- Итак, Сергунчик, будем сейчас делить деньги по-честному. Если ты не возражаешь, а возражать я тебе не разрешаю, этим займусь я. Говори адреса ящиков.

            - Каких?

            - На которых ты держишь реквизиты банковских счетов и программу для их расшифровки, - спокойно ответил Витька и перешёл на повышенный тон: - Слушай сюда, козлёнок сопливый, я прилетел сюда не в бирюльки играть. Я тебя замочить хотел из-за каких-то жалких двадцати штук, а уж из-за двух лимонов и подавно… Говори по-хорошему.

            - Все реквизиты у меня на дискете, - соврал я. - А дискета - под подушкой на моей кровати, а кровать эта - в спальне, а спальня эта – в номере гостиницы. А в номере моя охрана. Пойди и возьми, козёл слюнявый. 

            Колыванов подскочил ко мне и залепил такую пощёчину, от которой у меня голова едва не повернулась на триста шестьдесят градусов, а в глазах запрыгали яркие искорки.

- Витюш, ты не мог бы это сделать кулаком? - спросил я, когда искорки в глазах перестали мельтешить.

- Мог бы, причём с удовольствием. А зачем?

- Чтоб я выключился, а ты больше не приставал со своими дурацкими расспросами.

Колыванов сжал кулак и замахнулся, а я невольно втянул голову в плечи и зажмурился. Когда открыл глаза, Витька, довольный моим испугом, стоял рядом и нагло ухмылялся:   

- В штаны не наложил со страху? Я не очень люблю резкие запахи. Даже такой недоумок, как ты, Сергулёк, никогда не будет хранить важную информацию на дискетах или в компьютере. Нормальные люди прячут её в сети. Я на это и рассчитывал, когда заманивал тебя сюда. Тем более, что Леночка несколько часов назад восхищённо любовалась твоей благотворительной деятельностью и ты при этом не пользовался никакими дискетами. А чтобы развязать тебе язык, я и не собираюсь тебя сильно бить – я ж не садист какой-нибудь.

            Он подошёл к шкафу, поковырялся в дорожной сумке и извлёк из неё несколько ампул и упаковку одноразовых шприцов:

            - Хорошо, что у меня приятель – химик. Это он снабжает меня разной дурью. Знаешь, что это? Это… Тьфу, столько раз он мне называл это название, а я забыл – я эту химию со школьной скамьи терпеть не могу. В общем, это «сыворотка правды». Сейчас вколю тебе укольчик, и через десять минут ты у меня зачирикаешь, запоёшь, птичка моя певчая. Всё, что надо и не надо доложишь.

            - А не боишься, что я от твоего укольчика просто загнусь? И останешься ты вместо денег с трупом на руках.

            - Так вот, чтоб ты не сдох раньше времени, давай договоримся без всяких уколов. Ты мне говоришь адреса, я перевожу на свои счета деньги и преспокойненько удаляюсь. Надеюсь, у тебя хватит мозгов не поднимать шумиху и не бросаться за мной в погоню. Потому что, ежели что, на скамью подсудимых пойдём вместе, деньги же загребёт для личных нужд фонд нашей славной милиции. Не хочешь? Так давай достигнем консенсуса.    

            - Консенсуса?! – возмущённо воскликнул я. – Это после того-то, как ты меня хотел убить?

            - И обязательно убью, если не получу с тебя свою долю, - в потемневших от ярости зрачках Витьки сверкала решимость зверя. – Это мой шанс разбогатеть и я его обязательно использую. Ну?

            Нехороший взгляд, премерзкий взгляд, словно на меня смотрел сейчас не Колыванов, а сама смерть. От этого взгляда мне стало действительно страшно, мурашками пробежал по спине нервный морозец, затем кинуло в жар. 

- Какая же это твоя доля? – спросил я, чтобы протянуть время, хоть что-то сказать и не выдать своего страха.

Который раз он хмыкнул и милостиво произнёс:

- Не переживай, Серенький, тысяч двадцать я тебе оставлю.  

            Мой страх немного потеснился. Теперь вместе со страхом во мне бушевали и злость, и ярость:

 - То есть, как?

            - Мало? А зачем тебе больше? Ты их всё равно пропьёшь в компании себе подобных. Или раздашь нищим, калекам и инвалидам, благотворитель хренов.

            - Я помог только одному ребёнку...

