Доля казачья 2. Мы славные с тобой казаки

Григорий Лукич призадумался, что ещё рассказать, этому синеглазому мальцу Сашеньке. Его ли разумом, в эти годы охватить всю трагедию Амурского казачества. И лично семьи Бодровых. Потемнели светлые глаза деда, от горечи воспоминаний. И ёжик седых волос,  что копьями ощетинился.

   - Кто он сейчас? Явно, что уже не казак. Скорее всего – ничтожный каторжанин. Ведь так в народе о таких бедолагах, как он говорят.

   - Живём мы в тайге, работаем на лесоповале. Но тут, не только род Бодровых пострадал. Как это объяснить ребёнку - за что, казаки пострадали? И блеснула слезинка отчаяния в глазах Григория Лукича, старого потомственного казака, дважды Георгиевского кавалера. А это его наивысшая награда, за службу Отечеству.

   - Нет! Прежде всего, мы были, и есть казаки. Этого звания у нас никто не отбирал: нет такого права, у нового суда, и его судей. Это у нас от Господа Бога, принято. Отца нашего! Им это право нам дано!

  Всегда мы жили по своим казачьим законам, и так же умирали - с божьим именем на устах.   

   - Мы славные с тобой казаки, Сашенька! И ты должен всегда этим гордиться. Послушай меня дальше внучек!

  И уже, как бы именно с ним, так интересней маленькому внуку, ведёт своё повествование дедушка. Хотя и про остальных внуков он не забывает, и у тех казачья гордость есть, и про них это сказано.

   - Твой прапрадед, Бодров Василий, и мой дедушка, видите, как давно это было. Со всей своей семьёй, ещё в 1860 году, сплавом из Читинской области, на Амур прибыли. Возможно, что и не первый раз, здесь казаки Бодровы гуляли. Я тебе уже рассказывал, про крепость Албазин - там надо искать наши корни. Ведь вся жизнь наша, сплошное служение Отечеству: так во славу его, мы и жили.

Лихо несётся на коне Василий Бодров. Шашка его свистит в воздухе, описывая свой магический круг, и находит свою обречённую жертву. Медленно сползает с седла обезглавленный конный разведчик. Лошадь дико храпит, почуяв тёплую кровь. И совсем обезумевшая, она норовит поскорее от него избавиться. Запрокидывается свечой вверх, и заваливается набок. И там ломает себе ноги, от великой и необузданной дури своей, и страха невиданного. И тяжко стонет животное, обезумев от ужаса - совсем, как раненый человек.

С обеих рук рубит Василий врага, в этом деле он профессионал. К редкой когорте, обоеруких воинов он относится, что ещё от скифов ведут свою родословную. Ему нет разницы, с какой стороны, рубить врага. Ловко перебрасывает  он саблю в другую руку, и до пояса разваливает второго разведчика хунхуза. А последнего беглеца, достаёт пулей из ружья. Троих положил он ворогов, как бы играючи. И жалко ему, что остальные ушли.

   - Ишь, как весело ему! Трясёт казак, своей чубатой головой, да белые зубы скалит.

   - Только разогрелся тут малость, да коня промял:  мне бы ещё воли дали. - и искрятся от веселья васильковые глаза Василия.

  Мало таких казаков сейчас, как Василий – огонь рубака! И прыти его поневоле позавидуешь. Геройский казак!

   - Такие казаки цвет и гордость, всего нашего Забайкальского казачества. – хвалит-нахваливает его,  всенародно казачий сотник. Молодец, казак! Объявляю тебе благодарность, за служение Отечеству. Верно, России ты служишь. Будь моя воля,  наградил бы тебя, Василий, медалью, да нет у меня таковых. Ты уж извиняй меня казак!

   - Ваше благородие, не за награды служу я своей Родине? А честно, свой сыновний долг отдаю, как и положено каждому казаку.

По-уставному громко, и с завидным достоинством поправляет Бодров, начальника Семихватова.

  Изумился офицер таким простым и душевным словам казака, и его воинскому достоинству: из души его,  все слова исходили.  Ну, надо же, прямо клад, а не казак. Хоть в офицеры его, прямо сейчас производи.

   - Ты я вижу и в грамоте силён. Тогда ты Бодров, трижды молодец! - И силой! И статью! И умом вышел. - Молодец!

