Иван не любил серьезную музыку, хотя и притворялся, когда ухаживал за Настей, что тяжелые звуки обожает, что жить без них не может. А жить он не мог без нее – молоденькой и хрупкой учительницы пения, с появлением которой потерял покой. Своей точеной талией она разительно выделялась среди сельских бабенок. У тех на щеках румянец, пышут жаром. А Настя загадочная, пальцы постоянно сжимает, будто мерзнет. Вот сожми чуть сильней, и хрустнут пальцы-стебельки. Поэтому, наверное, и охватывал Ивана трепет, когда он, глядя на свои грубые от работы руки, представлял, как обнимет Анастасию. А та загадочно бросала взгляды на широкоплечего великана, и стоило Ивану заметить это, как пленяющие карие глаза прятались под черными, с лебединым взмахом, ресницами. Вроде как невзначай взглянула она. А стоило увидеть и услышать, как из-под ее пальчиков на рояле вырываются звуки, могущие заглушить молот в кузне, Иван совсем сошел с ума. И не заметил, как женился.

Обман, что он любит музыку, быстро обнаружился. Анастасия перестала играть для него на рояле, но телевизор включала, когда по нему были концерты. В такие минуты Иван выходил на улицу.

Вот и сегодня – взял топор и отправился в лес за березками, которые приметил в прошлый раз, когда валил на дрова рассеченную молнией сосну. Сосна росла на краю поляны, а те за ней, тянулись к свету. Вот и вытянулись, тонкие и длинные, без сучков, как раз на оглобли для саней.

Несколько раз пришлось махнуть топором, чтобы расчистить от зарослей дорогу. У самой поляны вдруг услышал странный звук. На лося не похож. Тот трубит – и то, перед гоном. А так – тих и неприметен. Дятла с его автоматной очередью ни с чем не спутаешь. Бобры? Так воды поблизости нет. А тут вроде что-то задребезжит, а потом медленно теряет голос.

Иван шагнул на поляну и остолбенел… У пня, вытянув шею и оттопырив губу, вполоборота стоял здоровенный бурый медведь. “Самец”, – сразу определил Иван. Тот потянулся к пню когтистой лапой, и Иван узрел перед косолапым острую и длинную щепу, оставшуюся на пне от той самой сосны, которую он спилил на дрова. Медведь дернул за щепу. “Дрень-ь-ь…” – завибрировала та, а медведь, выставив ухо, затаил дыхание. “Пока он в экстазе и ничего не слышит, – вспомнив, как слушает музыку жена, начал думать Иван, – надо уносить ноги”. Под ногой хрустнула ветка. Медведь затих. Иван замер. Какое-то мгновение не шевелились. Первым двинулся медведь и, зацепив лапой щепу, дернул. Та жалобно застонала. Дернул еще раз, щепа выдала грудной бас. Иван боялся шелохнуться и накликать на себя зверя. Волей-неволей оставалось стоять на месте и слушать. Так и не заметил, как включился в игру. “Высоко взял, – начал подмечать он. – А вот пониже”. Он не заметил, как звуки слились в мелодию и заворожили его. Вот медведь дернул лапой и...

            – Да не так надо! – забывшись, где находится, закричал Иван, – А вот так! – дернул рукой на себя.

            Медведь, обернувшись, уронил челюсть. Когда их глаза пересеклись, рявкнул и, перелетев через пень, бросился напролом в кусты. И ноги Ивана без спроса бросились наутек. Застонали и затрещали кусты. Казалось, что медведь ломится следом. Ветки хлестали по лицу, в висках пульсировала кровь, усиливая страх. Неожиданно он услышал полные трагизма звуки музыки. Не то Баха, не то Бетховена. Иван слышал их. Хотя откуда им взяться в лесу? Но они есть! Вот они, витают вокруг! И вдруг музыка стала понятной! В ней был смысл, который мог открыться только тому, кто переживал вместе с ней! А Иван, ох как переживал! Подбегая к дому, вспомнил, что Настя включила телевизор и слушает музыку. Влетев в комнату с топором, увидел, что жена сидит на диване и звенит спицами. И никакой музыки… Только потухший экран.

            – Телевизор!.. Телевизор!.. – тряся топором, взревел он.

            Анастасия вскочила и грудью преградила путь.

            – Не дам. Если рубить, только вместе со мной, – выдавила из себя.

            – Да не рубить я, а музыку слушать, – умоляюще прошептал Иван.

– Какую музыку?

            – Ту, что ты слушала. Я тоже хочу. Вот из леса прибежал. Там озарение снизошло. Понимать я стал…

            – Ты бы еще до утра ходил, – округлились у Анастасии глаза. – Концерт давно уже закончился.

            – Да я только в лес и обратно…

            – Глянь на часы. Как ушел, так и пропал! Думала – тебя там волки разорвали…

            – А мне казалось: только что… – сказал он и, повернувшись, вышел на крыльцо.

“Надо же! Какая же у моей женки тонкая натура! Сколько ей пришлось пережить и прочувствовать, чтоб так тонко понимать музыку? И как же я, дурак, раньше этого не замечал”, – подумал он и, опустив топор на лавку, присел на ступеньку. Дрожащей рукой достал сигарету, чиркнул спичкой, и нервно закурил…