Я глаза закрываю и вижу
Белый домик за старой ветлой,
Ржавый велик, на нем – деда Гришу:
Едет встретить – приехал малой.

Обнимается, колет щетиной,
Табаком провонял весь, вот жуть.
Говорит, возмужал, стал мужчиной,
Я на раму, толкает – и в путь.

Он глухой и хромает немножко –
Инвалид той великой войны.
Когда песни ревела бомбежка,
Дед – герой сорок пятой весны.

Ему в ухо шепчу: «Спрыгнуть надо?
Тяжело тебе, старый, крутить?»
«Что ты, внучек, ну как же не рада,
Ждет нас бабка, убавь свою прыть».

«Как там Шарик, живой?» – что есть мочи,
Надрываясь, кричу старику!
«Пес твой дома и тише, короче,
Как петух, кричишь кукареку».

Потихоньку добрались до дома.
Посерел низкий дедушкин двор. 
Куры, гуси – как все здесь знакомо,
За деревней поля и простор.

Раскрывая дверь, петли запели.
На пороге – бабуля: «Привет!»
Ее волос белее постели.
Говорит: «Что так плохо одет?

И что, парень, так пишешь мне мало?
У старухи ведь сердце болит.
Похудел вон, и щечек не стало.
Мы поднимем здесь твой аппетит».

«Как собака, ждет меня, бабушка?»
Дверь раскрыл – и вперед, в огород.
«А поесть, лихая головушка?
Ни куда твой кобель не уйдет!»

Скрип калитки – и вот в огороде.
После города здесь благодать.
Все цветет в деревенской природе,
Под клубникой земли не видать.

Вот мой песик, дружище лохматый,
Дай-ка лапу и брось, не скули,
Да не прыгай на кошку, зубастый,
Наш заступник. Ну, брат, не шали.

В голове это все, не забуду
Дедов голос и Шарика лай,
Крик бабули, зовущий к обеду.
Деревенское детство, прощай!

Не вернется, ушло без возврата,
Развалилась от молний ветла.
Нет ни дома, ни грядок, ни сада –
Все исчезло, такие дела.