            Витька схватил меня за волосы, нагнулся и зашептал, задышал прямо в лицо свистящим нутряным шёпотом:

            - Зачем? Зачем ты ему помог? Это твой ребёнок? Сколько таких больных и несчастных калек рождается на земном шаре! Ты им всем хочешь помогать? Земля и так переполнена! Семь миллиардов людей! И каждый из них мечтает о счастливой жизни, каждый хочет хорошо кормиться и мягко спать, каждый желает совокупляться и производить себе подобных. Им плевать, что Земля не резиновая и девять десятых из них здесь лишние. Они хотят жить и размножаться согласно заложенным в них инстинктам. И согласно этим инстинктам каждый должен думать только о себе и о своих близких. Другие же люди для него – конкуренты, которых надо изживать с этого света. Лучше бы ты эти сто тысяч выкинул, чем продлил жизнь маленькому инвалиду.

            - Ты, Колыванов, фашист и редкостная сволочь, - не выдержал я. – Этот малыш выживет и будет благодарен…

            - Ты прав, я – сволочь! Мы уже это обсуждали в понедельник у тебя в подъезде, и я с тобой полностью согласен. Да, я редкостная сволочь! Сволочь хитрая и сволочь умная! А иначе нельзя! В этом сволочном мире только сволочи и могут жить как люди, не сволочи – добрые и милосердные, здесь только существуют. А самого доброго и милосердного ещё две тысячи лет назад распяли, чтобы не сильно умничал и не надоедал своими проповедями. Ты думаешь, этот малыш будет благодарен тебе по гроб жизни? Да плевать он хотел на эту благодарность и вместе с ней на тебя. И любой бы другой на его месте точно так бы делал! Запомни, придурок, быстрее всего из человеческой памяти стирается именно благодарность. Все эти сказки о помощи и доброте, о самопожертвовании во имя других людей, - такие бредни, которые рассмешат любого современного школьника. Нет в мире доброты и нет в мире благодарности! Всё это собачья чушь! Ты сильно благодарен человеку, который изобрёл холодильник? Ты даже не знаешь, как его зовут. Хотя холодильником пользуешься каждый день. И тебе абсолютно наплевать на то,  что выдающийся изобретатель умер от голода. Где же твоя благодарность к нему? Горького знаешь? Который - Максим, был такой советский писатель. В его рассказике персонаж один есть – самоотверженный паренёк Данко. Этот самый Данко вырвал из груди своё сердце, чтоб его светом осветить дорогу остальным. Людей он спас. Ну а сам, естественно, умер. Как отблагодарили Данко спасшиеся люди? Помнили о его подвиге? Накось, выкуси! Тут же забыли о нём, когда вышли из мрака. Даже меркнущее сердце героя в грязь затоптали. Это и есть настоящий реализм! Рассказик Горького правдив, самые неблагодарные существа на свете, – это люди. Так вот, мне уже скоро сорок пять. Большая половина жизни уже прожита не там и не так, как бы я хотел. Мне не хочется совершать подвиги во имя будущего неблагодарного человечества. Я хочу не существовать в этой жизни, а действительно прожить её! Хочу иметь всё! А для этого мне нужны деньги, деньги любой ценой. И пусть я триста раз буду безжалостной сволочью, но…

            - Витюш, - взмолился я. – Ты не мог бы свои, безусловно, оригинальные жизненные концепции излагать чуть в сторонке.

            Он удивлённо отпустил мои волосы:

            - Это почему же?

            - Задыхаюсь. У тебя очень устойчивый запах изо рта и очень неприятный – то ли какофония кариеса с парадантозом, то ли меня продавщица обманула и всучила торт с кремом не из сгущённого молока, а из дерьма.

            - Ах ты чамор! – Витька вторично занёс кулак над моей головой.

            На сей раз я зажмурил только один глаз, вторым же продолжал коситься на него. Он не ударил, отступил:

            - Ты прав – время идёт, а я тут демагогию развёл. Ну, так как? Сам будешь говорить, или ввёдём сыворотку?

Отдавать деньги мне не хотелось. Скрепя сердцем их можно было бы отдать кому-то другому, но Колыванову… С какой стати я должен отдавать деньги этому гаду, который оклеветал меня на работе и вообще хотел убить. Который сам признавал, что он редкостная сволочь и в этом был стопроцентно прав. Ещё ощущалось воздействие той дряни, которую подсыпали мне в  шампанское, но шок от неожиданного появления Колыванова и от мышеловочной миссии Елены уже прошёл. Я стал более-менее адекватно шевелить мозгами и лихорадочно искал пути к спасению. Убежать я не мог. Значит, нужно было, чтобы меня кто-то освободил. Как сообщить Игорю и Славику, что у меня возникли серьёзные проблемы? Мой мобильник Колыванов изъял, когда я был в отключке, и он сейчас вместе с бумажником и другими вещами из моих карманов валялся на тумбочке у телевизора. Так что воспользоваться я им не мог, даже если бы Витька вышел из комнаты. Пребывая в прострации, я совсем забыл о той штуковине, которую вручил мне Славик перед тем, как я вошёл в эту западню. Сейчас же вспомнил о ней. Маленькая коробочка должна была лежать в кармашке рукава. Может, Колыванов не нашёл её?

