Наш с мамой план оказался правильным тактически и стратегически.
После бурлеска, разыгранного мною при "оптовом" зачёте по неврологии, всё остальное превратилось из серьёзного испытания в простую формальность. Хотя и не без сюрпризов —  в этом мама, как всегда оказалась права. Сюрприз последовал через день, на факультетской терапии.

Я сидел в учебной комнате, сочиняя очередную учебную историю болезни, когда заглянула старшая медсестра Вера Ивановна.

— Марк, вот ты где! Михал Михалыч просил тебя найти. Зайди к нему в кабинет. Да, зачётку прихвати.

Через пару минут я уже был в профессорском кабинете.

— Явился, двигатель науки? Рад тебя видеть. Зачётка при тебе? Давай сюда.

Я положил перед ним священную синюю книжку. Профессор Зотов жестом, преисполненным величия, извлёк из бокового кармана красивую авторучку с золотым пером и своим чётким, совсем не врачебным почерком внёс соответствующую запись. Я слегка обалдел. Мой вид ему явно понравился.

— Не будем тратить время на ерунду. Держи. Но это не даром. С тебя - концерт и лекция. Время выбери сам. И вот ещё что: пройдись по палатам. Особенно в восьмой и первой. Там точно для тебя найдётся дело. Ну, и в других - только спасибо скажу. Всё, привет Маргарите Львовне.

На остальных кафедрах всё было обычно. Билеты, несколько дополнительных вопросов, нормальных, по делу. Запись в зачётке. Никаких придирок и подлянок. И то сказать, информация о том, что не следует плясать на минном поле, распространилась быстро. Даже, если сам минировал — не стоит. Теперь, сбросив с плеч эту обузу, можно было заняться делом. И я позвонил по оставленному мне телефону.

Пришли двое. Девушка лет двадцати пяти, очень обычная с виду, одетая просто и аккуратно. Выражение усталости и какой-то заскорузлой печали на лице. И исчезающе слабенькая надежда. Парень такой же обыкновенный. Довольно рослый и явно когда-то очень сильный. Не лицо — неподвижная маска без выражения. Покашливает и болезненно морщится при этом. Человек в тяжелейшей депрессии. Основные факты мне уже были известны. Таня передала. Парень - жертва Афгана. После пединститута (биолого-географический) факультет) призвали в армию. В десантные войска. Ещё бы: здоровяк, альпинист, стрелок-перворазрядник. Самое оно. А что он добрее сенбернара и превратить его в машину для убийства, не сломав ему душу, невозможно — кого это волнует? Не можешь - научим, не хочешь - заставим. Какая там, блин, психология. Заставили, научили и послали на войну. За идеалы коммунизма. Вертолёт подбили на взлёте. Второй вертолёт (они всегда парами летают) разнёс там всё к чёртовой матери и забрал, тех, кто выжил. Множественные переломы ребер, травма лёгких, ожоги. Не дали умереть на месте, переправили в Союз. Вылечили. Результат лечения с посттравматическим астено-депрессивным синдромом сидит передо мной. Робот. Еле ходячий труп. Эта девушка — она его давняя любовь. Мечтали после армии пожениться. Ждала. Дождалась.

— Катя, пусть Николай тут посидит, а мы пойдём на кухню, поможешь чайку сготовить.

Поняла.

— Что делать, Марк? Ничего, ничего ему не помогает. Где его только не лечили. Ни лекарства, ни электричество, ни гипноз. Даже у Джуны были. У неё у самой сын - десантник. Ничего. А я не могу без него. И такой он мне -зачем? Жизнь проходит. Мне говорят: другого найди, полно хороших парней. Может нашла бы. Не могу. Даже, если бы он умер, мне бы легче. Я тварь, что такое говорю. Но мне сказали, вы всё способны понять. А пока он живой — он мой. Пока я жива. Только мой!

Всё понятно. Да ни черта мне тут не понятно! Парень физически здоров, Он побывал в очень хороших руках. Этот его болезненный кашель - динамический стереотип, ничего более. Так хромают по привычке, когда уже сняли гипс. Что-то мне неизвестно, что-то он скрывает. Сознательно скрывает. Для этого нужна воля. При такой депрессии?

