Океан

Утром в пустыне по-настоящему прохладно. Лерснер чувствует, что сон уходит, но старается продлить приятное состояние дремоты. Ее память расставляет события вчерашнего дня в соответствии со здравым смыслом. Теперь Венера уверена, что чтение в парке ее сильно утомило, и она, в полусонном состоянии добралась до квартиры Нестерова, где, упав без сил на кровать, сразу же отключилась. Дальнейшие события были всего-навсего сюжетом сновидения. Сейчас она, как обычно, лежит на плече Егора и не хочет просыпаться. Да, все должно быть именно так! Подумать только, ведь ей, действительно, в какой-то момент показалось, что она в реальности встречалась с высшими существами, путешествовала в прошлое и провела очень насыщенную ночь с весьма приятным мужчиной! Такое могло происходить только во сне, в реальности нет места подобным чудесам, к сожалению.

В этот момент мужчина, повернув голову, касается подбородком ее лба. Ничто так не раздражало Венеру в Нестерове, как его неизменная бородка, сейчас, не почувствовав ее, она приходит в ужас, осознавая, что рядом с ней лежит кто-то другой. Боясь даже подумать о том, что провела ночь «не пойми с кем», Лерснер, не открывая глаз, осторожно проводит рукой по лицу мужчины. Фердинанд довольно улыбается и, не просыпаясь, крепче обнимает девушку. Она с испугом открывает глаза, но увидев рядом напарника, увидев, как белая даль пустыни сливается с белесым горизонтом, успокаивается, приняв то, что все чудеса, произошедшие с ней, оказались вполне реальны. Удивительно, но ее абсолютно не тревожит то, что ей почти ничего не известно о Фердинанде, и что они находятся в пустыне, не отмеченной ни на одной карте, разве только, на карте Таро.

- Всю жизнь мечтал так проснуться, – шепчет он, открыв глаза.

- Голым, на горе, посреди пустыни?

- Голым, но рядом с обнаженной тобой, - потянувшись, поясняет Фердинанд.

Быстро одевшись, мужчина целует подругу и, пообещав, скоро вернуться, спускается к машине.

Лерснер, не торопясь, одевается и, как может, приводит себя в порядок. Раз обстоятельства сложились так, что она, внезапно, очутилась на перекрестке времен с офицером Вермахта, то нет смысла причитать по этому поводу, а стоит приспособить себя под новые условия, и спланировать дальнейшие действия, а о том, что еще вчера жизнь была совершенно другой, лучше забыть на ближайшее время, а, может быть, навсегда. Ее сознание примиряется с новой действительностью.

Фердинанд возвращается с большим бумажным свертком, в котором оказывается завтрак, состоящий из минеральной воды, хлеба и фруктов. У Венеры, как обычно, с утра нет аппетита. Пока ее напарник расправляется с едой, она катает пальцем ягодку винограда по бумаге.

На площадку, где они устроили привал, бойко вбегает небольшая ящерица интенсивного бирюзового цвета. Спутники готовы побиться об заклад, что в природе таких рептилий не существует, но сейчас появление этого животного их не удивляет. Ящерица останавливается в метре от них и замирает, с любопытством разглядывая людей. Мужчина недовольно машет рукой в ее сторону, но непрошеная гостья не трогается с места.

- Что ты делаешь?! – возмущается Венера.

- Пытаюсь отогнать, - слегка растерявшись, отвечает он. – Не люблю рептилий.

- Не надо!

Лерснер, неожиданно, произносит какой-то странный звук, напоминающий шипение очень высокой тональности, и ящерица тут же убегает.

- Что это было? – удивленно спрашивает Фердинанд. - Как давно ты разговариваешь с ящерицами?

- Не знаю, я просто почувствовала, что должна сделать именно так. Это что-то интуитивное, - пожав плечами, отвечает она.

