Канун 1718 года. Начальник Следственной канцелярии расстрелян, реформы Петра дали сбой. Выделение следственных действий в отдельное производство не оправдало себя, лишь расширило масштабы мздоимства. Роман Мстиславский, освобождённый по амнистии, гулял по Красной площади, но остановился поодаль от лобного места. На постаменте стояло трое графов, облачённых в скуфью, с надписью на корявых дощечках: «Я тать». Князь почесал в затылке, присмотрелся, узнал главного жандарма Москвы Семёна Толстого, и радость охватило его душу: вот тебе, мерзавец, за мои мучения! Не только дыба вспомнилась и вымогание взятки, но и то, что этот секретарь отдела доследования грозил ему фирменным наказанием Ивана Грозного – посажение на кол, перенятое жестоким царём от испанской инквизиции. Тогда, в гневе, превозмогая боль в суставах, Мстиславский ему заявил:

   -Придёт время, и отольются тебе слёзы невинных, вернётся Слово и Дело, да снесёт вас народный гнев!

   -Не шути так! Я власть: как хочу – так и верчу.

   -Ничтожество ты, а не власть. Забыл о дворянской чести, изолгался в письменах. Вспомни, чему тебя учили: что написано пером, не вырубишь топором.

   -Теперь ты тать, а не я…. И никто тебе не поверит, - с заминкой выплюнул Толстой.

   Последние слова князя, потерявшего сознание на дыбе, оказались пророческими. Сам Государь, разбирая беззаконие Московской епархии, допрашивал с пристрастием Мстиславского, поверенного Петра в Москве.

Так получилось, что князь знал всех главных виновников Следственной канцелярии, поскольку неукротимая гордость Мстиславского заставляла палачей из СК передавать того из рук в руки. Последний, граф Толстой, оказался самым алчным и трусливым, хотя в баталиях прославился отчаянной храбростью. Что подвело дворянское гнездо СК, так это отмена Петром смертной казни без высочайшего повеления, а среди арестованных оказалось немало гордецов: вызывали на дуэль, грозили вендеттой, придумывали всякие небылицы. Государь, именно благодаря благородной голубой крови высших дворян, быстро разобрался в бесчинствах Следственной канцелярии, да и повесил главаря этой банды без суда и следствия. Теперь вернулась пора Слова и Дела.

   Мстиславский опёрся о дощатый помост Лобного места, взглянул в бегающие глаза секретаря доследования, пристально взглянул, что тот закрыл поганые очи. Нет нельзя тебя казнить, нельзя облегчить участь смертью, - подумалось князю, и он пошёл прочь от этих негодяев.

   Семья Мстиславских была сослана, но этап задержался, поэтому первой из долговой тюрьмы встретила князя Розина, вторая жена его, дщерь московского архитектора. Они поутру улеглись на дощатом одре, раз их мебель была сожжена, и долго беседовали о жизни совместной, предстоящей страде и о зачатии второго сына, но ни словом не обмолвились о деяниях СК.