— Катенька, посидите здесь. Пойду ещё раз его посмотрю. Что бы вы не услышали - не удивляйтесь и носу отсюда не высовывайте. И чтоб ни звука! Позову вас потом. Нет, даже не так. Выйдем вместе в прихожую. Я хлопну дверью. Вы - тише мышки - обратно. И замрите там.

Проводил её до входной двери. Открыл, захлопнул. Вернулся к парню, сидевшему неподвижно, с абсолютно безразличным видом. Ладно, работаем. Слишком много у меня было в последнее время удач. Парень негипнабилен как моя чугунная гиря. Ну, и как добывать из него информацию, без которой я не понимаю даже, что с ним на самом деле. А уж что с этим делать — и подавно. Ну, и чем мне тебя прошибить, приятель? Основательно разворошив всякий хлам в кладовке, добыл тщательно припрятанную кассету, копию другой, ещё тщательнее припрятанной - совсем не в этом доме. Батоно Татиашвили сказал мне тогда:

— Марик, мальчик мой, вот на сколько я тебе верю! Это на самый, самый особый случай. Но пусть хранят тебя все боги и дьяволы, если это пропадёт. Но я тебе верю. Бери.

Заправил кассету в музыкальный синтезатор. Смикшировал воспроизведение на наушники с микрофоном. Проверил. Работает. Надел наушники на Николая, включил звук. Прошло пятнадцать минут. Завалил тональность вниз до предела, насколько позволяет это чудо техники. Индикатор частот... Азохен вэй, как говорит бабуля. Не инфразвук, но где-то рядом. Включил микрофон.

—Коля, ты меня слышишь?

— Да.

— Где у тебя болит?

— Нигде.

— Тебе хорошо?

— Нет. Мне плохо. Очень плохо.

— Что тебя мучает?

— Совесть.

Опа-на! Я ожидал чего угодно, но не такого ответа. Из его бесстрастного голоса веет каким-то запредельным ужасом. Ну и хрен с ним, пусть веет. Мне нужно знать.

— Рассказывай.

— Не могу. Тайна. Нельзя. Военная тайна.

— Я самый главный генерал. Мне можно. Рассказывай. Это военный приказ. Говори!

И он рассказал. Я перевернул кассету. Через семь минут выключил звук. Снял с Коли наушники. Уложил его на диван. Пару часов он будет спать. Пошёл на кухню к Кате. Естественно, она слышала всё. Для того я её и оставил.

— Что будете делать, Марк? Ну, хоть как-то можно ему помочь? И мне.

Можно. Но я один не справлюсь. Сейчас позвоню Оле.

— Учительнице? Мне говорили о ней. — в голосе упрямство и даже агрессия. — Колю я ей не дам! Он мой! Только мой! Не можешь - не надо. Заберу его и идём домой. Чтоб какая-то...

Пусть отдохнет в гипнотическом сне. Бедная девочка.

— Оля, привет! Ты свободна?

Освобожусь через час. Можешь сказать?

— Ты мне нужна. Здесь у меня пара подарков от высокого Другого. Обоих убаюкал. Пандион до танца Ирумы. И Тесса. В истерике. Даже не Тесса — Хлоя. Но агрессивная.

— Сверну дела пораньше и приеду. Жди.

Не прошло и часа после этого обмена литературными намёками, как Оля уже обозревала оба спящих "подарка". Не говоря лишних слов, я подал ей наушники и включил диктофон на воспроизведение. Её реакция была вполне предсказуемой.

— Сссуки! Что делать думаешь?

— Можно подключить маму, и у неё в отделении под Пентоталом заблокировать воспоминания об этом эпизоде. Можно рискнуть, и через неделю попробовать то же самое под акустикой. Тогда уже можно его выводить из депрессии. Ты бы с этим справилась, но …

— Но эта Хлоя всей своей целкой — против. И ещё может приключиться: встретит однополчанина. Тот ему напомнит, и что тогда? Будут его из петли вынимать или с асфальта отскребать. Принципиальная разница, знаешь ли.

Оля зашагала по комнате. Как ей сейчас не хватало любимой статуэтки!

— Идея вроде есть, но надо много говорить и думать. Переводи девочку сюда. Пусть спит в кресле. Передашь раппорт мне. Немного ей поколдую. Потом закроемся на кухне. Думать будем. И там к еде ближе. Устала и голодная, как собака.