     Это начальник, всего казачьего сплава, Семихватов Валерий Борисович. Интеллигентный и добрейший человек: тоже, из знатной казачьей династии.

   - Он восхищён Бодровым, и его выучкой: наскочила разведка чужая, да не во время. Вот и обожглись на удали казачьей! Наука им будет.

   - И продолжил начальник свои невеселые размышления дальше.

Так им и надо супостатам, что бы впредь не повадно было казакам дорогу загораживать!

  Пусть доложат оставшиеся разведчики, своим начальникам, что не любят казаки, когда их зазря тревожат, да дорогу загораживают. Знатная наука всем врагам будет!

    Глядишь, и не будут нам больше провокации устраивать. Все они: враз, и поумнеют! И нам тогда  жить, веселее будет.

  Хотя они и так знают, что ни к чему нам вся эта возня, - с ними с мышами: мало их. Но при зубах они, эти мышки! Проглядишь момент, запросто могут, и волками стать. И нам нельзя их недооценивать! За ними глаз, да глаз нужен.

     И трясёт своей, седеющей кучерявой бородкой, Валерий Борисович. Нет ему и часу покоя,  ведь вся ответственность на нём лежит: и ему до всего есть дело! За казаков, и их семьи, он в ответе.

   - Хоть и мирный договор у нас с маньчжурами, но всё же, коварный они народ. И была бы, у них такая возможность то всех наших людей, ножами бы давно порезали. И такое ведь было.

   - Не зря, тут, и  хунхузы крутятся. Им очень не хочется, на Амур, русских пускать.

   - Здесь их стратегические интересы, с маньчжурами сходятся. И строго направлены, против России они. Да и других  врагов хватает: и французов, и англичан.

   - А нам мирно всё надо делать, без всякой войны. Но хоть убей, так не получается: всё по-мирному! - морщится Семихватов Валерий Борисович. 

    Знать не только у царей головная боль бывает, но и у низших чинов - тоже прикидывается. Но мы её, по русскому обычаю, чарочкой водки угостим. Глядишь, и в правильное русло мозги вольются, а то тесно им в буйной казацкой голове. И полную чарку водки командир, сам себе наливает, и приговаривает – пей до дна Валерий Борисович!

Не успокоились, вражеские разведчики, хоть и потеряли своих людей в стычке с казаками. И всё же, не оставили казаков в покое. Был им приказ командования следовать за русскими, и наблюдать за ними: за каждым шагом казаков. И они добросовестно исполняют этот приказ – иначе нельзя.

   - И вот, на одной из стоянок, у большого стойбища гольдов. Молодой охотник Покто,  тихонечко отзывает в сторону Василия Бодрова.

   - Ванька, говорить надо! Гольды, часто всех русских Ваньками звали. Видно нравилось им это русское имя, да и Ванек на Руси, чуть не каждый второй был.

   - Плохой человек в тайге появился, товар продаёт недорого, но очень хитрый глаза его. Совсем, как лис на охоте. Говорит, что Ким его зовут, кореец, однако. А руки его, очень чистый: сам никогда не работал. Но сильный руки: однако - офицер он японский.

   -  И походка его не как у купца маньчжурского. А как у барса молодого: осторожно ходи, как на охоте, и всегда он готовый к прыжку. Очень сильный он!

   - И нож у него очень уж дорогой, у самых богатых маньчжуров нет таких. И рисунков таких, что на его ноже: тоже нет, даже похожих - на всём Амуре нет.

   - Сталь у ножа,  холодная и звонкая: совсем, как змея манит, и сама в душу заползает.

  И очень зубастая сталь, как бритва кусается. С любого нашего ножа, как с жирного сазана,  легко строганину делает: чик-чик, и нет ножа нашего. Съела его! Съела его, до самого основания! - сам, своими глазами видел! 

      Не рад был Ким приходу урядника Бодрова и гольда. Зло блеснули его узкие глазки, при встрече с ними, но тут же померкли.  Улыбка озарила его холёное лицо и бородку, и он раскланялся, как болванчик. До бестолковости быстро, и очень много.

   - Хитрый лис, однако! – думает Покто. И Василий Иванович тоже всё примечает.

   - Лести в нем действительно немало, и в облике, что-то лисье ест, – подумал так казак, но вида не подал. - И всё же испугался хозяин фанзы.