Необычный мир меняет Венеру, в ней остается все меньше человеческого, но появляется все больше черт от элементала.

Когда с завтраком покончено, Фердинанд предлагает остаться на этом утесе еще немного, но Лерснер настаивает на том, чтобы продолжить путь. Собрав вещи, они спускаются к кабриолету.

- Машину поведу я! – сообщает мужчина, запрыгнув на водительское место.

Его спутница не возражает, она с удовольствием занимает пассажирское сиденье. Когда автомобиль снова выезжает на шоссе, девушка достает из бардачка очередное послание, фотографию и пистолет.

- Ого! – удивляется Фердинанд, увидев оружие.

- Как это пошло!

- Почему?

- Нам надо застрелить человека с фотографии. А это у нас: «Иуда. Галилея. Через город от восточных к северным воротам, не вокруг. Опасно», - зачитывает она содержимое записки. – Издевательство! Что за шифровки они нам пишут?!

Фердинанд берет из ее рук фотографию и всматривается в изображение.

- Никогда подобного не видел, такая четкая, яркая. Как они ее сделали за несколько тысяч лет до изобретения фотоаппарата, ведь этот Иуда, он же из прошлого, правильно?

- Это обычная цифровая фотография, скорее всего они заставили сфотографировать его кого-нибудь из тех, кого перенесли в этот мир, как и нас. Вот только у меня нет ни малейшего желания становиться киллером, я и стрелять не умею. Да и все это подло! – протестует она.

- Во-первых, - одергивает ее напарник, - ты умеешь стрелять не многим хуже меня, уж я-то знаю; во-вторых, стрелять умею я, и это, кстати, мой пистолет; в-третьих, я не против убить этого человека. Еще до войны, это было моим долгом.

- А я уже и забыла, что ты «гуманист»! – недовольно бросает Лерснер, перебив его. - Значит, этим займешься ты, раз ты привык убивать.

- Мне не нравится твой тон, Вера! Я знаю, о чем ты сейчас подумала, но пойми, что я совершенно обычный, нормальный человек. Ты прекрасно знаешь, что я не мог поступать иначе, – оправдывается он, уловив настроение своей спутницы.

- Почему? Боялся, что тебя тоже расстреляют?

- Нет, этого я никогда не боялся, но я боялся стать предателем, поэтому я был готов на все ради нашей родины! Я защищал нашу страну от врагов и преступников…

- Мне неинтересен нацистский бред! – перебивает его напарница. - Я понимаю, в твое время отношение к массовому истреблению людей было другим. Везде в Мире кого-то уничтожали, не стесняясь. И, поверь, я не из тех, кто считает, что права человека нарушали только немецкие нацисты. Думаю, и репрессии в Союзе ни что не оправдает, как и преступления американцев, также и любой другой геноцид. На общем фоне вы не сильно-то выделялись, в то время жестокости хватало! Но сейчас уже не двадцатый век, и не надо мне лишний раз напоминать, что ты был палачом!

- Я не палач! - Фердинанд обижается, чувствуя, как слова девушки разжигают в нем злость. – Ты знакома со значениями слов «долг», «присяга»?! Да не будь я тем, кто есть, мы бы и не встретились никогда!

- Я, все-таки, была о тебе лучшего мнения, думала, что ты просто жертва обстоятельств, что тебе не повезло с эпохой. Откуда мне было знать, что моим напарником будет фанатик-убийца?!

- Откуда мне было знать, что в новой жизни моей Вере убавят ума?! – огрызается мужчина. – Я не убийца, и не называй меня так больше! Почему-то раньше тебе все во мне нравилось, а сейчас ты приравниваешь меня к коммунистам и американцам, будь последовательной, дорогая! И не ты ли, милая, вчера убила двоих? А ведь они всего лишь защищали свой корабль от нас! И не это ли оказалось причиной того, что все оставшиеся люди утонули, потому что им пришлось задержать отплытие?! Да, я, может быть, ничтожество, но чем ты лучше меня?! Ты сейчас пропагандируешь гуманизм, но скажи, ты хоть раз в любой из своих жизней испытывала настоящую жалость, сочувствие или любовь к людям? Нет! 

