Глава 4.

- Слово предоставляется Марк Ильичу Соболеву, - объявил председательствующий и первым захлопал в ладоши. – Просим.

Зал его поддержал. Только Колька, уяснив, что до конца встречи ещё далековато, заметно приуныл и во время этих аплодисментов сидел в своём кресле с несчастным траурным видом.

Напоминающий своей объёмной фигурой борца сумо, Соболев тяжело поднялся со стула и, затолкав выбившийся пёстрый галстук назад под тёмно-синий пиджак, напра­вил­ся к трибуне. Как и в начале встречи, засверкали фотовспышки, оператор навёл видеокамеру на кандидата.  Мимоходом Соболев глянул в направленные на него объективы и смачно шмыгнул носом, от чего зафонил микрофон на трибу­не. Этот небольшой казус отнюдь не смутил кандидата. Несмотря на дружелюбную, оче­вид­но предварительно отрепетированную перед зеркалом улыбку, не сходившую сейчас со щекастого лица, в его поведении чувствовалась решительность и даже некоторая над­мен­ность: избиратель должен был видеть, избиратель должен был понять – пусть Соболев слишком толст и неуклюж в движениях, но это настоящий мужчина, уверенный в себе человек, хозяин положения, истинный мачо. Кандидат выдержал паузу, шумно вздохнул и густым басом пропыхтел:

- Это самое… Ну,.. большое спасибо всем здесь выступавшим за такие лестные сло­ва обо мне и за такую высокую оценку моих дел. Обещаю, когда меня изберут депута­том, я обязательно оправдаю ваше доверие. А сейчас я зачитаю, в смысле, изложу свою предвыборную программу.

- Только покороче, дяденька, - тихонько пробубнил Колька.  

Марк Ильич достал из бокового кармана пиджака очки в футляре и сложенные вчетверо листики бумаги. «Сейчас изложишь! Сейчас ты нам всё изложишь», - подумал Олег. Он перевёл дыхание в нужный ритм, сконцентрировался и вцепился взглядом в переносицу Соболева. Тот как раз вооружал глаза очками. 

- Все мы очень любим наш славный город, - начал читать по бумаге кандидат в народные депутаты. – И жить в Санкт-Петербурге – это великая честь для каждого из нас. Но задумывались ли мы о том, в какое знаменательное и вместе с тем сложное время…

Соболев вдруг замолчал. Пауза затягивалась, все ждали продолжения и в зале воз­ник лёгкий гул. Но вместо того, чтобы продолжить чтение, кандидат скомкал свои лис­ти­ки в один бумажный комок и отправил его в карман. На его губах опять заиграла улыбоч­ка, но не та отрепетировано добрая, а другая, насмешливо-ехидная.

- На кой мне сдались эти шпаргалки? – Соболев похлопал по карману пиджака, в который только что отправил текст своей предвыборной программы. – Мне их эти щелко­пё­ры написали… эти… как их… имиджмейкеры мои хреновы. Фигня всё это, скажу я вам. Обман, брехня и дерьмо.

            Гул в зале стих и наступила тишина. Сидящие в президиуме, словно в знаменитой сцене гоголевского «Ревизора», в неподвижном изумлении замерли за столом. Председа­тель­ствующий на встрече чиновник городской администрации выкатил глаза на Соболева и позабыл закрыть рот.

- Что уставился? – поинтересовался тот. – Могу повторить: фигня все эти прог­рам­мы и выборы. А вам всем я сегодня прямо скажу, зачем лезу в депутаты. Мне плевать на прошлое, настоящее и будущее вашего задрипанного Санкт-Петербурга. И мне по бара­ба­ну проблемы его жителей. Депутат - это же полная неприкосновенность и вседозволен­ность. Такие дела можно будет проворачивать, такие бабки поднимать, что ни в одном самом сладком сне не приснится. Ну как, удивил я вас своей откровенностью? Закрой, Жора, рот. Не то птичка залетит.

В зале опять возник гул, позади Олега и Кольки рассмеялись.