      Кореец ловко задвигался по фанзе, и твердил всё своё: - Моя Ким, торгую немного, гольдам помогаю. Товар дёшево продаю. Никого не обижаю: товар, и в долг могу дать.

   И опять он свою песню поёт, своим льстивым голоском. Непревзойдённый артист Ким!

   - Ким хороший человек, честно Ким живёт. Никому плохо Ким не делал. Никому!

   - Совсем бедным, и так помогаю: товар всегда, в долг даю. Потом Ким придёт сюда, его все гольды благодарить будут. От голодной смерти их спасает!

   - Ким хороший человек. И русского капитана, очень он уважает. И всех русских уважает!

   - Пусть капитана знает, что Ким очень добрый и честный человек..

   - Ким никого не обижает, и плохо Ким, никогда не делает, – так без конца талдычит кореец, своё сказание Бодрову.

   - Стал Василий Бодров мешки с мехами смотреть, а там короткая японская винтовка спрятана. А под большими шкурами дорогая сабля лежит.

   Тут Ким сильно напугался, и на колени, перед Василием Ивановичем упал: однако не моя оружия, его чужой люди оставил. Но глаза его страха не ведали – хитёр корец!

   Яркий халат его нечаянно распахнулся, и обнажилось, мускулистая грудь бойца. Тут уже точно ясно стало, что не купец Ким.

   - Ишь ты, как скроен разведчик, весь точно литой он: будто из самой крепкой стали сделан. И видать, благородных кровей он - хитёр офицерчик.

   - И решил Василий, как говорится; рыбу на живца ловить. Старый проверенный приём: хищная рыба никак не пропустит такую смачную наживку, что он подкинет. На то она и хищник.

  Но тут, ещё одна беда: запросто может и сам рыбак, легко стать добычей.  Тут уже уповай герой на небеса, на свою счастливую звезду, и свою силу. Тут кто кого обманет!

Видит кореец, что сабля его, небрежно на мешках с мехом лежит. И дальше он,  на коленях своих, так по фанзе елозит, чтобы поближе к ней оказаться. Там же и ножик его драгоценный, своей красотой сверкает: ждет своего хозяина. Тот действительно, тонкой работы, не иначе, для дворца его готовили. И цена его, даже не поддаётся, небрежной оценке казака.

   - Но и Бодров совсем  не простак, в этом деле, ждёт этого момента. На том и весь его расчёт строился. - И он дождался его. Сразу же, преобразился Ким: спина его, быстро распрямилась. Глаза стали наглыми, и колючими, что у росомахи. А тело наливалось силой доблестного бойца. И руки купца: вмиг, заиграли сверкающей саблей, да ещё с невиданной ловкостью. Прямо, воин перед Бодровым, а не жалкий торговец, что ползал змеёй, перед ним. Что вытворяет зараза: смотрится в умелых руках его сабля - этого у корейца не отнимешь. Может он с оружием обращаться.

   - На испуг меня берёт, - думает так Василий – Вот и раскрылся купчишка. Только рано радуешься,  вояка заморский, не пробовал ты ещё казацких пряников.

   - Гольд как увидел Кима с саблей, так пулей из фанзы вылетел. Но тут же, споткнулся об корень, и испуганным лицом своим, по земле проехал, что плугом прошёлся. Потом Покто всем своим сородичам говорил, что это плохой Ким, своей саблей, плашмя ударил его по горбу. Очень больно бил Ким.

   -  Затем бросил он, Покто на землю, до следующего решающего удара. Чтобы как кабана уже: добить, его на месте. – Раз острым ножом! И нет Покты. Совсем нету, умер он!  И чуть не плачет рассказчик от великой жалости к самому себе.

А на самом деле, всё было гораздо красочней, и реальней, в своей неповторимости случая.

   Падение на землю, только поддало гольду прыти. И он с визгом унёсся в сторону русского лагеря. Сметая всё со своего пути, ничуть не хуже косолапого мишки. Ужасно пугая при этом: всех добрых людей, своим неистовым криком: Убили Покто! Совсем убили! Пока его не остановили казаки, и не привели, чуть-чуть в чувство. Но конечно потом люди, это всё и припомнили ему: всё в нужных тонах и раскрасили. 

  Но добрый, и храбрый Покто, этого совсем не помнит, он всё отрицает.

   - Не было этого! - оправдывается гольд.

