Подобрав полы засаленной рясы, Гаспар перепрыгнул зловонную бурую лужу, но немного не рассчитал и приземлился прямиком на свежую коровью лепёшку.

- Ах ты, дьявол меня побери! – в сердцах воскликнул он и тотчас испуганно оглянулся.

К счастью поблизости никого не оказалось, так что его богохульства не услышали. Разве что тощий облезлый кот, нахально уставившийся на монаха единственным глазом. Сидя на невысоком бугорке, он с нескрываемой насмешкой глядел на неуклюжего толстяка.

- Чего уставился?! – рассердился Гаспар. – Пошёл прочь, мерзкое отродье!

Он подхватил с земли ком грязи и запустил им в нахала, который слегка отклонился, уворачиваясь. Снаряд пролетел мимо, а кот, презрительно мяукнув, поднялся и, демонстративно помахивая хвостом, неспеша направился в сторону ближайших развалин. Толстяк погрозил ему вслед кулаком:

- Ну, погоди! Попадёшься ты мне в руки, шкуру спущу!

Здесь на задворках центрального рынка вольготно раскинулась городская помойка, миновать которую никак не получалось, поскольку это была прямая дорога к подножию холма, на котором возвышался Алькасар. Там, на задней стороне королевского дворца находился охраняемый монахами вход в подвалы пыточных застенков. Туда и спешил монах-инквизитор.

Придерживая полы рясы, чтобы не забрызгать их грязью, Гаспар запрыгал дальше, стараясь не поскользнуться и не распластаться в одной из вонючих луж. Он торопился. Завтра в Толедо ожидали прибытия нового Великого альгвасила - судебного пристава верховного совета инквизиции. К его приезду нужно было завершить расследование оставшихся дел еретиков. Все обвиняемые уже давно признались в ереси, кроме одного бродяги, который продолжал упорствовать. Судя по всему, сегодня предстояла весёлая ночка…

Гаспар плотоядно ухмыльнулся и пробормотал:

- Ничего, до утра ты у меня во всём признаешься. А поможет в этом Альфонсо – большой мастер развязывать языки…

Преодолев оставшееся до складов расстояние, он на удивление проворно втиснулся в узкий проход между зданиями и выбрался на противоположной стороне.

Лето нынче выдалось знойным. Не смотря на то, что день клонился к вечеру, сухой горячий воздух обжигал лицо, а унылый ветерок не приносил облегчения – лишь лёгкую сухую пыль, скрипевшую на зубах. Раскалённые камни мостовой припекали ступни даже сквозь подошвы сандалий. Но Гаспар не унывал. Он знал, что в пыточной его ждёт помощник Альфонсо. Наверняка для сегодняшней ночки тот припас изрядную баклагу прохладного вина. Да и вид горожан, испуганно расступающихся перед ним, доставлял Гаспару несказанное удовольствие. Монахов-инквизиторов опасались все – от простолюдинов до богатой знати. Они были объявлены неподсудными, неподконтрольными и неприкосновенными для светских властей. И Гаспар пользовался этими привилегиями в полную меру.

Поднявшись по склону холма, он перебросился парой сальных шуточек с монахами, охранявшими вход под широким навесом. Их обрюзгшие синюшные физиономии без слов говорили о неумеренной страсти к хмельному зелью. Ну да разве ж на такой работе без этого можно? Никак.

В длинном коридоре, по спирали уводившем в подземелье, после яркого солнца царил полумрак, освещаемый коптящими факелами. Гаспар с нетерпением ускорил шаг, предвкушая встречу. Он распахнул дубовую дверь, окованную железными пластинами, и шагнул внутрь темницы.

Альфонсо уже был здесь. Он сидел за грубым деревянным столом, лениво ковыряя ножом в булке хлеба. Перед ним стояла початая баклага с вином, две глиняных чашки и головка козьего сыра. Чуть сбоку лежал свиток доноса, на основании которого было выдвинуто обвинение в ереси.

Подняв голову на скрип открываемой двери, громила оскалился в жуткой улыбке, обнажив пожелтевшие щербатые зубы.

- Наконец-то, - воскликнул он. – У меня уже в горле пересохло!

- Так я тебе и поверил, - хохотнул Гаспар. – Небось, глотку не один раз вином ополоснул?!

- Да так, чуток пригубил только для пробы.

В темнице стоял тяжёлый дух пота, гнили и палёного мяса. Но для инквизиторов он был привычным.

- Как там наш приятель? – поинтересовался Гаспар.

- Жив пока. Я тут его маленько поспрошал с пристрастием…

- Ну и?

- Не сознаётся пока. Ну да куда ему деваться? Всё скажет, даже то, чего и сам не знает.

Громила оглушительно заржал. Гаспар слегка поморщился и обернулся к заключённому, который висел растянутым на дыбе в дальнем углу темницы. Тяжёлый свод угрожающе нависал над ним закопченными каменными глыбами. Казалось, он норовит рухнуть и раздавить несчастного, но не может преодолеть некую невидимую преграду.