- Неправда! - кричит девушка.

- Нравится изображать человеколюбие? А почему вы все гуманисты всегда так печетесь о судьбе незнакомых вам людей? Ты никогда не думала о том, что если каждый проявит заботу о своих близких, в мире не останется несчастных? Конечно, нет! Это ведь не вписывается в твои представления о человеколюбии! Знаешь что, тебе самой нужны обездоленные, страдающие люди; тебе нужны узники, казненные – без них твоя гуманистическая миссия провалится! Ты даже не защищаешь их, они нужны тебе только, чтобы обвинять в их страданиях других! Вера, со мной это не пройдет! И если тебе интересно, то мне неприятна мысль о том, что я кого-то должен убить. Хотя тебе до этого нет дела, ты ненавидишь всех людей, и меня тоже!

- Фердинанд, ты несправедлив!..

- А ты справедлива?

Мужчина не смотрит на спутницу. Его взбесили ее обвинения. Он прекрасно знает, девушка по большей части права, и Берт готов выслушать подобное от любого другого человека, но не от нее и не таким назидательно-величественным тоном. Он не может простить Венере, что она считает себя лучше и благороднее его. Фердинанд сам возвел ее на алтарь в своих мечтах, но теперь считает, что права критиковать его у нее нет.

Лерснер чувствует себя ужасно. Впервые в жизни она встретила человека, который стал ей небезразличен, но он убежденный убийца, и он обвиняет ее в том, что она спасла его и выполнила то, что от них требовалось. Пистолет лежит у нее на коленях. Теперь свое пребывание здесь девушка рассматривает, как издевку со стороны высших сил. Зачем они отправили ее в этот мир, зачем дали ей такого напарника, ведь одной ей было бы во много раз проще? На какие-то секунды она полностью теряет контроль над собой, будто кто-то другой начинает управлять ее телом. Венера снимает оружие с предохранителя и приставляет дуло к подбородку. Происходящее пугает ее, но она не находит в себе сил даже закричать, а не то что сопротивляться наваждению. Девушка, конечно, расстроена, но не настолько, чтобы сводить счеты с жизнью! С ужасом она чувствует, как напрягается ее палец на курке. Заметив боковым зрением, что происходит, Фердинанд, мгновенно повернувшись, резко толкает ее руку. Это происходит вовремя, пуля не задевает Венеру. После выстрела она, все еще плохо контролируя себя, начинает плакать. Он останавливает машину и нежно обнимает рыдающую напарницу.

- Что же ты делаешь? Я не могу потерять тебя снова, - говорит он уже другим тоном. - Прости меня, война превратила меня в неврастеника.

- Я не хотела! - всхлипывает она.

- Я люблю тебя! И ты права - я убийца и палач. Нас нельзя сравнивать. Прости меня, что накричал на тебя. Я сволочь, эгоист, чудовище! Никогда больше так не делай. Лучше стреляй в меня, а не в себя.

Фердинанд забирает у нее пистолет и возвращается на водительское место. О том, чтобы выполнять задание сегодня не может быть и речи. Венера все еще плачет, закрыв лицо ладонями, а офицер, перенервничав из-за нее, теперь чувствует дрожь во всем теле, и особенно, в руках.

От широкой и ровной трассы ответвляется вправо еще одна асфальтированная дорога. Заметив ее, мужчина, по-наитию, сворачивает. Через минуту по обе стороны от дороги, словно из тумана, появляются огромные валуны. Проехав между рядами скал, он замечает, что асфальт становится хуже, а вскоре и сама дорога исчезает. Спустя короткое время, Фердинанд останавливает машину и, глядя на открывшийся пейзаж, шепчет:

- Спасибо! - Перед ним открывается вид на нежно-голубой и бескрайний океан. Спокойные волны омывают белый песок, редкие утесы великанами поднимаются из воды.