Уж ему то великому охотнику, храбрости не занимать – это все знают. Знают все Покту.

  Зачем плохо говорить о Покто, о хорошем и добром человеке? – Не надо так делать!  Ничего плохого со мной не было! И запах там плохой, и прочие мелочи. Только со зверем может быть такое. Взять, например медведя.

   - Умка, совсем, как люди боится. Даже запах дурной, может от страха сделать: и вот такую большую кучу наложить. И своими руками,  разводит Покто, показывает величину небывалой кучи.

  Такое с медведем,  хоть редко, но  бывает. Что от страха не наделаешь, хотя и большой он?

   -  И он тогда, совсем, как человек: с нами всеми: очень похожий! - хитрит рассказчик, но глазки свои прячет от людей. От себя нелепые подозрения отводит. Со всеми я так говорю! И не иначе! Покто, совсем не такой трусишка: совсем другой он человек! Он очень храбрый охотник. И если бы Ким догнал его, то  Покто, его бы сразу скрутил ремнём. И сюда его притащил.  И тут же место показывает возле себя: - Тут положил Кима!  Однако, плохо Ким бегает, совсем никудышный охотник. Не догнал он Покто! - Не догнал!  

- Тут, лежи Ким тихо! И слушай Ким, что будет тебе храбрый Покто говорить. Твой победитель!

   - Внимательно слушай! - воображает Покто.  Я! И только я,  победитель хитрого, и ловкого Кима!

   - А кто же ещё?

Но всё это было уже потом. А пока в бою встретились два прирождённых бойца, равным которым по доблести, трудно было бы найти в целом войске.

   - С первых же сабельных ударов, они полностью оценили друг друга. И поняли, что только смерть их разведёт в разные  стороны - кто-то здесь лишний! - Зажился он, на этом свете!

   - Враги бились, можно сказать, что на равных. С невиданной яростью на лице, в подслеповатой тесноте фанзы. Но этого никто не видел, и им самим, было не до этого. 

Глухо ударил нож в стену фанзы, и застрял в ней. Отточенный годами и тренировками, сильный удар Кима ножом, не достиг цели.

  Ловок казак. Его тактика ведения боя вообще, она ни на что не похожа. Вроде и нет её, а казак не пробиваем. Вроде и не отступает он, а цел.  Подбежали казаки и охотники гольды, но в фанзу зайти никто не решался. Так и толпились они на полянке у входа.  Тесно бойцам в фанзе, и никак не поможешь Василию Ивановичу, а навредить можно. Ведь Киму терять нечего, раскрылся он. Враг он!

    Послышался глухой, мощнейший удар в дверь. И она с треском рассыпалась, под тяжестью Кима. Вылетел тот из фанзы, что мешок с картошкой. И так же неловко осел на землю. Он был, явно без сознания. Как говорил потом Покто: - Совсем, как сом глушенный.

   - Это когда его,  деревянной колотушкой, по голове стучат. - Получил разбойник сполна!

    Немного очухался Ким, и сел на землю. А говорить не может, челюсть его была где-то на боку. Явно не рассчитана она была, на мощный удар Василия Ивановича!

    Мычит кореец, а что мычит, никому не понять. И вид у него очень уж жалок, не ожидал он такого позорного окончания поединка. До этой поры он был непобедимый. Слыл таким!

Смотрит Ким  отрешённо, на своего победителя Бодрова. Ведь, гордость  у него необычайная – многовековая. И вдруг, такое нелепое поражение.

    Но тут, из-за спин столпившихся казаков,  ловко, как налим из бочки, выныривает хитрый Покто.

   - Кима лечить надо! Моя всё могу! – На! Кима росомаха!

Самый хитрый, и пакостный зверь росомаха, во всей Дальневосточной тайге.

   - И кто бы мог подумать. Покто,  ловко бьет кулаком Кима: своего хозяина – в лицо. В его, вывороченную челюсть, но уже с другой стороны. – На хунхуза!

   - Что там произошло в механизме Кима, никто точно не знает. Но челюсть звучно щёлкнула, и стала на своё место.  И тот, с великого облегчения, ведь  избавился он ужаснейшей боли, тихо молвил: - Спасибо тебе Покто, все долги  твои прощаю!

    Покто, так и сел на землю, от удивления: - Вот гад, какой! У него всё долги на уме.