Оля жадно откусывала от здоровенного бутерброда, прихлёбывая из большой жёлтой чашки горячий какао, сдобренного настойкой женьшеня.

— Всю неделю непрерывно воюю с дураками. Как где-то мешок с дерьмом прорвало, и всё на меня валится! Сижу в этом во всём по уши, не успеваю разгребать. Идиоты! Я даже рада, что ты меня позвал. Послала их всех туда, откуда они повылазили, и помчалась к тебе.

Я стащил с неё тонкий свитер, встал сзади и плотно обхватил руками высокую сильную шею. Нашёл в ямках над ключицами идущую из глубины пульсацию, слился с ней. Оля расслабилась, закрыла глаза...

— Спасибо, милый, - она по кошачьи потёрлась щекой о мою руку и поцеловала. — Вот теперь я снова человек.

Поднялась со стула и потянулась — грациозно и сильно. Могучая прекрасная кошка. Тигрица.

— Давай пройдём ещё раз. Что нас имеет и что мы хотим иметь? Вот подумай, какой души должен быть мужчина, чтобы пойти в пед? Да еще и на биофак, а? И мечтать о семье? И чтоб куча детишек. И вот этого ангела хватают и запихивают в ад!

Их высадили в горах. Ночью они добрались до какого-то кишлака (или как оно там называется) и исполнили приказ: уничтожить всё живое, что там есть. Без стрельбы, холодным оружием и руками. У них были шлемы с тепловизором. Это позволяло как-то действовать в кромешной тьме и отличать живое от неживого. А что оно там, это, излучающее тепло — бородатый бандит, баран, ребёнок, женщина? Приказано уничтожить всё. Приказ исполнили. У них много детей, у этих афганцев. Десантную группу выследили при отходе и отомстили расчётливо и эффективно. Вертолёт подбили на взлёте: на высоте всего нескольких метров всадили гранату в двигатель. Николай принял смерть как справедливость, и пошёл ей навстречу. Но умереть не позволили. И сознание расчленилось, как под топором палача. Вот в этом-то расщеплении и пряталась разгадка парадоксальной клинической картины и непрошибаемости больного для всех медицинских и не медицинских методов. И, если бы не чудесная кассета... Буду опять у Георгия Вахтанговича, в ножки ему поклонюсь.

Надо вытаскивать парня из депрессии, восстанавливать целостность сознания, а потом уже нормальной психотерапией доводить до ума. В самом прямом смысле.

— Передадим его Рите. Старый-добрый классический гештальт — это её конёк. Нам до неё далеко. Я бы с этим великомучеником почти наверняка управилась - когда всё стало понятно. Если бы не эта... со своей истерической невинностью которую она и на него распространила. Вот скажи мне, в каком заповеднике такие дуры прячутся? А то бы я ему такую Ируму изобразила! Козликом бы заскакал. Но жалко её. Обоих до слёз жалко, Марик.

— Что будем с ними делать? Я не знаю, если честно.

— Вот поэтому ты пока ещё мой ученик, хоть уже и Учитель. Ируму будем делать из неё!

— Думал об этом. Она меня к себе на пушечный выстрел не подпустит. Сидит, как в танке. А ломать эту её броню нельзя.

— Ты опять не понял. Не ты будешь делать, а я. Твоя задача — укрепить парня физически, активизировать всё, до чего сможешь дотянуться. А девочка - моя забота. Мы ещё из них нормальных человеков сделаем. Мне Таня поможет. Ты уверен, что правильно её тогда прочитал?

— На все сто.

— Значит, пора ей со мной познакомиться. Ладно, пошли будить наших гостей. Ишь, разоспались!

Катя удивлённо захлопала ресницами при виде входящей в комнату высокой стройной красавицы. Несколько секунд она пыталась осознать невозможное и, наконец прокашлявшись, просипела с изрядным сомнением в голосе:

— Ольга Николаевна, а как вы сюда попали?

Оля, при всём её самообладании, слегка опешила.

— Не помню, чтоб мы были знакомы. Откуда ты меня знаешь?

— Вас все знают. Вы — директор нашего завода. Наши все вас знают и любят. Я к вам по конкурсу попала. Работаю на участке подготовки катализаторов. На прошлой недели вы у нас были с какими-то иностранцами.

— Была. Не отрицаю.

— Значит, это вы. А как вы сюда...? - девушка переводила взгляд с Ольги на меня, потом на похрапывающего на диване Колю, снова на Ольгу. — Как вы сюда? И зачем?