Я повернулся боком к спинке кровати и надавил плечом на один из металлических прутиков. Через ткань рубашки почувствовал пружинистое сопротивление коробочки, даже услышал едва слышный щелчок.

- Эй, что ты на бок заваливаешься? В обморок решил упасть? – Витька опять схватил меня за волосы и заглянул в глаза. В руке он держал шприц и ампулу. – Последний раз спрашиваю: сам будешь говорить или?..

- Сам, - обречёно вздохнул я, напустив во взгляд побольше испуга. Когда Витька повернулся к столу, чтобы положить шприц и ампулу, нажал на коробочку вторично. Теперь нужно было выиграть время. – Только, Витюша, давай предварительно договоримся.

- О чём?

Я уже открыл рот, чтоб ответить, но вдруг подумал о том, что моя охрана сейчас просто позвонит по телефону и будет спрашивать, не спросонок ли я нажал на радиомаяк. Колыванов и вправду хитрая сволочь, умная. Сразу поймёт, что этот звонок неспроста. Что он тогда предпримет? К счастью, мой мобильник молчал. А может быть, эта штуковина не сработала и радиосигнал не дошёл до гостиницы?

- О чём, - я тебя спрашиваю? Давай быстрее телись, – времени уже полвторого.           

- Имей совесть. Оставить мне только двадцать тысяч – это просто грабёж!

- Что ты, Серенький! Я тебя за двадцать тысяч даже замочить хотел. Это же большие деньги! А ты не доволен, ещё носом крутишь?

- Так дело не пойдёт, - твёрдо сказал я. 

- Сколько же ты хочешь?

- Нужно поделить по честному: тебе – половина, и мне – половина.

Перед моими глазами выросла крупная фига, созданная из могучего колывановского кулака:

- А это видел? Пятьдесят штук хватит для тебя с головой.

Я отрицательно покачал головой:

- Витюш, не жадничай. Если ты силком сдерёшь с меня все деньги, я же молчать не буду, а заявлю, куда следует. И сам сяду, и тебя посажу. А если ты меня действительно сейчас замочишь, то сильно рискуешь - твою Елену видели мои охранники, или ты и её мочканёшь?

Витька засопел, но мне удалось выдержать его угрожающий взгляд.

- Сто тысяч!

Я опять покачал головой. Между нами разгорелся самый настоящий торг. Два раза Колыванов не выдерживал и начинал орать. Когда он заорал в третий раз и укрыл меня четырёхэтажным матом, дверь приоткрылась и к нам заглянула Елена.

- Сейчас, Леночка! Мы уже скоро заканчиваем, - ласково сказал мгновенно поостывший Витька. – Подожди, пожалуйста, на кухне.

Лена послушно закрыла дверь. При виде её, на меня опять накатил приступ влюблённости. Вместе с этой влюблённостью с новой силой нахлынула злоба к Колыванову, а попутно с ней - ревность и зависть. Ведь он командовал этой девушкой, от которой я был без ума. Захотелось сказать этому жирному гаду что-нибудь колкое и ядовитое. Дурашливо хихикнув, я подмигнул ему:

- Слышь, Витюшь, а как она в постели?

- Что-о? – Витька открыл рот и обалдело посмотрел на меня.

- Как она в постели, говорю? – я подмигнул вторым глазом. – Это же твоя любовница, как я понимаю?

Вроде бы я ничего такого не спросил. Но почему-то достал его своим вопросом капитально. Глаза у Витьки были растерянными, а рот открывался и закрывался, как у несказанно удивлённой рыбы, которую без её согласия выдернули из воды.

- Дурак ты, Савельев, - наконец изрёк Витька. – Просто полнейший дурак. Да я тебе за такие слова…

- А что я такого спросил? – теперь пришёл черёд удивляться мне.

- Что ты спросил? Сейчас объясню, что ты спросил…

Неожиданно в комнату влетела Елена и испуганно вскрикнула:

- Папочка, кто-то ковыряется в замке!