Выйдя из машины, он на руках относит Венеру, которая уже не плачет, а лишь безучастно наблюдает происходящее, ближе к воде и, посадив ее на песок, устраивается рядом.

- Я не хотел себе такой судьбы, - решает объясниться он. - Не повезло с эпохой? Пожалуй. Пожалуй, нам всем не повезло с эпохой. Сложно быть хорошим солдатом и хорошим человеком одновременно.

- Но ты был солдатом, - слабо произносит девушка, - патриотом, верил тому, чему обязан был верить, делал то, что обязан был делать, иначе стал бы дезертиром и предателем.

- Не оправдывай меня. Убийство стало моей профессией - я сам не понял, как переступил через себя.

- Но нас отправили сюда ради убийств, - напоминает Венера.

- Это и мерзко! Неужели, высшие силы не могли найти для нас ничего другого? Зачем они заставляют тебя убивать, ты же не такая жестокая, как они пытались меня убедить? Я сказал, что у тебя нет жалости ни к кому, но это ложь. Раньше ты иногда казалась мне холодной и бессердечной, но это была маска. Тебя постоянно окружали люди, доверять которым было нельзя, и ты не могла вести себя по-другому. Богиня сказала, что ты элементал, дух воздушной стихии в человеческом теле. Говорила, элементалы ненавидят людей. Но она много чего говорила... А ты... ты же не вернешься к нему? – неожиданно спрашивает мужчина.

- К кому?

- К тому колдуну.

- Посмотрим, - не думая над ответом, вздыхает Лерснер.

- Посмотрим?! То есть, я для тебя ничего не значу?! Я не романтик, но надеялся, что прошлая ночь нас к чему-то обязывает.

- Что ты хочешь от меня? Я не умею врать, я не знаю, чем все закончится, я не могу тебе ничего обещать! – честно отвечает она.

- Но ты способна вот так все перечеркнуть и вернуться к нему?!

Уже к моменту своего исчезновения Венера поняла, что не хочет продолжать отношения с Егором. Она все это время продолжала любить кого-то неизвестного. Последняя попытка спасти отношения провалилась, она уже хотела снова сойтись с Александром, хотя тоже не испытывает к нему сильных чувств, но он хотя бы такой же, как она. Оказавшись в пустыне, Лерснер перестала вспоминать о своем несуществующем возлюбленном, сама еще не заметив этого.

- Я не вернусь к нему, и не спрашивай меня больше об этом, - холодно произносит она и, подойдя к кромке воды, подставляет ладонь набегающей волне. Фердинанд молча наблюдает за спутницей. - Значит, я элементал? - игриво обернувшись, говорит она. Затем девушка снимает свитер и брюки, и обнаженная входит в воду. - Догоняй! - кричит она и скрывается в волнах.

Берт улыбается, наскоро стягивает с себя одежду и бросается в воду. Венера заплывает достаточно далеко, но Фердинанд оказывается лучшим пловцом и быстро догоняет ее. Наградой ему становится долгий поцелуй. Крепко обнявшись, они оба идут ко дну, и вместе возвращаются на поверхность, когда нехватка воздуха становится невыносимой.

Вернувшись на берег, они предаются любви. Уже не так чувственно и самоотрешенно, как в первый раз, но сейчас ими движут другие мотивы. Венера и Фердинанд, словно, пытаются принять себя и друг друга такими, какие они есть, без иллюзий. В свете лучей вечернего солнца капли воды светятся на ее коже, стекают от мокрых прядей по груди к животу. Они оба покоряются инстинктам, полностью отключив сознание.

Затем, смыв с себя песок, они одеваются, обсыхают и устраиваются на ночлег на широком заднем сидении автомобиля.