Оля уже осмыслила происходящее, и было видно, что ситуация начинает её забавлять.

— Марк мне позвонил. Сказал, что у него тут двое людей, которым очень плохо. Я побросала все дела - очень важные, знаешь - и примчалась вас спасать. Он мой друг и ученик. А я — его учительница.

До Кати дошло.

— Вы — Учительница?! Но Учительница — Оля!

— А я, по-твоему, Вася? Да, я Учительница Оля. Грязная развратная тварь, шлюха ненасытная. Как ты там меня ещё называла? Это я. Приехала по твою невинную душу отобрать твоего жениха. Пока ты спала, сидели мы вот с этим уродом, — она кивнула в мою сторону. — и думали: как бы это мне его на твоего ненаглядного поменять.

Когда рыдательные завывания и "Господи, простите меня, дуру!" пошли на убыль, и Катины ладошки отлипли от её зарёванного лица, Оля заговорила негромко, но очень отчётливо, с той интонацией глубочайшего сострадания, которую она не придавала своему голосу — она шла из её души и покоряла любого и навсегда:

— Ну, всё-всё, глупышка. Проплакалась, бедная ты моя? Пошли, умоем личико. Потом посидим, поболтаем. Придумаем что-нибудь. Пошли, милая. Между нами, бабами, и не такое бывает. Идём, девонька, умоемся...".

Уводя девушку, Оля обернулась ко мне.

— Марк, занимайся Николаем. К нам не лезь. Мы тут на кухне посидим, посекретничаем.

Что делать с Николаем, мне уже стало понятно. Его состояние заметно изменилось. Он явно стал активнее. Остаточное действие прослушанной какофонии или разыгранная перед ним сцена, или мои попытки пробиться к его расчленённому сознанию, или всё вместе? Не знаю. Но в его глазах появились признаки интереса, внимания, и подобрался он как-то, что ли. Я включил электрокамин, чтобы быстро прогреть комнату. Вытащил и установил раскладной массажный стол. Сейчас не до изысков.

— Коля, раздевайся. Лезь сюда!

Работаю весомо, грубо, зримо. Больно работаю. Задача: пробить восходящими импульсами с мышц дорогу с периферии в мозг.                                                                                                                 Занимаясь им, слышу всё, о чем говорят на кухне. Это для Кати они "секретничают", а мне даже вообще не надо напрягаться.

— Да читала я эту книжку, Ольга Николаевна. Ещё в детстве. И ничего там такого не заметила.

— Потому и не заметила, что в детстве. Что, по-твоему, произошло в хижине между Ирумой и Пандионом? Его туда привели вроде твоего Коли, а вышел — человек человеком. Вернулась к нему его могучая воля и сила, и все желания вернулись, да так, что он попёр к своей невесте через всю Африку.

— Тогда дайте вспомнить. Вот! Она танцевала для него священный танец.

— Не-а. Она танцевала "тайный священный ЖЕНСКИЙ танец! Женский!

— Ну, ясное дело, раз она женщина.

— А ты - дурёшка. Ирума исполнила эротический танец, танец женской силы и женского могущества. Танец нашей власти над этими обормотами. Женской силой она вернула к жизни могучего воина и художника. Не для себя, заметь. Для Тессы, которую в глаза не видела. Но это надо уметь.

— Эту сказку фантаст писал. Вон, у него ещё "Туманность Андромеды". Не дочитала, чушь какая-то. А у меня Коля настоящий, живой... почти.

Катя захлюпала носом.

— Сказка. Нет, девонька. Поганая реальность. Твой Коля не один такой. Встретилось мне в мемуарах - а там чистая правда - у военного врача Колесникова, про одного лейтенанта. Рану ему залечили, а он, вот один к одному, как твой: не пил, не ел. Расхотел жить. Его уже в отдельную палату поместили, умирать. Спасла молодая сестричка. Ночью залезла к нему голая под одеяло, пошалила немножко. Утром лейтенант попросил поесть. Еле успевали добавки подносить. Ожил человек. Потом ещё немцам таких чертей давал!

Оля помолчала. Я знал, что сейчас происходит. Она точно настраивается и теперь будет вести ученицу до победного конца. Ритм их дыхания совпал. Пауза. Оля задышала чуть чаще. Катя тоже, с отставанием в пару секунд. Есть контакт. Теперь будут ставиться якоря.

