Произошло это совершенно случайно. Почти. Нет, я знал, конечно, что подобные места посещать категорически не рекомендуется. Но в силу «вредности» характера и обострённого чувства любопытства поступить иначе… ноги сами понесли тело моё именно туда, где доказательством правоты и главным аргументом в спорах так и остаются: собачий лай и – прелесть-то, какая! - уникальный по своему тембру визг свинцовых пулек. Должен признаться, что меня предупреждали.
Как потом стало ясно, я пересёк границу чьих-то владений. Но в тот момент никаких отметок на пути я не встретил, почему и казалось, что пересекать-то особо нечего. Странно, но обещали нечто большее. Но если бы мне, чудеснейшим образом поймав, заломили белы ручки и предъявили какие-либо претензии – вот тогда, не сомневаясь, я обязательно указал бы особо любознательным на истинные контуры общепризнанных границ! Не скажу, что была бы драка, но и допустить этакую несправедливость я бы не смог – не в моих это правилах! Но пока всё было тихо и, что особо приятно, мирно - никто не стрелял и не кусался. Ветер относил запахи моего присутствия в сторону моря, а система слежения, видимо, была поручена человеку недобросовестному и ленивому. Не скрываясь и не осторожничая, - позволив даже песку шебуршать ровно настолько, насколько ему это нравится - я направился в сторону дома, белые стены и зеркальные окна которого уже были видны в просветах прибрежного леса. Закрывшись от нежелательных взоров пушистыми соснами, а от разного рода осадков - красно-коричневой черепичной крышей, дом этот будто отгородился от всего мира. Однако, даже ощущая под лопатками неприятный холодок, я не остановился, хотя, по сути, мне там и делать-то было нечего. Но любознательность брала своё: что-то так и тянуло мою натуру, так и затягивало именно туда, где эту натуру, похоже, совсем не ждали. По пути мне посчастливилось по достоинству оценить строгие линии зеркально-белой яхты, которая лениво покачивалась у деревянного причала, совсем недалеко от берега Преодолев ещё один рубеж «обороны» в виде выступающих из песка толстых корней, я оказался на расстоянии визуального контакта с объектом. Оглянулся - когда, если что, придётся увидеть море. А яхта… она всё так же плескалась у причала – всё так же продолжала вилять на волне широкою кормой, презрительно не желая знаться с берегом. Вражеская территория была теперь как на ладони. У подъезда чёрными жуками собрались «иномарки». Могло показаться, что они, нахохлившись, только и поджидали тот случай, когда можно будет чем-нибудь насолить соседу. Дорог им, видите ли, мало?! Ещё раз осмотревшись, я понял: здесь есть что охранять! К удивлению, ни охраны, ни водителей не было и в помине. И челядь, обязательная в таком хозяйстве, тоже куда-то подевалась – в общем, гуляй… не хочу! Моей натуре определённо стало недоставать элементарного человеческого общения. Может быть, я и продолжил путешествие «в глубину», но в этот момент послышался звук – звук грустный, похожий на недовольный писк и мне совершенно незнакомый. Нет, это не было плачем – что-то другое… Подняв голову, я посмотрел на балкон, хмуро нависающий над парадным и машинами. Да, подумал, он явно угрожал природе массой и неприличными размерами. На балконе я увидел стройную женскую фигуру, затянутую в талии широким поясом. Облокотившись на перила, женщина смотрела в сторону моря. Человека отличает от других существ одна, всего-то, незначительная малость - это мечтать, надеясь невзначай и совершенно случайно обнаружить на горизонте вожделенный «знак» и прочувствовать, наконец, собственную исключительность. Но неумолимо истекает время, как по часам песочным отмеряясь. И нет желания смотреть на пригоршню песка, просыпаться которому совсем недолго… И всё же остаётся искорка надежды – увидеть на далёком горизонте Алый парус! Но кроме белых облаков, так похожих на наполненные ветром паруса, на горизонте ничего больше не было - ни Алого паруса, ни даже призрака-корвета.
Не замечая меня – или просто не желая замечать – услышав тот же звук, женщина нехотя отвела взгляд от сказочных далей и медленно, как во сне, прошла по балкону к двери, что мощью своей охраняла дорогу в таинства дома. Там, отцепив от массивного кольца цепочку, женщина наклонилась. Когда же она выпрямилась, - грациозно, как в том балете держа спинку – на руках её я увидел серебристого горностая. Картина, случившаяся передо мной, могла озадачить кого угодно. Единственно, что могло бы огорчить доверчивого зрителя – это золотая цепь, блеск которой совершенно не гармонировал с «серебром» несчастного зверя. Что-то знакомое вырисовывалась во всём этом. Не знаю, что больше привлекло моё внимание, но я вдруг увидел, то есть вспомнил и Даму, и серебристого горностая, и картину Леонардо да Винчи. Стоило задержать взгляд на лице этой женщины, увидеть скучающую улыбку и, невольно остановив дыхание, замереть, как перед глазами возникло то же лицо и та же улыбка – но… на полотне и из другого мира. И та же ниточка янтаря, искрясь над тонкими бровями, и тот же горностай, настороженно прижавший ушки, - всё это представлялось настолько схожим… И не было меж их судьбами расстояния времени.
