Позже художник услышал о Виссарионе. О нем рассказал Александр, один посетителей инсайдерских занятий. Глаза у Сашки горели каким-то необычным страшноватым светом, когда он вдохновенно рассказывал о крепкой дружбе и братстве в общине, альтруизме, нестяжательстве и о книге их пророка Виссариона «Последний завет». Сашка уже съездил в их общину в Красноярский край, и теперь продавал дом, чтобы уехать туда вместе с семьёй навсегда, отдав все деньги общине Виссариона. Он хотел отрубить себе все помыслы о возможном возвращении. После этого разговора Вадим познакомился с трудами Блаватской, Даниила Андреева, Николая и Елены Рерихов. Это была новая информация, но была ли она безвредной для доверчивого школьного учителя? Художник вспомнил, что он учитель рисования, черчения, труда и родился в семье сельских учителей.
Потом пришло воспоминание, что от влияния Виссариона его почти буквально за руку оттащил старший брат:
- Вадим, ты говоришь, что все адепты этого новоявленного мессии восхищаются его картинами. Но ведь ты – профессиональный художник, посмотри, сколько правды в их оценке его трудов, именно в том секторе, в котором ты хорошо разбираешься. Если его картины действительно являются мировыми шедеврами, значит, написаны вдохновенно, и их можно смело назвать божественными. Оцени их с точки зрения своих институтских знаний и последующего опыта. Тогда и другие направления его деятельности тоже будут внушать доверие. Или не будут. Узнаешь, тот ли он, за кого себя выдаёт. Картины Виссариона оказалось увидеть не так легко, но при знакомстве с ними выяснилось, что даже на представителя наивного искусства новоявленный мессия не тянул. Его работы были откровенной мазнёй человека с весьма завышенной самооценкой. Как и ожидал брат, этот тест картины Виссариона у Вадима не прошли. Как говорится, слава Богу!
И примерно в это время в сознании крепко закрепилось, что мир всё-таки не так вульгарно материален, как об этом твердили весь ХХ век на уроках истории, философии и атеизма. Мир сложнее и значительно прекраснее. С этого времени Вадим стал посещать православные храмы уже не как картинные галереи и выставки икон, а бывать на службах, даже пел в церковном хоре.
А что было дальше? Память с трудом, но возвращалась, выхватывая из хранилища всё новые события. Вспомнился «Сибирский кустарь» - мастерская и творческая лаборатория, которая была и цехом по изготовлению сувениров, и школой для начинающих художников. Сюда приходили резчики по дереву, художники, увлекающиеся гжелью, жостовской росписью и более сложной - палехской. Была разработана новая роспись, названная по имени их посёлка Большая Роща. Начинающие художники развивали свои таланты, обнаруживали их в соседних сферах прикладного творчества. На слуху жителей посёлка появлялись новые фамилии талантливых местных художников. Их оригинальные работы покупали для подарков на дни рождения родных и близких. Творческая лаборатория процветала два года. Сувениры, изготовленные в мастерской, продавались на праздниках, выставках, районное начальство возило их в качестве подарков вышестоящим бюрократам.
Всё шло хорошо, почему же закончилось? Рэкет? Нет, бандиты мастерскую почему-то не трогали. Память напряглась до предела и выдала ответ. «Тридцать сребреников», точнее «тридцать миллионов рублей» при зарплате художника в тридцать тысяч. Начальство требовало их списать на мастерскую, но не тому человеку предложило эту сделку. Сыну сельских учителей не стоило предлагать совершить финансовую аферу. Поэтому и не договорились. Вспомнилось, что после этого в мастерскую был назначен «внешний» управляющий – «эффективный» менеджер Владимир Филин, который подвёл всё производство сувениров и обучение начинающих художников под банкротство и закрытие. Вымышленные убытки в «тридцать сребреников» всё-таки списали и присвоили. Лихие, грязные, бессовестные и, главное, беспросветные девяностые, они ещё не закончились. Да, сейчас 1997 год, сентябрь.