- Ты, Тяпа, чего весь пятнами пошёл? Да если бы мой Мишка не был полным идиотом, пере­вёл бы я его из лицея в твою школу для голодранцев? Но разве можно такого придурка, как мой сынок, выпускать в приличное общество, – в лицее сказали: забирайте его куда угодно. Пришлось забрать. Сейчас он в горном институте учится. Не учится – мучится! Месяц назад под следствие попал за изнасилование. Дурак, одним словом. Обычных шалав ему, видите ли, мало, экстрима захотел – на недавалку запрыг­нул. Хорошо, что нужные люди дело замяли, от тюряги его отмазали. А этих сироток из детдома, вы думаете, я к себе в дом пущу, носы их беспризорные вытирать буду? Ага, щас! Размечтались, губу раскатали! Вся эта шумиха и игры в благотворительность только для избирательной компании.  

- У дяди крыша поехала. Это что ж он такое лепит? Сам себя с дерьмом мешает, – недоумённо произнёс Колька и толкнул Олега локтем в бок: – Слышь, Савицкий?

Но Олегу сейчас было не до Кольки. Он продолжал своё давление на сознание Соболева.

- Марк Ильич, Марк Ильич, вы… что с тобой? – очнулся от столбняка пред­се­да­тель. – Марек, перестань… Товарищи,.. то есть граждане избиратели. По всей видимости, кандидат в депутаты - Марк Ильич Соболев переутомился и сейчас не в себе. Сами понимаете, предвыборная гонка, жуткая нервотрёпка. Такие перегрузки сказались на его здоровье. Давайте отложим нашу встречу и на этом закончим…

- Нет, не закончим, - громыхнул в микрофон Соболев. – Я ещё не рассказал самого интересного.

В зале гул перерос в откровенный шум, но никто не шелохнулся с места, даже давно желавший уйти отсюда Колька. Все хотели слушать своеобразное выступление кандидата в депутаты, а тот, большой и толстый, едва вмещаясь в маленькую для него школьную трибуну, продолжал цинично улыбаться и говорить:

- Вы знаете, кто я? Вообще, что вы можете знать обо мне и о моей жизни, вы – стадо, жалкая куча тупоголовых баранов. Познакомиться со мной хотите? Ну, так зна­комь­тесь: перед вами бывший рэкетир. Что, съели? Да, я в конце восьмидесятых рэкетом занимался, целых четыре года. С него-то и началось всё моё бизнесменство. Не верите? Серёга, подтверди! – Соболев взглянул на одного из сидящих в президиуме. – Мы же с тобой вместе в одной бригаде быковали. Помнишь, как мы тогда славно резвились? А того кооператорщика с Суворовского помнишь? Что он держал? Цех по пошиву носков, ка­­жется. Точно, носки шил и рабочие рукавицы. Крепким мужиком оказался, долго не хотел нам бабло кашлять, крутого из себя корчил. А когда мы ему включённый паяльник в задницу вогнали, так вся его крутость и испарилась. Разумным стал. Осознал, что жизнь и не обугленное очко, куда важнее, чем бабки. А что он мог, сердешный, поделать, если мы под ментами ходили и они нас сами крышевали? Чего ты молчишь, Серёга, и морду чуть ли не под стол опускаешь? Не стесняйся. Давай хоть раз правду-матку этому быдлу ска­жем. Пусть они за нас, перспективных и удачливых, порадуются.

- А мы и радуемся, - послышался мужской выкрик из зала. – Ты рассказывай.

- Марк Ильич, - накачанный секьюрити поднялся на сцену, подошёл к Соболеву и осторожно взял его под руку. – Пойдёмте.

            - Пшёл вон, холуй! Поди, сядь на место и слушай, что твой хозяин говорит, - оттолкнул своего работника Соболев. – Ну, кому сказал?!

Охранник пожал плечами и попятился. Весь президиум повскакал со стульев и, не зная, что предпринять, топтался у стола на сцене.

- Да выключи ты свою шарманку, - сорвал зло председатель на телеоператоре, который продолжал крутиться в зале под трибуной и записывать всё происходящее. – Заберите у него камеру.

Охранник, уговаривавший Соболева уйти, нашёл применение своим способностям. Он спрыгнул со сцены на телевизионщика и, несмотря на его протестующие возгласы, отобрал камеру.

- Чего замолчал? Давай дальше рассказывай, - крикнул Соболеву женский голос из зала.

