Самый обычный, ничем не примечательный старт биографии – рождение практически сразу после развала Совка от в той или иной степени «честных» и относительно «благородных родителей» в забытом «Богом, чертом и советской властью» рабочем городке, которому с окончательным исчезновением означенной власти пришел не менее окончательный и бесповоротный конец: еще вчера работяги пили только по пятницам и субботам, а ныне оказались погружены в бесконечную субботу – работа на превращающих город в смердящую, задымленную преисподнюю заводах потихоньку закончилась, а выдача зарплаты или хотя бы вонючих продуктовых карточек закончилась и вовсе сама собой, как будто и не было ее.

Бабка и дед нового советского гражданина – ветераны труда, оттрубившие на заводе всю свою трудовую деятельность и жившие на пенсию, теперь вынуждены были помогать дочери с зятем как-то сводить концы с концами: Николай остался без работы, Тамара в коммерческом магазине (в который она сбежала после 10 лет работы в школе) зарабатывала копейки. Вскоре Николай, пристрастившийся к спиртному и к одной местной барышне, благополучно и без особых сожалений покинул ячейку общества, хоть и продолжал помогать ей средствами со случайных заработков. Помощь была ненормированной, нерегулярной и почти всегда несвоевременной. Почти 10 лет понадобилось обоим бывшим супругам наладить собственную профессиональную жизнь и позволить себе зажить, что называется, «по-человечески». Но эти годы отнюдь не прибавили им ни сил, ни красоты, ни здоровья: отец стал производить впечатление потасканного, хоть и беспрестанно молодящегося кобеля, а мать незаметно превратилась в неухоженную «хроническую одиночку». Зато удалось как-то сына приодеть–приобуть и даже давать ему какие-то карманные деньги, отчета за траты которых ни один из «пращуров» с него не требовал. Так Лешка начал курить, а мог и выпить иногда, если удавалось купить бутылку какой-нибудь «Балтики» в те дни, когда в магазине работала не тетка с соседнего дома, а ее сменщица.

Старики умерли, вызвав вместе с горем у осиротевшей дочери вполне прагматичные размышления, а в глубине души и откровенно циничную радость: больше мотаться по съемным конурам ей с сыном-подростком не придется! Короче говоря, школу заканчивал Магвай не то, чтобы мажором, но, во всяком случае, не оборванцем: мать накормит-напоит, отец из соседнего города деньжат вышлет раз в месяц-другой – неплохо, особенно в сравнении с теми детьми, чьи родители выживали за счет халтур или «поддерживали жизнеобеспечение» банальным пропиванием детских пособий, пособий по безработице-инвалидности и прочих государственных подачек, пока их чада наслаждались парами клея «Момент» в ближайшей подворотне.

Привыкший коротать время то с немногочисленными книжками в комнате, то с куда более многочисленными приятелями во дворе, Алексей не питал особой любви к кормильцам – их он винил во всех своих проблемах, в глубине души просто страдал как любой ребенок, испытывающий нехватку родительской ласки. Но к клею он не пристрастился, мелкими кражами не пробавлялся и вообще держался от всякой откровенно уголовной шелупони подальше – выбирал, с кем общаться если не выгодно, то хотя бы безопасно, а к кому лучше и не приближаться. Испытывая чисто потребительское отношение к родным, не способен он был также ни на искреннюю дружбу, ни на любовь. Родителей своих он впоследствии вспоминал, как правило, при приближении перспективы «кошелькопустения», а говорить о них и вовсе не любил, стараясь как можно скорее перевести тему разговора.