— В книжках сказки. Твой Коля, он настоящий. Марк тебе не приснился? Настоящий. Марк сейчас лечит Колю. Вот Марк с ним поработает хорошо, и Коле станет лучше. Марк хорошо это умеет. Понимаешь, Я и Марк - вместе мы всегда всё делаем хорошо. Всем делаем хорошо.

Пауза на усвоение. Грубовато, но Оля в контакте, ей виднее.

— Вот он освободится (Оля хохотнула.), пусть он тебе про Лёшу расскажет. Вот где у него здорово вышло. Такого доходягу поднял. Твой-то — богатырь по сравнению.

— А что там было, Ольга Николаевна?! Пока он там с Колей.

— Там намного хуже было. Такая же депрессия, да ещё рука напрочь отнялась. Марк хорошо, успешно накачал пацана энергией, а потом напустил на него двух красоток. Он их сначала правильно научил. Девчонки - огонь! Не такие целки маринованные. (Оля слегка хамит, сближая ментальные уровни обычной для Кати лексикой.) Они там так сплясали перед этим Лёшкой, что он, как ожил, сразу с обеими управился. Мужик! Сейчас первый парень на посёлке. Я тебе письмо от его дядьки покажу. Потом.

Это мне сигнал. Пора заканчивать процедуру. А я уже закончил. Мы с Ольгой отлично чувствуем друг друга.

— Девушки! Может сюда перейдёте шушукаться? Мне этого богатыря кормить надо, пока он меня не съел.

Катя должна увидеть результат. Хоть какой-нибудь, но хороший.

— А вот и мы с Колей. Оль, вы тут не всё съели? А то Николаю не хватит.

Ну нет для женщины приятней картины, чем, когда её любимый с аппетитом ест. Я, что, обязан всем и каждому объяснять обычное последействие моей накачки? Всё, Катерина - наша! Значит Николая мы вытянем.

— Вот теперь мне всё понятно. Вы так хорошо объяснили. Я и вправду дура была. Спасибо вам. Ольга Николаевна, простите.

— Забудь. Вопрос закрыт и даже не открывался. Но, если напомнишь - побью.

Катя разулыбалась.

— Не верю Вы не можете.

— Может, может. Знаешь, какие колотушки я от своей училки получаю? У, злюка!

— Теперь ты поняла, Катя, кто мы, что мы, чем занимаемся. Николая мы вылечим. Вопрос: как быстро? Он слишком запущен и очень ослабел. Но с этим Марк управится. Ему не впервой. Тут проблема в тебе, детка. Я могу через неделю-другую, когда Коля наберётся сил, такую Ируму изобразить, что он и в себя придёт, и тебе он него спасу не будет. Бегом в ЗАГС помчитесь. У меня там блат есть. Распишут без срока ожидания. Я тебе его верну нетронутым. Будете вы у друга первые и единственные. Идёт?

Катя замялась. Мы с Олей понимающе переглянулись.

— Только не вы. Ольга Николаевна, простите ради бога, я вас... не могу обидеть, не смею, но...

— Слишком красивая? — Оля от души расхохоталась. — Не виноватая я! Ну, и что будем делать? Где я тебе другую возьму? Тех девушек мы не найдём. Я - опасна. И, знаешь, ты права. Тут есть риск.

— Меня научите. Можно меня научить? Я способная. А для Коли, чтоб он только мой, я так стараться буду!

— Родители сильно верующие? - Утвердительный кивок. — Баптисты? Или староверы? — кивок. — Мы это почувствовали сразу, девочка. Переделать тебя мы не сможем. Только помочь. Изменяться будешь ты сама. Ты очень много пропустила из учебной программы жизни. Будешь навёрстывать. Живёшь с родителями?

— Нет, в комбинатовском общежитии. Они далеко, в деревне на Алтае. Ушла от них.

— Так, уже легче. Живёшь среди нормальных людей. Кать, а ты понимаешь, чему ты собираешься учиться? Или, когда поймёшь, расхочешь? И пойдёшь в церковь свечки ставить и требовать на нас анафему? Во что мы тебя, мышку серенькую, монашенку в миру, должны будем превратить? Иначе задача с твоим Колей не решается. Мы не видим другого решения.