   - Не за долги тебя бил Покто, - лечить думал! - Только руки запачкал!

  И уже никакая сила не могла удержать людей от повального смеха.

   - Бей ещё Покто, богатым будешь. Бей побольше хунхуза, пока тот сам разрешает!      Смешно людям! Не часто такое бывает, а тут настоящий театр с артистами объявился.

  Ведь никогда гольд, плохо не мог подумать о своём хозяине. Не то,  что бы,  его грязным кулаком в лицо ударить.

    Только Бодрову было не до смеха. И у него самого после напряжённого боя, сил совсем не оставалось. Честно он провёл этот поединок: вроде, со смертью своей игрался, и победил её. И только сейчас Василий Иванович, полностью осознал всю силу, грозившей ему опасности.

  Вот тебе и ловля на живца? Тоже мне, рыбак нашёлся.

   - Вроде и в годах уже ты Василий, а дурень ты, самый настоящий. - и отмахнулся тяжело казак,  своей усталой рукой, от разных нехороших мыслей. – Нашла коса на камень!

  Но кто-то из казаков нашёлся и поднёс ему баклажку с водкой: - Пей. Сегодня тебе сам Господь Бог велел – пей!

   - А то жизненный интерес в тебе пропал, а это не хорошо, получается – пей казак! И кровь богатырскую, восстановить надо! – Пей!

   - И отхлебнул урядник из этой, видавшей виды, походной баклажечки: - Пусть никогда не опустеет она – родимая! И всегда, как родник полной будет!

  Пусть Россия наша, богатеет. За которую мне и живот свой положить не жалко. – Аминь!

   - Тут и жена его Александра прилетела, и дочки его, и сыновья: вся семья собралась.

   Тихо плачет Александра казачка - всё чудит её муж, хоть и за сорок ему. Ведь мог он и не плыть сюда по Амуру. Сам добровольно, на новое место, подался. А такое и среди казаков редко бывает. Кому хочется рушить нажитое хозяйство, а потом всё начинать с нуля. Конечно,  если ты сам ещё жив останешься. Другое дело – жребий. Люди все здесь семейные, и в основном по жребию выбраны. Редко кто захочет сам в эту глухомань  забираться. А Василий, во главу угла, всегда ставил свою честь, и долг служения Отечеству. И жену свою, и детей своих, тому же учил. Вот сам и вызвался плыть на Амур. За что и почитают его все казаки.  Хоть и герой он, а ей с ним: ой, как тяжело. Сколько она натерпелась с ним мук, и исстрадалась вся. Один Господь Бог про то знает. А все равно, любит его крепко. Её Василий, лучше всех на свете. Таких как он казаков, только воля рожает. Ему простор нужен, как коню, и она это прекрасно понимает. Её Василия  только смерть, и стреножит. – Любимый ты мой!

  Увели казаки Кима к Семихватову, на допрос. И сами ждут вестей казаки. И им интересно, что же за рыба в их сети попала.

    А улов превзошёл все ожидания. Не много, и не мало, а полковник, и родственник самого японского императора предстал пред светлыми очами Семихватова. Вот тебе и Ким, корейский торговец. А тут самурай до мозга костей, и так опозорился перед казаками. Не смог он урядника победить. Но, тут на всё воля Божья, и не иначе!

Попросил самурай, саблю свою. И не смог ему отказать в этой просьбе, Валерий Борисович, добрый и умный человек. Кодекс чести самурая, полковник чтил выше своей жизни.  И вряд ли он, уже побеждённый, представлял опасность для Семихватова. Обрил тот себе голову в знак позора, и горько поморщился. – Старый стал! И убить себя нельзя, всего задания императора не выполнил. А это хуже смерти.

  - Саблю свою, и нож свой, что никогда не знали поражения. Я в знак уважения передаю победившему меня казаку. Тот достоин, носить это императорское оружие, а я – нет! И сузились его глаза до едва видимых щелочек, но ни вздоха отчаяния не прозвучало. Самурай, и есть самурай.

  Я отвечу на все ваши вопросы. И могу вам гарантировать, что больше не будет нападений на казаков.  Я уйду, со своим отрядом, как говорят казаки: щупать англичан и французов. Они уже начали высадку своего десанта по всему вашему побережью. Теперь ваши интересы, и интересы нашего императора уже там. Они и ваши враги. И поэтому нам нечего ссориться, нам надо дружить.

