- Что?

            Он повторил.

            «Ты идиот?» - захотелось крикнуть мне. Слегка прищурившись, я посмотрел ему в глаза. Многих пленных, да и некоторых подчинённых начинала бить дрожь от такого моего пристального взгляда. Но на его лице не было страха, а глаза сквозь круглые стекляшки очков в тонкое оправе, казалось, смотрели сквозь меня. Ничем не выдающийся солдат из моего взвода, до сих пор беспрекословно выполнявший все приказы.        Стараясь не выказывать своё замешательство, я сдвинул на затылок фуражку, неторопливо достал из нагрудного кармана кителя портсигар и зажигалку. Медлил я, надеясь, что он одумается. Всё-таки уже далеко не юноша и по званию - ефрейтор, должен ведь  понимать, что означает невыполнение приказа в военное время. Я снова мысленно обозвал его идиотом и, доставая из портсигара сигарету, подумал об очередной развилке, которой меня снова хотела испытать судьба. Развилкой я привык называть момент выбора, когда ищешь выход из сложившейся ситуации и не знаешь, как правильнее поступить.

* * *

            Сколько у меня их было… развилок этих. Первая получилась в детстве: я разбил чашку, которая, как оказалось, считалась какой-то семейной реликвией. Папа и мама были в бешенстве и почему-то решили, что это сделала моя младшая сестра Катрин. Как сейчас помню эти мучительные минуты – сознаться или нет? Я очень боялся трёпки, но всё-таки сознался. Отец взял ремень и хорошенько всыпал тогда мне. Затем было многочасовое стояние в углу. Однако перед сном мама похвалила меня за признание. И хотя задница ещё изрядно болела несколько дней, помню, я тогда чувствовал себя благородным рыцарем.

            После второй развилки, если я и подумывал о своём рыцарстве, то с некоторым смущением: моего лучшего друга детства Пауля стали колотить трое мальчишек с соседней улицы. Я это увидел, выбегая из-за угла. В эти секунды моё сознание словно раздвоилось: одно приказывало броситься на помощь другу, второе уговаривало вернуться обратно за угол, пока меня ещё не увидели дерущиеся. Победило второе, ведь его доводы были весьма убедительнее: ну, ввяжешься в драку, но те мальчишки постарше, посильнее и их трое. Значит, Пауля всё равно не спасти, наоборот, его начнут бить ещё сильнее… и меня вместе с ним…

            Ещё одна памятная для меня развилка связана тоже с Паулем и овчаркой по кличке Куно. Куно жил у соседки Пауля – пожилой одинокой и очень вредной фрау Мюллер. Я помнил Куно почти с малолетства – с тех пор, как познакомился с Паулем. Это был игривый, добродушный и жизнерадостный пёс. Но шло время и Куно старел, а выжив после какой-то болезни, сильно похудел и одряхлел. 

            - Хочешь заработать три марки? – спросил тогда у меня Пауль.

            Естественно, я хотел.

            - Поможешь мне убить Куно. За это нам дадут шесть марок.

            Я был поражён:

            - Как убить? За что?

            - Куно болен и стар. Фрау Мюллер уже заказала себе нового щенка… Что ты побледнел, Отто? Нам уже по шестнадцать! Пора закалять характер и становиться мужчинами. К тому же, это всего лишь собака.

            Да, я был уже взрослым, и нужно было закалять характер, да и три марки не помешали бы. Но, убить Куно?! Моё сознание опять разделилось. Казалось, два голоса выкрикивали в голове противоположные доводы.

            Видя мои колебания, Пауль сплюнул, развернулся и, сделав несколько шагов, бросил:

            - Ты тюфяк! Уверен, Ганс не откажется. 

            - Обожди! – остановил я Пауля. – Когда?..

            Куно мы повесили, перекинув верёвку через ветку яблони. Чтобы не видеть его мучений, я отвернулся. О том, что он ещё жив, судил по подёргиванию в руке верёвки. А когда дёрганье прекратилось, мы закопали Куно за туалетом фрау Мюллер. На следующий день Пауль выдал мне три рейхсмарки. Хотя, уверен, за нашу работу фрау Мюллер дала ему их не менее десяти.