— Ради Коли...

— Посмотри на себя в зеркало, внимательно посмотри и запомни. А теперь смотри на меня!

За те несколько секунд, что Катя созерцала свою унылую бесцветность, Оля преобразилась. Нет, всё осталось прежним: строгий одежда, причёска, очень умеренный макияж. Но милая, добрая, домашняя Оля исчезла. От изумления, скорее даже от испуга, Катя попятилась и села рядом со стулом. Съехав спиной по стене, она довольно жёстко соприкоснулась своей попой с полом и этого даже не заметила. Посреди не такой уж большой комнаты возникла Женская Страсть как таковая: желание, соблазн, обольщение, абсолютная женская сила - изумительно прекрасная и страшная, святая и грешная одновременно. Такой, наверно, представляли себе древние Астарту — женское божество.

Оля несколько раз показывала мне такую трансформацию, и мне были известны приёмы, какими она достигалась. Мог изобразить нечто такое, только в мужском варианте, но каждый раз восхищался её сверхъестественным мастерством. Вот и сейчас — заворожила.

Астарта исчезла. Вернулась милая ласковая Олечка.

— Ну что, Катенька, ты ещё не передумала учиться? — Оля говорила спокойным и скучным голосом члена какой-нибудь приёмной комиссии. — До такого ты никогда не дорастёшь, но, в общем, тебе уже понятно. Научиться — это значит измениться навсегда. К себе прежней вернуться невозможно. И всё это ради того, чтобы вылечить одного парня и выскочить за него замуж, суп варить, носки стирать. Может я сама управлюсь? Оно и быстрее будет, и надёжнее. Я его обработаю, передам тебе здорового и в тебя влюблённого. Останешься правильной и праведной. А я и так в грехах, как в репьях.

Катя выстрелилась, как с катапульты и повисла у Ольги на шее. Замотала головой. Я даже встревожился за целость её шейных позвонков.

— Нет-нет-нет-нет! Хочу, буду! Мой будет Колька, мой! Здоровый будет, красивый будет! Вот как он. Я его ещё лучше сделаю! Учите меня, Ольга Николавна, учите!

Оля по-настоящему прослезилась.

— Марк, завтра встретишься с Таней. Зачёты свалил? Нехорошо испытывать терпение генеральской дочки.

— Катя, вот мой домашний телефон. Звони вечером, не позже одиннадцати. Или Марку. Только...

Их взгляды встретились.

— Раньше умру, чем.

— Лучше живи хорошо и долго, но без лишнего трёпа. Забирай своего милого и валите. У нас ещё дела есть. Вас подвезти? Темно уже.

— Спасибо, не надо, Ольга Николавна. Коля на Суходольной живёт, рядом совсем. А ему только полезно пройтись.

Когда за нашими гостями захлопнулась дверь, я бездумно уставился в тёмный парк за окном. Тяжело мне дался этот парень. Как он живёт с двумя сознаниями в голове? И это не шизофрения, с её голосами и бредом. Это два вполне разумных сознания одной личности. Одно в депрессии, а второе - совсем даже нет. И вот именно у него болит совесть, но оно жаждет разом покончить со всем. А сил на это нет. Так хоть спрятаться за тупым безразличием и медленно угаснуть. Господи, какая же беспросветная жуть!

— Милый, ты что, всерьёз принимаешь идиотизм о том, что врач умирает с каждым своим больным? Так тебя хватит ненадолго. Хотя, не спорю, случай интересный, нее рутина. Знаешь, что в нашей задачке самое трудное?

Я мигом вынырнул из мрачной рефлексии при виде моей чудесной Учительницы. Она уже привела себя в свой обычный домашний вид и вовсю орудовала моими игрушками. Правда, не двухпудовыми, а поменьше. И работала ими совсем иначе. Её упражнения очень отличались от общепринятых. Очень сильные мышцы не рисовались под кожей, лишая фигуру мягкой плавности линий, как это всегда бывает у всяких там метательниц, толкательниц и вёслами загребательниц. Очень сильная, она выглядела нежной и пленительно женственной.

Я продекламировал:

— "Душа телесна" —ты всех уверяешь смело;

Я соглашусь, любовию дыша:

Твое прекраснейшее тело –

Не что иное, как душа!