- И расскажу. Рэкет – это только цветочки, примитив. Но он мне дал возможность заработать авторитет, обрасти нужными связями, познакомиться с влиятельными людьми. А в девяностых пошли ягодки – какой только бизнес я не перепробовал?! И просроченную испанскую колбасу в Питер завозил, и левый спирт с Кавказа цистернами гнал для произ­вод­ства водяры, даже наркотой одно время пробовал промышлять. Подъём имел капи­таль­ный! Но наркоту пришлось оставить. Ею занимаются очень конкретные люди, - Собо­лев поднял указательный палец и посмотрел в потолок. – Орлы не моего полёта. Короче, предупредили меня и я всё понял.  Я ведь - понятливый. Низзя, так низзя! Я тогда прости­тут­ками стал заниматься. С этого бизнеса тоже имел приличные бабки. Конечно, поло­жен­ный процент наверх платил кому следует, и всё шло чин-чинарём… 

Председатель выхватил из пиджака мобильный телефон и, понажимав кнопочки, что-то нервно сказал в трубу. Не прошло и минуты, как в зал вошла четвёрка молодцов спортивного вида и торопливо направилась к сцене. 

- А в убийствах принимали участие? – сложив руки рупором, быстро крикнул Олег.

Краем глаза он обратил внимание, как один из четверых парней – скуластый и высокий приостановился и цепко посмотрел ему в лицо. Но Олега сейчас это мало забо­тило. Понимая, что беспрецедентный акт покаяния кандидата в депутаты сейчас закон­чится и другая возможность уже вряд ли представится, он хотел, чтобы Соболев публично рассказал о своей причастности к смерти отца.

 - Что? В убийствах? – Соболев задумался. – Не-е, чего не было, того не было. Лично мне убивать не доводилось. Только приказывал. Вот по моему заказу лет пять на­зад двоих завалили: Бориску Матвеева и его приятеля. Они решили в обход меня метал­лом поторговать, вот и пришлось их утихомирить. Как сейчас помню. Киллер тогда ещё болезненный попался: двоих заказанных пристрелил на квартире, что и требовалось, а когда сверх плана сынка Борискиного приятеля стал душить, то сам внезапно помер… Так, я не понял! Вы что? Руки убрали, бля! Руки, я сказал… 

Четвёрка парней стала отдирать от трибуны Соболева, и один из них зажал ему рот и нос.

- Не трогайте, - закричало несколько голосов из зала. – Пусть выговорится.

Но грузного кандидата в депутаты, несмотря на его отчаянное сопротивление, чуть ли не на руках уже спустили со сцены.

- Всё, - тихонько прошептал Олег и «отпустил» сознание Соболева. – Этого вполне хватит. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели.

- Что ты говоришь? – тоже шёпотом спросил Колька.

- Я говорю, что сейчас состоится вынос тела, - Олег устало закрыл глаза.

Он чувствовал себя, как выжатый лимон, как стайер, истративший все силы на дистанции, чтобы победить. Голова разрывалась от только что перенесённого напря­же­ния, но вместе с болью нахлынула неимоверная радость и облегчение – он смог, он сделал это! Он отомстил истинному убийце своего отца, не нарушив слово, данное матери.

- Не понимаю… Я не помню… Что я сейчас говорил? – слышал Олег растерянные возгласы Соболева. 

Марк Ильич теперь не сопротивлялся. Он позволил довести себя под руки до выхо­да, но там притормозил и, оглянувшись, просительно взглянул на чиновника городской администрации, шествовавшего шагах в трёх позади:

- Жора,.. Георгий Александрович, что это было? Как же так? Поверьте, я здесь не причём… сам не знаю, как такое могло…

- Потом, потом, давайте выйдем на свежий воздух, - угрюмо ответил тот.

- Ему теперь больше тюремный воздух подойдёт, - бросил кто-то из толпящихся у выхода избирателей, другой посоветовал: – Вы его сразу в «Кресты» везите, пусть там депутатствует.

Обслуга на плечи Соболева набросила дублёнку, и его увели. Следом, громко обме­ни­ваясь впечатлениями, хлынул из зала народ. Колька тоже поднялся со своего кресла и сказал Олегу:

- Что ты расселся, да ещё глаза закрыл? Так расстроился за своего кандидата-депутата? Всё, пошли. Цирк окончен – главного клоуна уже увели. Видел-видел, но такого… Да, ты прав был, это ещё то шоу! Гораздо интереснее хоккея, - Кольку прямо распирало от восторга. - Особенно про киллера мне понравилось… Ну ты и молоток, нашёл, что крикнуть. Савицкий, слушай, он же сказал… пять лет назад киллер убил двоих и хотел задушить сына одного из них… Выходит... он же про тебя рассказывал! Получа­ет­ся, это тушкан Соболев заказал твоего отца!