Измождённое высушенное тело обвиняемого в ереси было сплошь покрыто кровоподтёками и ожогами. Кожа обтягивала выпирающие кости, а слипшиеся от грязи и крови длинные волосы скрывали лицо. Голова безвольно свесилась. Судорожно скрюченные пальцы вывернутых рук застыли, словно когти мёртвой птицы. Заключённый не подавал признаков жизни.

Гаспар обеспокоенно шагнул к нему и вскричал:

- Альфонсо, сын шелудивой собаки! Ты убил его!

Но громила в ответ криво ухмыльнулся:

- Не боись. Раны ему отваром девясила промываю и травяными настоями пою… сколько надо будет, столько и протянет. Я своё дело знаю – от меня ещё никто не уходил прежде назначенного часа.

Это было правдой. Среди инквизиторов Альфонсо пользовался славой искусного пыточника, способного поддерживать жизнь в теле мученика столько, сколько требовалось для следствия. Ходили слухи, что он даже немым языки развязывал. Гаспар невольно представил себя в руках громилы и мгновенно покрылся холодным потом. Волосы на его ожиревшем затылке поднялись дыбом, а по спине пробежались ледяные коготки ужаса.

- Что с тобой, брат Гаспар? – насторожился палач. – Вона с лица весь сошёл, побледнел… Уж не воспылал ли ты жалостью к преступнику?

- Да просто душно чего-то… надобно горло промочить…

Толстяк торопливо плеснул вина в чашки и с жадностью осушил свою в несколько глотков. Затем обтёр рукавом губы и, отщипнув кусок сыра, принялся его методично пережёвывать, стараясь не встречаться взглядом со своим помощником.

Гаспар был трусом – не то, что Альфонсо. Этот громила с детских лет проявлял садистские наклонности, ради собственного удовольствия мучая животных и птиц. Став подростком, он переключился на сверстников. А когда достиг совершеннолетия, сам напросился на службу в инквизицию, где его садистская извращённая натура нашла применение в полной мере. Гаспар же в детстве был тихим, застенчивым мальчиком из средней семьи. Однажды он украл сладости со стола в лавке. Но, боясь наказания, обвинил в этом беспризорного мальчишку, оказавшегося на свою беду поблизости. Мальчишку избили стражники и куда-то уволокли. А Гаспар с тех пор понял, что всегда можно найти выход, свалив свою вину на кого-то другого. Позже он сделал для себя ещё одно открытие: для монахов-инквизиторов не было никаких запретов и наказаний. Наоборот – их все боялись. И тогда Гаспар решил стать инквизитором. Правда, иногда ему бывало муторно во время пыток, но постепенно он привыкал. И уж, по крайней мере, лучше самому пытать, чем быть пытаемым – так он для себя решил. К тому же добро обвинённых в колдовстве и ереси легко и просто оседало в мошнах инквизиторов, что позволяло им жить разгульно и ни о чём не заботиться.

Прихлёбывая вино, Альфонсо насмешливо прищурился.

- Что, небось, опять у старшей дочки хозяина таверны утехи искал?

- Как можно?! Ведь нынче пост, – притворно вздохнул Гаспар. – Я всего лишь исповедовал её…

- Ага, то-то я гляжу, наши собратья по ордену друг за дружкой в очереди стоят, чтоб Кармелу исповедовать, да не по разу в день…

- Ну, так грехов много у девицы.

Не сдержавшись, инквизиторы громко расхохотались.

Со стороны дыбы донёсся сдавленный стон. Монахи дружно обернулись на звук.

Пленник пришёл в себя. Он приподнял голову и с тоской смотрел на своих мучителей. Его взгляд был переполнен болью. Слёзы стояли в глазах. Потрескавшиеся разбитые губы шевельнулись, произнеся:

- За что?

Инквизиторы переглянулись.

- Он ещё спрашивает, - ухмыльнулся Альфонсо. – Это ты нам скажи, а мы послушаем. Глядишь, чего нового узнаем…

Гаспар взял со стола свиток и развернул его.

- Вот здесь говорится, что ты, Игнасио, прибыл в Толедо из Севильи дабы сеять ересь и смущать умы благоверных христиан. А ещё тебя обвиняют в колдовстве и чёрной магии…

- Ложь, - прохрипел несчастный, пытаясь выпрямиться. – Я простой каменотёс и пришёл в Толедо в поисках заработка.

- Этот свиток подписан рукой уважаемого вельможи, которого ты пытался околдовать. Ты обвиняешь его в лжесвидетельствовании?!