Художник вспомнил, что после закрытия «Сибирского кустаря» у него в первый раз был нервный срыв. Что же было потом? Потом он встретил своего преподавателя с инсайда, или гуру, как тот сам называл себя.
- Твою душу украли! – медленно и тихо проговорил проповедник. Вот эти три слова! Условный пароль. В поисках своей души художник оказался на строительстве храма. Во время служб он забывал почти обо всём, чувствовалась лёгкость во всём теле, казалось, что сейчас тело полетит.
Ведь всё было хорошо, почему вдруг потом опять всё стало плохо? И почему он здесь в этой похожей на просторную больничную палату освещенной приятным светом комнате? Память усиленно работала. Нужно обязательно всё вспомнить! Пришли воспоминания, как он в строящемся храме занимался резьбой по дереву – участвовал в изготовлении алтаря. Во время посещения храма одна из монахинь подарила ему новый нательный крестик на прочном, капроновом шнурке. Почему-то эта деталь показалась Вадиму очень важной. Почему? Висевший до этого на шее крест художник снял и вместе с цепочкой положил в карман пиджака.
Да, новый храм! Именно с ним связано что-то очень важное. Вспомнил! Зубарев и Зыков. Почему в памяти всплыли эти две фамилии? Это из бригады, участвующей в строительстве. Как-то они рассказывали, что подружились, потому что у них фамилии начинаются на одну букву. Оба работника сели по одной статье за ограбления и одним этапом попали за решётку к месту постоянной отсидки. В колонии по камерам распределяли по алфавиту, а они в списке оказались рядом. Так и стали сокамерниками. А после заключения попали в эту бригаду. Лидером в их компании был Зубарев, по кличке Зуб.
Однажды эти двое разгружали ящики с книгами с платформы грузовика и носили в подвал. Зыков засмотрелся на приехавшую молодую паломницу, шедшую в соседний храм, и уронил ящик себе на ногу. Тут же была выдана фраза совсем не литературного содержания, где печатными были только предлоги. Но главное не это. Зубарев ответил, что зря он так орёт, не может быть ему так больно, потому что книги – это всего лишь коробки, в который вместо страниц коробочки с наркотой. Зыков не поверил. Тогда Зубарев объяснил ему, что это необходимо, иначе будет не на что строить этот культурный центр. Месяц назад один майор милиции вёз сюда несколько ящиков, его задержали комитетчики, но очень крупный начальник из администрации региона всё уладил, и майор поехал за следующей партией. А денег надо много, потому что они идут не только на строительство и отделку, но и оседают в карманах контрольных органов и разрешительных систем.
И тут Зуб и Зык почти одновременно увидели художника. Он был в пяти шагах от них и мог всё слышать. Оба друга сразу смолкли. Это позже, уже вечером они сообщили художнику, о чём он мог их слышать. На самом деле он не слышал, потому что стоял к ним обращённым левым ухом, которое после перенесённой в детстве болезни слышало не очень хорошо. Они-то были уверены, что он слышал обо всём: и про зелье, и про майора, а теперь отпирается. До самого вечера они думали, что теперь делать со всем этим. Уголовные обычаи, практика «делового» оборота их среды и тюремная логика подсказывали, что опасных свидетелей нужно устранять. Иначе - опять тюрьма и нары на долгие годы. За это время ловкие люди здесь сделают себе состояния, а они пропустят этот благодатный период. Оба знали, что Вадим к тому же довольно известен в регионе. Ох, если бы Зыков не уронил на ногу это злополучный ящик? А всё из-за женщин, от них все беды, засмотрелся на прихожанку, и вот, возникла серьёзная проблема.
После ужина художник постирал почти всю свою одежду, повесил сушить на бельевую верёвку, оставшись в рабочем, коричневом свитере, который одел поверх футболки. Одежда должна была просохнуть к утру, а завтра, девятого он собирался съездить к родителям, чтобы десятого отметить там свой тридцать пятый день рождения.
|
Бля! - прям ...
Подробнее...