   - И ёщё я обещаю вам делиться своей информацией, о ваших врагах англичанах французах и американцах, но не в ущерб, моей Японии. Как это сделать, вы сами продумайте. Слово самурая!

   - Вот тут, седых волос добавилось у Валерия Борисовича. – Как быть?

Фактически, это вербовка вражьего агента, на взаимно выгодных условиях. Это и высокая правительственная  награда, и его дальнейшая карьера. - Как быть?

  А вдруг, всё это фикция. Тогда конечно, ему не избежать каторги, и позора! Тут есть над, чем подумать.

    Эх, родимая водочка; выручай, тяжко мне! И наливает он себе полную чарку горилки. И японцу плеснул в чашку. – За свою Родину!

И каждый офицер, выпил свою чарку молча, не уронив престижа своей Родины! Игра стоила свеч! Ведь у обоих офицеров, на карту была поставлена жизнь.

   - Всю ночь они писали, какие-то бумаги. Каждому из их, нужна была гарантия, на уровне императора и русского царя.  Круто берут офицеры, но это самый разумный ход, для обеих стран – сотрудничество. Там англичане и французы, а здесь две Великие Империи: огромная сила!

   И каково было удивление казаков, когда они увидели Кима свободным, и рядом с Семихватовым. – Вот это, да!

Ему вернули всё его оружие, личные вещи, и пушнину.

Долговую книгу, с закорючками гольдов, об их долгах, уничтожили.  Чему было всеобщее ликование местных охотников.

    Ким не противился уничтожению бумаг, потому что он кадровый разведчик, и бухгалтерия не его стихия. С наличными деньгами было немного посложнее, но и их в конечном итоге обе нуждающиеся стороны поделили поровну – без обиды. Самурай с  поклоном, и великим почтением на своём лице. Припал на колени и передал свою саблю, и нож, Бодрову:

   - Ты имеешь право, носить его – ты победитель. Мои добрые духи, теперь будут помогать тебе. Ты мне, как старший брат стал. Хотя гордость моя так и не побеждённая. Но я уважаю, законы своей страны, и не таю на тебя зла. И его нет на этом оружии.

   Не ожидал Василий от Кима такого подарка. Но и не принять его он не мог. Не только для самурая, но и для казака оружие свято. Оно как мать в бою: там больше некому довериться.

  Седеющий чуб казака, ниспадал на его голубые, и добрые глаза, и прикрывал их лёгкой волной. Невольно скрывая, всё торжество момента. А там, в глазах, как в зеркале всё отражалась. Но это был всего один миг.  Своей широкой рукой, Бодров убрал знатную чуприну с лица, и с поклоном принял от самурая его оружие. И тут же, передал его своему сыну Лукашке: подержи сынок.

    Казак не может оставаться в долгу, и он знает цену подаренному оружию.

Снимает он свою саблю, и передаёт её Киму.

  - У нас в народе говорят, что дареному коню в зубы не смотрят. Таков наш обычай. Но цена твоего необычайно дорогого подарка, меня смущает. Но раз ты решил, что я достоин его, то я не смею отказаться, - я казак! Я воин! Хотя, моя сабля, и дешевле отделана, но славных дел на ней не меньше чем на твоём клинке, Ким. Она мне тоже, как и тебе, по наследству передалась: из поколения в поколение. – Прими её, от чистого сердца дарю.

   - Я Сэцуо Тарада, с замирающим сердцем, принимаю столь дорогой для меня подарок. Ему цены нет. И я горд, что мне выпала такая честь, породниться с тобой боевым оружием. И именно здесь, на войне.  Теперь, тебя Бодров, я за старшего брата считаю. Таков наш закон!

    Японец принял подарок, не поднимаясь с колен, и склонил свою голову в ответном поклоне:

   - Для меня, нет дороже подарка, чем этот. Дороже, уже и быть ничего не может!

  Если доживу я до мирного дня, то в доме моём. Твоя шашка, на самом видном месте висеть будет. - Очень сердечный подарок: спасибо тебе Бодров! Как брата тебя благодарю! И сыну своему Ичиро я накажу, чтобы помнил всё это.

   - Ведь, и у тебя дети растут Бодров.

   - Вон,  какой герой вырос, твой сын Лукашка.

   - Беленький весь, и синеглазый, весь в отца своего. В них наше счастье!