- Получается, - ответил Олег, открыл глаза и устало усмехнулся: – Кто бы мог подумать, что такой человек и вдруг заказал моего отца. Пошли.

Он начал подниматься с кресла. Однако встать пришлось значительно быстрее, чем хотелось - как раз в этот момент его сзади схватили за плечо и, скомкав ткань синта­по­новой куртки, весьма неучтиво рванули вверх. Олег оглянулся. Перед ним стоял скулас­тый высокий парень спортивного телосложения. Тот самый, который пять минут назад одарил Олега своим пристальным вниманием.

- Тебя очень убийства интересуют, молокосос? – с издёвкой спросил подошедший. На его губах играла презрительная жёсткая улыбочка, а глаза смотрели холодно и зло.

Олег рванулся, но парень держал крепко.

- Не трепыхайся, сволочь. Пойдёшь со мной, - сквозь зубы произнёс скуластый и взглянул на Кольку. - А ты, сморчок, вали отсюда.

- Я не сморчок, - неуверенно ответил Колька. – И вообще…

- Что вообще? Дуй, пока я не передумал.

Колька побледнел. Опустив голову, в числе последних зрителей он пошёл к выходу и исчез за дверью.

- Пошли, - повторил скуластый и снова дёрнул куртку.

Олег не знал, что предпринять. Пожалуй, он был физически посильнее этого «спортсмена» и мог бы вырваться, во всяком случае, попытаться. Но стоило ли это делать? Понятно, парень – хоть и мелкая сошка, но представитель власти, поэтому и вёл себя так нагло. Если сейчас врезать ему в челюсть и убежать, то потом обязательно найдут. Проблем не оберёшься, могут даже посадить. Попробовать воздействовать на его сознание? Олег точно знал – сейчас не получится: после такой экстремальной перегрузки он слишком устал. Так что придётся идти с этим узколобым. Эйфория радости от призна­ния Соболева сменилась беспокойством.

- Пошли, - Олег медленно двинулся между рядами кресел. – Только руку с плеча уберите, пожалуйста.

- Быстрее, - его просьбу скуластый проигнорировал.

 Когда до дверей оставалось несколько шагов, в зал заглянул Керьянов, посмотрел на Олега и спросил:  

- В чём дело? Я же тебя жду.  

Произнёс он это будничным тоном, словно они действительно договорились о встрече. Увидев Керьянова, Олег несколько воспрянул духом. Он чувствовал: следователь доброжелательно относится к нему.

- Ты… Вы его отец? – несколько растерялся парень.

- Я - следователь прокуратуры по особо важным делам, - Керьянов заскрипел кожей куртки, вытащил из кармана удостоверение и предъявил его в открытом виде. – А вы кто?

- Я из службы безопасности мэрии.

- О-о, серьёзная у вас работа. И документы есть?

- А как же, - скуластый ловко выхватил из пальто свои «корочки», на секунду развернул и хотел сунуть обратно в карман.

- Не спешите, - остановил его Керьянов. Он достал ручку и блокнот, нарочито медленно переписал с удостоверения регистрационный номер и фамилию: - Спасибо. Какие у вас претензии к этому молодому человеку?

- Он себя по-хамски вёл. Пытался лживыми выкриками опорочить кандидата.

- У вас есть право на задержание?

- Формально нет, но…

- У вас есть свидетели, которые могут подтвердить хамское поведение и лживость выкриков задержанного вами лица?

По лицу скуластого загуляли тугие желваки.

- Граждане, освобождайте помещение. Мне закрываться надо, - заглянул в зал пожилой школьный вахтёр. – Идите в вестибюль и там говорите.

- Уже идём, - ответил ему Керьянов и, перейдя на «ты», сказал скуластому: - Слушай сюда, охрана. Давай теперь без излишней дипломатии и ненужного выпендрёжа. Если ты с сотоварищами решил расправиться с этим парнем, то есть, с просто не понра­вившимся тебе человеком, у твоей службы могут возникнуть проблемы. Уж я об этом позабочусь.

Рука скуластого неохотно разжала куртку Олега.

- Вот так-то лучше, - почти дружелюбно улыбнулся ему следователь. – Твои кол­леги, небось, сидят в машине и с нетерпением тебя дожидаются. Не заставляй их долго ждать. Будь здоров, служивый.

Скуластый с хмурым видом убрался из зала. За ним вышли Керьянов и Олег.