответственных поступков у бойцов не останется, даже избиение предполагаемых виновников они будут вынуждены отложить на следующий день, а тогда, майор Игнатьев, уже сменится с дежурства.

  – Куда это они, в новогоднюю ночь? – удивился Алик, глядя сквозь проталину во льду, покрывавшем окно.
  – А, в ных марш-бросок, побижать по сопках, бычкы закапувать – сказал Пэтя, лучезарно улыбаясь.
  – Откуда ты знаешь? – спросил Алик.
  – Та! Мэни Сашко сказав, знаешь, шо з Кыева. Танкист.
  Добродушный Пэтя принадлежал к той категории людей, которые никогда не берут дурного в голову. Всё что приключалось с ним лично или происходило вокруг, Пэтя встречал улыбкой, открытой, солнечной, с ямочками на  румяных щеках. Сельский хлопец, привыкший трудиться, с самого детства, не гнушался никакой работой. Этим пользовались все абсолютно. Земляки злились на него и ругали за то что он подчинятся всем подряд, чем ослабляет их позиции и подрывает и без того неустойчивый авторитет. Сам же Пэтя не видел в этом ничего неправильного. Сидеть без дела он не мог, а охотников найти ему занятие, к обоюдному, надо сказать, удовольствию, находилось предостаточно. Благодаря своей открытости и готовности помочь, он легко сходился с людьми, имел множество знакомых, и знал обо всём, что происходило в дивизии. Пэтю, веселило всё, что не могло расстроить, а то, что могло, расстраивало лишь ненадолго.
  – Мэнэ када в армию провожалы, всэ сэло прыйшло. – рассказывал, как-то, Пэтя ковыряя в зубах десятисантиметровым гвоздём – Палатку у двори поставылы. Столы в усю довжину. Маты, ще раньше, наънала самоонкы трыста литрив. Закопала в ороди. Так на проводы откопалы. Напылыся. Побылыся. МАЗа розбылы, ну, то такэ. Гулялы тры дни. В сусидив усих курэй половылы.
  – После армии приедем к тебе самогонку пить. – сказал Немцов – У тебя в огороде, наверно, ещё есть.
  – А шо, прыежайтэ! – расцвёл Пэтя – Маты наженэ, до мого прыйизда, шо на усих фатыть.
  – Опять всем селом гулять будете?
  – Ну, да! А, як!

  В отдельной военно-строительной роте, в новогоднюю ночь, дежурным офицером остался лейтенант Изюмов. То обстоятельство, что он самый молодой офицер в части, говорило само за себя. Его семья, совсем молоденькая жена с грудным ребёнком, ютилась в двухкомнатной, покосившейся пристройке, скорее похожей на собачью конуру, чем на человеческое жильё, в посёлке недалеко от КПП. Сам же Изюмов, сутками пропадал на службе. С солдатами и сержантами, лейтенант держался по-свойски и немного покровительственно, как старший брат, приехавший домой на каникулы.
  После вечерней поверки, вопреки обыкновению, в казарме происходила мышиная возня. Дедушки озабочено сновали из каптёрки в ленинскую комнату, посылали гонцов в столовую, и имели таинственный вид. Из кубрика доносилось заунывное хоровое пение таджиков. Грузины, к общему облегчению, отправились к землякам.
  Время подошло к полуночи. На стол для пинг-понга, стоявший в конце взлётки, поставили кастрюлю с квашеной капустой, под надзором лейтенанта, каждому бойцу досталось немножко, жареной дедами, картошки. Принесенный из столовской хлеборезки хлеб, роздан по кусочку на бойца, с цилиндриком комбижира. Все сползлись к импровизированной кормушке, и устно поздравленные лейтенантом предались новогоднему пиршеству.
  Необычность обстановки, навевала праздничное настроение, а сознание того, что где-то в морозной мгле, подгоняемые разъярёнными, из-за пропавшего праздника, сержантами, рысят по сопкам танкисты, подогревало чувство благодарности к лейтенанту Изюмову.
  После позднего отбоя, молодая гвардия блаженно заснула, а старослужащие, с молчаливого согласия дежурного офицера забились в каптёрку, и продолжили банкет.
 