   - Пусть никогда не встретятся в бою их клинки. И пусть в мире живут наши дети.

   - Погладил Лукашку по светлой голове Сэуцего Тарада, своей тяжёлой рукой. И будто к своему сыну прикоснулся: Пусть героем растёт. Совсем большой парень уже!

   - И мой сын Ичиро такой же, скучает без меня.

   - Очень, ему домой захотелось!

   - До опушки леса Бодров проводил Кима, и они пожали друг другу руки.

   - Теперь мы не враги, но между нами всё же, пропасть. Нам не надо туда падать!

   - Я очень хотел бы, с тобой Василий встретиться, уже после этой, никому не нужной войны. Ты хороший человек и воин, каких мало. – Я надеюсь на эту встречу!

   - Для всех остальных, он так и остался корейцем Кимом: полковник Сэцуо Тарада. Война есть война! И никто не мог предположить, что и у оружия есть своя судьба, не только у людей. А порою, они просто неразделимы – судьбы!

Ким увёл свой отряд к побережью, сдержал своё слово. И ещё долго он передавал информацию русским, об американцах, англичанах, и французах.

   И для него они были враги, для его Родины. И с особой радостью, он наводил на них ужас, нежданной конной атакой из засады, рубил их налево и направо. Пусть не расслабляются вояки. - Разведка, есть разведка, и военные сведения того стоят! Одним захватчиком меньше.

   - Ни капельки он не сомневался в том, что десантники, и его Японскую землю могли бы топтать своими грязными ботинками. Наёмники они, без родины и флага – мародёры!

  Пока сам разведчик, стал неугоден, новому императору.

     Дикий он стал и не управляемый, и очень опасный. - вот и вся его воинская характеристика. – А так, кремень, а не человек!

А про душу Сэцуо Тарада все просто забыли. Видно пришёл и его горький час расставания со своей мечтой: и воина, и учёного, и просто хорошего человека.

  Теперь он выполнил свой долг до конца, и не изменил своему императору и брату, которому присягал служить. И с великой радостью, сделал себе харакири.

    Шашку казака Бодрова, он попросил передать, своему сыну. Она для него была и осталась - святостью. И ещё просил слова передать:

   - Без меча, твой враг – тебе уже, друг. Не убивай его!

    Запомни это: и тогда сынок, ты долго будешь жить, и богатым будешь. И тебя все уважать будут, а дети твои больше всех. –  Не забывай, мои слова – и прощай! Ты будешь счастлив, сынок!

      Замолчал Григорий Лукич, и ему тяжело стало, от нахлынувших воспоминаний. Седая голова его склонилось к своему внуку: беленькому синеглазому, и чистому, что ангелочек.

    Когда-то таким, чистым и красивым был и он сам. Ведь они все Бодровы похожи, между собой. Только жизнь никого не жалеет: то годы берут своё, то сама жизнь, заворачивает так, что только диву даёшься, как можно выжить в таких условиях.

    Поцеловал он притихшего Сашу, погладил его по голове, своей тяжёлой рукой. И легче на душе стало. – Ох, Санька, Санька! Разве можно поверить в то, что все дороги рано или поздно сходятся. Я и сам, до сих пор не верю: чудеса дивные!

   - Рассказывай дедушка, - торопят старшие внуки своего  деда. - Ещё нам про саблю расскажи.

   - Воевал я в Русско-японскую войну. Совсем ещё молодой был и зелёный. Всё рвался в бой, и себя не жалел, как дед мой Василий Иванович.

   - Да, все мы Бодровы такие: душа у нас огнём горит, а руки, ратной работы ищут.   

   - Ладно, рубил я японцев, свой казачий род не позорил. И уже Георгия, за храбрость имел.

   - А тут в одном из рейдов по японским тылам, со своими разведчиками. Наскочили мы на японский штаб. И хоть, мало нас было, но решили рискнуть. Не часто такая удача выпадает.

  С ходу, с гиканьем и свистом. Всей своей полусотней, казаков. Неожиданно, ударили мы по штабу.

    Тут уже, порезвились мы вволю. Рубили штабников, как капусту на дощечке, пока охрана разбежалась. Пользовались мы тем, что японцам от ужаса было не до нас.

  И документы, что поценнее, из их столов, мы враз подобрали.