Я смотрел – дом с красной крышей, машины и балкон исчезали… затягивались какой-то пеленой, и на смену им, как из тумана, проступали завитые плющом каменные строения давно прошедших лет. Не желая того, но и не противясь перемене, я оказался в другом времени и совершенно в другом месте: передо мной, теперь уже, была та самая «Дама с горностаем» - Дама Леонардо.
Эпоха Ренессанса, где нам уж никогда не быть, и стены средневекового города, и дома с окнами-бойницами, и скучающая в них темнота комнат, манящих тайной тех событий - эпоха путешествий, неожиданных открытий, страданий, бегства от двора, который прошлые заслуги забыть успел, пресытившись… Хотя по-разному возможно принимать то время и обстоятельства, в плену которых жизнь неумолимо продолжает своё течение.
Молодая женщина была чем-то весьма недовольна. Казалось, что мир нисколько ей не интересен, и только по этой причине демонстративно отвела она взгляд свой в сторону. Заботливо удерживая от прыти, от излишней, серебристого горностая, Дама воспринимала окружающее не более, как в отведённых судьбою рамках, которые, навсегда оградив рисованный мир художника от «жестокой» реальности, позволяли довольствоваться лишь малым: созерцать и быть судьбе покорной. А была она в том возрасте, когда весенний аромат цветущих деревьев и брачное щебетание пернатых призывно щекотали не застывшие ещё чувства и бессовестно тормошили кладовые тайных устремлений. В то самое время, когда у женщин – ну как-то вдруг, совсем нежданно и без всякого на то, разумеется, повода - наступал период воздыханий, мечтаний и стенаний; когда сердца, развернув амурные крылышки, порхали над зелёными лужайками и средь дубрав тенистых, и в прохладе берегов реки, пологих… А там трава и разноцветные букашки - всё ползают, куда ни зря! Все чем-то заняты… В то же время добропорядочные мужья, забыв о почтенном возрасте и предательски подгибающихся коленях, добросовестно трудились над упрочением семейного благосостояния, надёжно спрятав подозрений семя в глубинах «исстрадавшейся» души. Как тяжелы они, тягучи, часы отсутствия, вдали! Но вот напасть-то, какая: при встрече с каким-нибудь нахальным повесой – невыносимо юным и до неприличия прытким! – такой вот достопочтенный муж сразу же забывал о врождённом чувстве благородства и вере в чью-либо добродетель. Добропорядочный синьор тут же заполнялся чувством подозрительности и к стыду своему, осознавая бессмысленность действий своих, проникался неодолимым желанием, бросив все дела, вернуться к семейному очагу. Просто так желал он вернуться – ну, на всякий случай… и немедленно! А в комнатах, хранящих тайну, недомолвок темноту, возможно ведь случится как-нибудь… всему?! И что там стены, что надёжные у входа люди?! Где ж верных слуг теперь найти?! И чем же и когда он провинился? Стремление одно: на склоне лет себя потешить… затмило все разумные желанья? Насколько ж юность беспощадна, что заставляет поступать так глупо, странно?
Какой-то нудный «червячок» так и зудел, не умолкая, зудел и зудел, нашёптывая престарелому синьору гаденькие непристойности. В районе печени и желчного пузыря всё росло и росло, больно распирая трухлявые внутренности, ширилось и рвалось наружу тоскливое чувство обиды. И теперь уж никакая сила не смогла бы остановить его и помешать ему в совершении недостойного поступка: не ко времени вернуться домой, к юной затворнице, которая должна (бы?!) безропотно и безысходно скучать о муже, истязая душу свою в покаянных молитвах и, что само собой разумеется, сокровенных мыслях о супружеской верности. Да, любопытно было бы узнать, что комнат темнота в себе таит? Но занавес опущен навсегда. История за редким исключеньем подобных откровений не хранит. И нет надежды никакой, что Дама занавес нам приоткроет!
Порыв свежего морского ветерка безжалостно развеял пелену тумана, и увитые плющом каменные стены исчезли, уступив место настоящей действительности. Передо мной, впившись бетонными столбами в песок и камень, стояла золотая Клеть. Единственным украшением этой клетки была обворожительная, – да ещё и в лучах заходящего солнца! - восхитительная фигурка женщины с осанкой балерины и лицом Мадонны. Отчего-то мне стало грустно. В клеть – где по ошибке, а когда и страстно того желая - можно войти однажды, но никогда больше из неё не выйти. Мне захотелось раздвинуть золотые прутья и освободить от ошейника хотя бы серебристого зверька. Да только что он будет делать здесь, на воле – теперь это не его мир.
Я развернулся и не спеша побрёл к морю. Ветер переменился, осенняя сырость заползала под свитер, да и солнце касалось верхушек сосен, иглы которых, разгораясь подобно множеству свечей, вспыхивали от красного заката. Пора было возвращаться… Волны всё также накидывались на прибрежный песок, а тот в свою очередь - привычно подождав, когда отхлынет очередная волна - лениво ссыпался обратно к глубине, навстречу новой пене.
Nagda.
|
Комментарии
Снимаю шляпу, Ваш ДК.
Видите ли, И.И.И. но, как я понимаю, читаются лишь собственные произведения - вот здесь и вся незадача.
Я правильно понял, что Вы загрустили от того, что Вас не читают (или не пишут комментариев) другие авторы?
С Новым Годом.
С почтением, Ваш ДК.
Однако, правда, роман который год пишу - и в стол кладу, затем достану и страницы те сомну.