«Блажени изгнани правды ради» Надпись на могильной плите А.Галича
Наступать на горло песне – Так знакомо и привычно, А тем более, что если Эта песня боль и крик… Изгнан из страны кудесник, Изгаляется опричник, Тем отличней, чем бесчестней, - Кривит губы дама пик. Промолчал бы тот кудесник, Не расстался бы с уздою, Был бы принят и заласкан, Весь ливрейный, хоть еврей, Но он пил и пел, хоть тресни, И раба давил струною, Правду-матку, снявши маску, Резал он в лицо хмырей. По квартирам тёмной ночью На плохом магнитофоне Плёнка трепетно крутилась, Глуховатый голос пел. И стукач с душой сорочьей, Как шипучкою в сифоне Злобой черною давился, Но улыбчиво терпел. Александр Галич-Гинзбург Провожал друзей в досаде, Он не думал и не ведал, Что взалкают топтуны, И однажды будет изгнан. Но блажен, кто правды ради, Просто изгнан, но не предал Ни Свободы, ни страны!
|
Комментарии
СПАСИБО!
на свободе, в интернете. А значит - Галич с нами!
Лена, спасибо за сильное эмоциональное стихотворение!
А Соломону - за рецу!
СПАСИБО, МИХАИЛ!
БЛАГОДАРЮ!!!
Ну, да - топтуны и наружка - одно и то же.
Из биографии Галича и из его песен это ясно.
Галич знал, что в компаниях, где он пел, часто находились стукачи, которых он всегда безошибочно распознавал, и поэтому в зависимости от ситуации выбирал репертуар. Особенно переживала его мама: когда Галич с гитарой приходил на семейные праздники, а они проходили дома у брата Валерия, который жил на Малой Бронной, она говорила: «Валенька, закрой форточку». А Галич на это: «Наплевать!» Причем стукачи следили за ним совершенно внаглую. Вот что вспоминает, например, Николай Каретников: «Мы жили на первом этаже, и когда Саша Галич приезжал к нам, одновременно с его появлением к оконному стеклу, не скрываясь, прижималось волосатое ухо. Оно исчезало, когда Саша уходил».
Из рассказа знакомой Галича :
«За Галичем следили, телефон круглосуточно прослушивался, он предложил встретиться около Зубовской площади. Прогуливаясь, он расспрашивал о наших алма-атинских делах, угрюмо вздыхал, объясняя, что ничем не может помочь… В Одессе собирательница его песен, женщина, получила немалый срок…»
Он проводил Аню до Охотного Ряда, в метро на него оглядывались — он был, как обычно, красив, элегантен, вел себя свободно, раскованно, хотя это, вероятно, стоило ему значительных усилий… Прощаясь, он поцеловал Ане руку… Но, выйдя из вагона, она почувствовала, что кто-то следует за нею по пятам… Она переменила несколько поездов, пересаживалась с одной линии на другую, прежде чем удостоверилась, что от нее отстали…»