- Всё было не так, - простонал Игнасио. – Я случайно обрызгал грязью плащ этого вельможи, когда поскользнулся. Я просил у него прощения, становился на колени, но он позвал стражников и обвинил меня в колдовстве…

Альфонсо с безразличным видом подошёл к пыточному устройству, лениво снял с крюка на стене кожаную плеть с вшитыми в неё мелкими шипами и, походя, с оттяжкой стеганул Игнасио по обнажённой груди. Кровь брызнула в стороны, закипая по краям моментально вздувшегося рубца.

Заключённый захлебнулся отчаянным воплем, выгибаясь на дыбе так, что затрещали суставы, а затем вновь обвис.

- Сказки будешь на том свете рассказывать, - ввязался в разговор Гаспар, опасаясь, что Альфонсо заметит его слабодушие. – А сейчас говори правду!

Выпитое вино ударило в голову, туманя сознание. Чтобы не отставать от напарника, он вытащил щипцами из горна раскалённую подкову и приставил её к пятке Игнасио, который завизжал от боли.

- Ты чего, брат Гаспар, удумал этого жеребца подковать?

Альфонсо осклабился в жуткой ухмылке, довольный своей остротой, и направился к столу, намереваясь снова налить в чаши вина. Толстяк последовал за ним.

- Проклятье на ваши головы, - раздался позади них глухой стон. – Пытать безвинного грех и за то гореть вам в аду вечным пламенем!

- Ха! Нашёл чем пугать, - отмахнулся Альфонсо. – Да будь ты хоть сам дьявол во плоти, мне наплевать! Я здесь единовластный хозяин… да вот ещё брат Гаспар.

Он ткнул рукоятью плети в бок напарника, который с готовностью хохотнул и подтвердил:

- Это точно. Здесь мы хозяева… а заявись сюда хоть сам враг рода человеческого, так мы и его на дыбе разопнём.

Захмелевший Гаспар рубанул кулаком по столу так, что чашки подпрыгнули и, сытно отрыгнув, хвастливо заявил:

- А я бы даже хотел, чтоб он здесь объявился! Уж мы бы с ним позабавились на славу…

- С кем? – непонимающе переспросил Альфонсо.

Винные пары и ему голову затуманили.

- Так с дьяволом же!

Мгновение монахи с глупым видом глазели друг на друга, а затем дружно расхохотались и потянулись за вином.

Уже поднося к губам чашу, Гаспар ощутил какую-то неясную тревогу. Его чувствительный нос уловил запах жжёных волос, а вслед за этим накатила волна смрадного жара. И почему-то со стороны дыбы не доносилось ни звука.

Заплечных дел мастера медленно обернулись и окаменели.

Игнасио всё так же висел на дыбе с неестественно вывернутыми руками. Его ноги были прикованы к полу цепями. И рубцы на измученном теле по-прежнему алели. Но смотрел пленник на монахов с каким-то жутким весёлым любопытством. Багровое пламя плясало в глубине его чёрных глаз.

- Вот я и пришёл, - неожиданно густым басом, от которого подкосились ноги, произнёс узник. – Пора веселиться…

Он просто шагнул вперёд сквозь путы и цепи, словно их не существовало. Его тело на глазах преображалось, наливаясь могучими мышцами, а раны стремительно затягивались. И это был уже не запуганный избитый каменотёс.

Альфонсо и Гаспар бросились к выходу. Вернее, они попытались, но внезапно с ужасом обнаружили себя распятыми на дыбах. А незнакомец неспеша подошёл к длинному стеллажу, на котором были аккуратно разложены орудия пыток и принялся их с любопытством изучать.

* * *

Вечер постепенно сходил на нет. Медленно померкла медная полоса заката над противоположным берегом мрачных вод реки Тахо. Ночь полновластно вступала в свои права.

Из-за верхней кромки крепостной стены настороженно выкатилась молочно-бледная луна, заливая всё окрест холодным светом. Где-то внизу у подножия холма сонно бреханула собака, и снова наступила тишина.

Стражники-монахи, охранявшие вход в пыточные застенки, устроились поудобнее на охапках сена и уже начали подрёмывать – кому ж в здравом уме придёт в голову добровольно пробираться в пыточные застенки инквизиции?! И тут тишину ночи безжалостно разодрал ужасный нечеловеческий крик, выметнувшийся из глубин подземелья и устремившийся к холодным звёздам.

Сон как рукой сняло.

- Чур, меня! – содрогнувшись, испуганно пробормотал один из стражников. – Слышь, как узник-то вопит?! И кажись, не один – вроде как голоса разные. Или мерещится мне? Неужто человеческое горло способно такие звуки издавать?

- Попадёшь в лапы Альфонсо, узнаешь…

- Господи, спаси и помилуй!

Стражники истово перекрестились и заткнули пальцами уши. Но это не помогло. Отчаянный душераздирающий вопль рвался из подземелья, пробиваясь сквозь каменную кладку, впиваясь в сознание и выворачивая его наизнанку. И столько безысходной вселенской муки было в нём, что даже луна ужаснулась и скрылась в наплывающих мрачных тучах. Ночь предстояла долгая и мрачная.