— Этот мадригал подходит и тебе не меньше. Прав был Мишка Лермонтов, не указывая пол. Долго ты намерен оскорблять мой взор своим одетым видом, страшилище? Хандрой заразился, так я мигом вылечу. Давай, шмотки долой, и — ко мне. Давно мы с тобой не боролись.

И при этом у неё даже не сбилось дыхание! Учиться мне у неё ещё отныне и присно, и во веки веков. Схватка закончилась вничью. Сильна училка! Я только чуть=чуть поддавался, совсем незаметно.

— Пффф... Будешь ещё поддаваться - побью. Сегодня прощаю по причине дюже глыбоких переживаний.

— Оль, честная ничья.

— Ага, между мужской силой и женской выносливостью. Ладно, пошли глотнём свежего воздуха.

Она упруго поднялась с пола и открыла балконную дверь. Мороза уже не было. Градус - два, не больше. Внизу тёмный парк с редкими фонарями. С неба валил снег, густо и мягко. Снежинки тают на разгоряченной коже, рядом — изумительная подруга.

— Не вздумай вопить от счастья. Не поймут. Ладно, насладились, пошли дальше соображать.

Оказалось, что самое трудное, по Олиному мнению, это скрыть от соседок по общаге процесс превращения серой курочки Кати в райскую птицу Екатерину. Женщины очень наблюдательные существа. И завистливые. Решить эту проблему предполагалось двумя возможными способами. Предоставить нашей ученице отдельную комнату путём некоторой административной комбинации, желательно не в общежитии, а в одной из нескольких принадлежащих химкомбинату коммуналок; или вроде бы отправить на какие-нибудь курсы, но чтоб носу не высовывала, во избежание ненужных встреч. Оля директор, или кто?

Мне главная проблема представлялась в другом. Как совместить превращение нашей монашки в грешницу с сохранением её драгоценной девственности, будь она трижды неладна?! И тут выяснилось, что в моей сексологической эрудиции имелся пробел, который моя прекрасная наставница немедленно заполнила.

— Дорогой мой, это вообще не проблема. Знал бы ты, сколько девственниц выходят замуж, имея богатый и разнообразный сексуальный опыт. А потом удивляют и радуют своих мужей, гордых своим "первенством". Интересно? Расскажу. Мне самой крепко вбивали в голов глупость, будто в этой дурацкой перепонке вся девичья честь. А я была акселератка, девка рано созревшая и красивая. И всё, что привлекает мужчин, у меня сформировалось тоже рано. Мальчишки ко мне липли, хоть вилами раскидывай. Но башка была забита книжной романтикой и девичьей честью, само собой. Такая вся из себя недотрога-недотрога. Но телу нужно же! Башка и тело вступили в диалектическое противоречие. И оно разрешилось тем, что я по уши влюбилась в красивого мальчика, а он в меня. И его тоже очень правильно воспитывали. В смысле ответственности. Ну, мы с ним обнимались, целовались-тискались. Не более того. Ни-ни, а то айяяй! И вот раз укатили его родители куда-то на пару дней, а мы пошли к нему домой. Лето. Жара. Дальше, как в "В операции "Ы". Чтоб прохладней было, я скинула сарафан, и он в одних трусах остался. А потом мы разыгрались... Остались голышом. Ещё бы немного, но я помнила про девичью честь, он - про ответственность. А у нас темперамент, гормоны! В самый последний момент я успела сжать ноги и поймала его. Он дёрнулся туда-сюда пару раз и — порядок. Ему сразу стало хорошо. Мы с ним потом много раз так забавлялись. Фантазии хватало. Скоро мы нашли способ и мне делать полный кайф. Потом они перебрались в другой город. А я уже поняла, что к чему, и успешно совершенствовалась с другими мальчиками. Когда уже вполне сознательно решила расстаться с этим анатомическим недоразумением, парень так удивился: "Ничего себе у тебя первый раз! Ну, ты даёшь!". Ты думаешь, я одна такая? Щассс!

Мы оба долго смеялись.

— Понял, что проблемы с нашей весталкой не будет? Я ей отлично всё объясню. И, знаешь, я уверена, что у таких опытных девственниц супружеская жизнь потом гораздо лучше. Они знают, что им нужно и как это получить, и умеют обращаться с мужчиной. А мужья их сильнее любят за умелые ласки и за своё чувство первого и единственного собственника.

Продолжение следует.