            Взрослея, я стал задумываться о жизни и смерти. Сама мысль о неотвратимости смерти вызывала в моих мыслях панику и протест. Но с другой стороны, жить вечно?! Как мой отец, стать пекарем и владелецем булочной, чтобы всю жизнь продавать жителям нашего городка хлеб? Даже не жизнь, а вечно - изо дня в день, изо дня в день… Мне так тоже не хотелось. Возможно, это развилка! Развилка длиною в жизнь, развилка не имеющая решения. Поэтому я старался не размышлять над ней.

            Но над чем пришлось размышлять, так это над тем, как жить после совершеннолетия. Отец убеждал идти по его стопам: работы в пекарне и булочной хватало. К тому же, у него имелись кое-какие связи и он мог освободить меня от военной службы. Но я, как и многие мои сверстники, мечтал о карьере военного. И часто представлял себя идущим по улицам нашего городка в парадной офицерской форме.        Развилка! Я не знал, как лучше поступить. И во дни этих сомнений Хельга вдруг заявила, что беременна. Это и определило мой выбор. Ведь я не любил её и совсем не помышлял о семье. Поэтому и решил поступать в военное училище. После проверки моей благонадёжности по линии гестапо, я успешно сдал вступительные экзамены. Обучение в училище сочеталось с прохождением практики в различных пехотных полках простым солдатом. Через три года я получил чин лейтенанта и отличные характеристики. А через год началась Вторая Мировая, и я стал командовать одним из взводов 714-й пехотной дивизии.      

            За время моего обучения в училище и прохождения службы, каких-либо особых жизненных развилок  у меня не было. Ведь все важные решения принимало вышестоящее руководство, а я научился, не особо задумываясь, исполнять приказы.

            И здесь вот такая неожиданная выходка солдата из моего взвода – развилка, в которой мне нужно принять правильное решение.

* * *

            - Йозеф, не дури! – выкрикнул кто-то из шеренги.

            Я подумал, что до сих пор не знал имени этого ефрейтора, впочем, как и многих других солдат моего взвода.

            - Вот что, Йозеф, - негромко сказал я, чиркнул зажигалкой и затянулся. – Будем считать, что я не слышал того, что ты сказал. Вернём время на минуту назад, и перед тобой сейчас будет развилка…

            - Что? – не понял он меня.

            - Я даю тебе, Йозеф, шанс передумать и сделать выбор. Выбор между тем,.. – я кивнул на стог, возле которого застыли шестнадцать сербов со связанными руками и повязками на глазах. -  И этим,.. – я кивнул на шеренгу моих солдат, снова затянулся и посоветовал: - Возвращайся в строй, Йозеф, и выполни приказ.

            - Я не буду стрелять, господин лейтенант. Я солдат, а не палач, - в третий раз произнёс он.

            - Что ж, Йозеф, ты свой выбор сделал. Клади на землю винтовку и иди туда, - я указал на стог.

            Этот мой приказ он выполнил: положил передо мной винтовку, снял с головы каску и тоже положил её на землю, затем медленно двинул к стогу и занял место среди приговорённых.           

            - Командуйте, фельдфебель, - распорядился я и, выкинув окурок, поправил фуражку.

            Прозвучали команды и грянул залп. У меня вдруг зачесалась кожа на правой ладони. Она так чесалась и саднила после того, как мы с Паулем бросили держать верёвку, на которой висел пёс фрау Мюллер.

Послесловие

            Сохранились фотографии, сделанные одним из участников расстрельной команды. На одной из них Йозеф Шульц, без оружия и без каски направляется к стогу сена, чтобы встать среди расстреливаемых.

            В 1947 году проведена эксгумация останков погибших. Среди семнадцати захороненных один был в форме войск вермахта.  

            В Сербии в селе Смередянска-Паланка на месте трагедии стоит памятник погибшим. На монументе закреплена табличка с именами и фамилиями расстрелянных. Всего 17 фамилий: 16 – сербских и 1 – немецкая.