  Нового счастья, наступивший год не принёс. Военные строители, по окончании общегосударственного праздника, вышли на работу. Руководство зачем-то сделало рокировку, поменяв местами отдельных бойцов, но дело от этого не пострадало. Грузины продолжали штукатурить внутренние стены каких-то складов, таджики валандались неизвестно где, но так было и прежде. Только отдел главного механика теперь оккупировали бойцы соседней отдельной роты.  Ветераны же ОГМа, не вернулись к капитану Гомбожапову. Они пополнили ряды так необходимых УНРу грузчиков. По-прежнему начальник работ, подполковник Кожухов не снимал руки с пульса.
  В рабочей атмосфере барометр стабильно предвещал грозу. Напряжение возникало ежеминутно. Если подполковник находился на территории УНРа, и не видел солдат, он поднимал по тревоге всех, кого видел, чтобы отыскать и изловить, остальных, которых он не видит. Когда все были найдены и построены, подполковник Кожухов принимался распекать.
  – Где вы шорхаетесь! Йопт! – орал начальник работ – Вы расползлись по щелям как тараканы, авось и ныне там!
  Потрясая кулаками Кожухов, велел немедленно приступать к работе, хотя и не уточнял к какой именно. Работы не было, и это была вторая причина, из-за которой подполковник выходил из себя.
  – Что вы стоите, йопт, как японская лошадь! – трубил Кожухов – почему не работаете!?
  – Так нэма ж работы – ответил однажды простодушный Пэтя.
  – Как это, нет работы!? – возопил подполковник – Стоять здесь!
  Через пять минут подполковник уехал, но к бойцам дёрганой, нервной походкой подошёл майор Цибиков. Круглое бурятское лицо его было бордового цвета.
  – Работы у вас нету!? – заявил майор – Пошли!
  Стоявший, как видно издревле в дальнем углу двора, прицеп от трактора, был с горкой наполнен смёрзшимся, буквально сросшимся кирпичом, под одеялом снега.
  – Разгрузить! – скомандовал Цибиков – Аккуратно сложить в штабель! И, чтоб ни одного битого.
  Итак, трудность задачи состояла в том, чтобы постоянно находиться на глазах начальника работ, при этом не бездельничать, при полном отсутствии работы.
  Через неделю после праздника, по меткому выражению прапорщика Беленко, "как снег на голого", свалилось новое событие. Впервые за полтора месяца беззаветной службы, роту повели в баню. Войско выстроилось на плацу, постояло с полчаса, в ожидании кого-то, кому было известно, чего все ждут.
  – Нале-еу! – скомандовал, наконец, прапорщик – Шао-ум марш!
  Рота двинулась, раскачиваясь, одновременно во все стороны, как расхлябанная кибитка. Задние налезли на идущих впереди, колонна развалилась, и неопределенной гурьбой, солдаты полезли в дыру в заборе.
  – Барраны – внятно пробурчал Беленко, и выкрикнул – За забором построится!
 Рота, растянувшись, как колонна каторжников, добралась до КПП, потом мимо ветреного пустыря поползла к железнодорожному полотну. Форсировать рельсы вброд, как собирался поступить авангард, не пришлось. В насыпи был проделан, неброский туннель с кромешной тьмой внутри. Миновав туннель, совсем уже потерявшая очертания колонна, проследовала мимо седых, затонувших в снегу, куч пепла, и пышущего её жаром дотлевающего шлака. На высоком берегу реки стояла солдатская баня, сооружение, по всему видно, добротное и старинное. Со стороны реки, на расстоянии двух-трёх метров от здания, из земли росла, устремившись в небо дымовая труба. Куча угля прильнула к боковой, без окон, стене. Времени осмотреться было предостаточно. Внутри мылась соседняя отдельная рота.
  Когда пальцы на руках и ногах, перестали чувствоваться, и вся рота толкалась из-за места возле жаркого шлака, из бани вывалили туркмены, во главе с прапорщиком Александровым.

  – Раздеваться быстро – наставлял бойцов Беленко – верхнюю одежду складывать на лавки, споднее и портянки, сдавать сюда.
  Общипанные синюшные цыплята, с поднятыми плечами, несмело ступая по ледяному полу, понесли бельё к прапорщику. Брезгливо, но тщательно Беленко пересчитал вшивые кальсоны и потные портянки, и, убедившись, что всё на месте, объявил:
  – Нам времени дали, двадцать минут. Вы уже половину про…ли. Короче. Щас, беом, зашли, разобрали тазики, за минуту помылись, и покинули. Ясно!? Через десять минут орячую воду выключают. Вперёд!
  Большой моечный зал был светлым из-за обилия окон. Стёкла были во всех, но не цельные, а составленные из кусочков, в щели между которыми дул зимний ветер. Тазиков хватило далеко не всем, и тот, кто не успел завладеть или отстоять захваченный, был вынужден дожидаться своей очереди. Подавляющее большинство солдат успели только облиться тёплой водой. Некоторые, даже недальновидно намылились, и, не успев смыть мыла, были вынуждены обтираться, обмакивая ладони в обжигающе холодную воду, или покинуть помещение мыльными. Помывшиеся первыми, отхватили у прапорщика чистое бельё и портянки получше и побольше. Остальным достались вываренные кальсоны-бриджи, достававшие немного ниже колен, и короткие рубахи с рукавом в три четверти, а заодно портянки размером с носовой платок. Полотенец не было. Их унесли туркмены, намотав на ноги вместо портянок. Надев бельё на мокрое тело, и стуча зубами от холода, бойцы обнаружили, что не все чудеса ещё завершены. Кое у кого пропали или штаны или гимнастерка, или то и другое. Как справедливо отметил, в своё время, Мойдодыр, одежда сбежала от немытых. Вместо исчезнувших относительно новых вещей лежали заношенные и рваные. Всё содержимое карманов пропало вместе с самими карманами.
  Выйдя на мороз рота, минут десять прождала прапорщика. Замёрзнув до, в, и после бани, как никогда хотелось в казарму.
  – Помылись? – весело спросил старший лейтенант Самойленко, когда окоченевшие бойцы ввалились в расположение роты – Ну, теперь смотрите, чтоб чисто было и чтоб никаких вшей. Держать чистоту.