-Маша, я не приду на бал, обрыдла мне эта светская жизнь! – на ходу скороговоркой, заложив руки за спину, отвечал известный прозаик и поэт своей любовнице, вдове Щербаковой.

     -Михаил Юрьевич, ведь у графини новый порядок: больше двух не собираться! Мне так хочется с вами ещё раз потанцевать! Не отказывайте в этой просьбе, да и новые люди проявятся – вам позлословить может быть захочется, сымпровизировать эпиграммку. Всегда можно выйти на Английскую набережную – февраль нынче тёплый. Уйти и после фуршета можно…. Ну…

     -Попозже решу. Поехали к Алексею Аркадьевичу – копчённой курочки захотелось!

     Расположились гости с дядей Лермонтова, не в столовой в розовых тонах, в кухонном блоке подле изразцовой печи. Беседа, как-то, не касалась предстоящего бала у графини Лаваль, а княгиня всё пыталась незаметно разговор на волнующую её тему, но неожиданно ей помог Алексей Аркадьевич, когда Михаил увлёкся очередной ножкой цыплёнка:

     -Миша, приходите с Марией Алексеевной на бал к графине Лаваль, жутко интересно будет в связи с новым регламентом хозяйки. Явится сын французского посла Барант – резонер и хлыщ, ох тебе и раздолье…. Княгине, вы согласны Михаилу составить партию на минует?

     -Согласна. Но Михаил Юрьевич пока колеблется. Не правда ли? – обратилась, внешне спокойная, вдова Щербакова, не глядя в глаза, к Лермонтову.

     -Дядя уже решил за меня. Поедем, Маша – раскрепости свою радость.

     Прыснув в кулачёк, княгиня засияла от счастья, при этом грудь над декольте зачастила свои дыхания. Михаил, вытирая руки, прокашлялся и сам рассмеялся. Лишь на рассвете любовники расстались после ночи любви в оранжерее особняка княгини, куда умчались от дяди после ужина, скомкав даже церемонию прощания.

     Тот злополучный день складывался поначалу удачно. На балу у Лаваль Михаил Юрьевич был непривычно весел, балагурил, но никого не подначивал. Танцевал не только с Машей, оттого у него и вспотел китель. Он вышел на открытую веранду, расстегивая воротник кителя до самой груди. А там находился пресловутый де Барант, ухаживающий за своими бакенбардами. Лермонтов, взглянув на незнакомца, весело выдал экспромт в стиле Жуковского по поводу старательности Баранта при уходе за своей причёской. Лицо француза исказилось и он, почти без акцента, произнёс оскорбительную тираду, не погнушавшись и матерное слово употребить. У Лермонтова краска сошла с лица, пот испарился тотчас, а правая рука, занесённая для пощёчины, задержалась на вихре волос его же головы. Подышав открытым ртом, поддёргивая усы, Лермонтов всё же вкрадчиво-вежливым тоном поинтересовался у незнакомца, отчего он впал вдруг в немилость. Крики и визг Баранта в ответ на невинный вопрос собрали в зеркальных дверях многих, среди которых, бойко Маша пробивала дорогу к любимому.

     Что оставалось делать русскому писателю и гордецу, как не принять вызов. Лишь после вызова на дуэль Михаил Юрьевич узнал полное имя француза. Следующий день любовники не расставались, Лермонтов – фаталист по натуре, решил вкусить даже то, чего и вдова-княгиня не знала.

     Дядя – секундант Лермонтова, знал, что если очередь дойдёт до пистолетов, племянник выстрелит в воздух. Так это и произошло.