И тут, подвернулся мне полковник. Сам в годах уже, и седой весь, но сильный и ловкий. И рубака он был хоть куда, так юлой и крутиться весь, не достать его. Не знаю, что бы было дальше, если бы шальная пуля не ударила его в руку.  И не угомонила, этого резвого самурая.

  Стал он оседать на ноги от боли, но саблю свою не бросает. И лицом он побледнел, но держится молодцом. И тут, совсем по-казачьи, перебросил саблю свою в другую руку. И уже готов рубиться дальше.

   - Руби Бодров! – кричит мне взводный Василий Шохирев. – Руби самурая, пока в шоке он.

   Не жалей белую кость. Они ещё хуже наших мироедов – тоже поганцы! - не любил Василий офицеров, особенно штабных.

    Вздрогнул полковник.

   - Бодров? - и опустилась, его левая рука, с казачьей саблей.

  Вот это да! Самурай, а нашей саблей не брезгует: тоже странно! – думаю я.

   - Бодров? Ваша сабля у меня, поговорить надо! – слабо молвит полковник.

   - Руби Григорий! - ярится Василий Шохирев, больно лют он: зверь в бою. А в жизни, душевный человек, последнюю рубашку, с себя отдаст. – Уходить надо!

  Я тоже опустил саблю. Но ещё ничего не понял.

   - Наверно дед твой, Василий, - тихо шепчет полковник. - Сабля его!

  Рухнул он, как подкошенный, мне под ноги: сознание потерял. А я совсем растерялся, пока не получил хорошего тычка от взводного. – Уходим!

    Тяжело мы уходили. Очухались японцы от страха, и такого нам дали жару, что меньше половины, осталось от взвода разведчиков. Но документы стоили того: всех наших жертв – цены им не было.

    Построил нас всех генерал Семихватов Борис Валерьевич. Старый он уже был, но добрый, и умный. Ценил он казачью доблесть, как отец нам был. Сын того самого Семихватова, начальника сплава, что на Амур, первые пришли.

   - Всех наградить! А Бодрова, и Шохирева, к Георгию представить. Они заслужили того.

   - Так и получил я два Георгия, всем старым казакам на зависть.

   - Это в такие-то годы? Да ещё два Георгия. Сразу всех Бодровых переплюнул, и не только Бодровых. - Вот это везёт, казаку!

   - И юн, он стервец: ох и молод, для Георгиев! Но герой, ничего не скажешь!

   Потом подошёл ко мне  Шохирев Василий, и говорит: - Почто, не рубил полковника, - герой?

   Видать и его это задело. Во взрослых годах он казак. Очень серьёзный и прямоту во всём любил.

   - Может, струсил ты в разведке, и скрываешь это, тогда откажись от награды. Так лучше будет.

   - Ты видел, Шохирев, казачью саблю, в руках японца. Это наверно сабля моего деда Василия Ивановича. Полковник, сам и спросил меня об этом. Как я мог его рубить, раненого. И ты бы такого не сделал: ты только с сильным воякой злой, а так, и ты,  человек нормальный.

   - Я рассказал ему, как поменялись оружием: мой дед Бодров, и японский полковник. Ещё в давние времена. Всё это было, после поединка, и честно всё было. Но трудно во всё это поверить, столько лет прошло.

   - Я верю тебе Бодров, ты заслужил награду, - говорит Шохирев. - Я бы тоже раненого не стал добивать и то, правда! И уже не оставалось на его лице следа от иронии, что была вначале. - Человечный он: вот и разобрались мы!

   - А потом, предали нас наши генералы. И мы, в конечном итоге, все пошли в японский плен. Все израненные и контуженные, в жестоких боях с японцами. А генералы наши, которые подписали договор о поражении русской армии. Поехали к самому японскому Микадо: деньги за предательство, да награды получать. 

  Но многие офицеры предпочли плен, и не склонились перед силой денег. Ушли в плен вместе со своими солдатами. Таким и был Семихватов  Борис Валерьевич.

   - Стар я, чтобы свой казачий род позорить. Я в плен не сдавался, и Россию не позорил, и это для меня самое главное. И от боли, сузились его глаза: - Я всегда казаком был! Казаком и останусь!

   - Так и умер он на чужбине, и на его аккуратной могилке, на мраморе, всегда цветы лежат. Кто их кладёт туда, никто не знает, а история о том умалчивает.