Предисловие.

Думаю, что у читателей моего Дневника возникнет вопрос: “Почему я пишу?” Я всегда хотела писать, но не могла, не имела на это условий, душевного состояния. Писать хотела обо всём, что проживала и переживала, что видела и слышала, над чем задумывалась, что меня радовало, возмущало или печалило. И всё это время я жила с мыслью (она иногда очень давила на меня, иногда отступала), что я должна что-то делать с этим.

В своём Дневнике я хотела рассказать Вам о себе и о моей семье, школе, деревне, людях и событиях, которые коснулись  меня, воздействовали на моё мировоззрение, характер, поведение  и  к которым  я не равнодушна.  Рассказать Вам, как я постепенно шаг за шагом шла за своей мечтой, какие барьеры и преграды преодолевала, чтобы продолжить свой путь. В разгар моей работы над дневником вдруг неожиданно произошло событие, которое принудило меня рассказать Вам о моей дорогой и любимой сестре. После всего увиденного, услышанного и пережитого я могу сказать только то, что сделала бы для неё всё то же, и даже больше.                                                                             

 Большое счастье и радость переживала я в минуты размышлений и воспоминаний, оценок того, о чем пишу. Во время  общения и контактов   с моими  читателями,  друзьями и знакомыми,  со своей школой, деревней я обнаружила в себе и пережила неизмеримое чувство любви и уважения к ним.

Пришло время, мои дорогие читатели, когда Вы сможете прочесть мой дневник – повесть о моём детстве и юности в деревне Гавеновичи Барановичского района. Вы сможете познакомиться и сравнить себя с моей героиней: что у нас общего и различного, стремления, цели и возможности. Можете её осудить или оправдать. В центре повествования мой настоящий дневник, который я вела в десятом классе в 1961 – 1962 годы.

У меня была цель – поделиться с Вами, поговорить, возможно, и поспорить. Я уже имею отзывы и пожелания от Вас, которые мне очень помогли. Когда я писала, мысленно разговаривала со своими читателями, обращаясь к ним за советом, и просто размышляла, что они скажут. Моей целью было рассказать всем, как я люблю свою Родину и своих людей, конкретно, деревню Подгорную (Гавеновичи) Барановичского района.

В  рассказах и записках  из Дневника  Вы прочитаете, как и чем живёт наша героиня сейчас, кто её окружает, какие мечты и цели наполняют её. Мне будет радостно получить весточку от Вас. Пользуйтесь возможностью написать мне в «Одноклассники» или в «Google+».

Предлагаю Вашему вниманию высказывания из писем читателей:

Ольга Чайчиц – читательница из Минска, уроженка д.Подгорная(Гавеновичи):

Здравствуйте, тётя Соня. Пишет вам Оля из Подгорной – дочь Ивана и Оксаны. Прочитала Ваш Дневник просто на одном дыхании. Очень интересно Вы рассказываете о жизни своей, бабы Маруси и др. Я читала и представляла, как будто я смотрю фильм с таким захватывающим сюжетом. Продолжайте писать. Желаю Вам творческих успехов. Ждем в гости в Подгорную. С уважением Ольга!

Ludmila Slavikova – čitatat´el´ka zo Slovenska (zdravotna sestra v Bratislave):

Людмила Славикова – читательница из Словакии (медсестра в Братиславе):

D´akujem uprimne za napisanie Vašho Dennika, som nesmierne štastna, ze Vam moja pritomnost ulahčuje Vašu navštevu v našej ordinacii.Velmi si vazim kazdeho uprimneho cloveka, akym ste aj Vy, Sofia, ste velmi prirodzena a mila. To je vel´ka vyhoda. Priajem, aby Vaše pisanie potešilo ešte vela Vašich čitatelov na Slovensku ale aj mimo.                                                     Благодарю искренне за написание Вашего Дневника, я безгранично счастлива, что Вам моё присутствие облегчает Ваше посещение в нашем отделении. Очень уважаю каждого искреннего человека, каким являетесь и Вы, София, Вы очень естественна и мила. Это большой плюс. Желаю, чтобы Ваше творчество порадовало ещё много Ваших читателей в Словакии и за её пределами.

Панасеня – читатель из г. Барановичи, уроженец д. Добрый Бор:

Здравствуйте, София Ивановна! Спасибо за ответ! Знаю, кто такой Байбак. А сам из Панасеней )))). Мой отец родом из самого Малого села. Деда в деревне называли Коваль (кузнец). Блог у Вас весьма интересен! Особенно привлекает упоминание знакомых мест.

Владимир Борисович  –  читатель, уроженец д. Подгорная (Гавеновичи), директор Подгорненской средней школы:

Отправил письмо по почте и ещё раз пишу Вам. Мне очень понравились записи в Ваших дневниках. Я на 20 лет младше Вас, родился в 1965г. Я узнал, как жили в то время люди из моей деревни. Очень интересное повествование о Вашей учёбе в школе. Это можно записать в историю школы. Может, Вас интересует кто- то из проживающих в деревне родственников или знакомых, спрашивайте, чем могу – помогу. Владимир Борисович.                                                                                                                                               Прочитав это (Дневник,21марта, ч. вторая), я как с Вами вместе побывал... Да, все правильно написано. Тётю Катю Дмуховскую я тоже знал хорошо. Мы жили за их домом, наискосок, напротив Раи «Царицы». А к сыну приросла кличка «Царевич». Вот так. Мне понравилось.

Татьяна Контява (Крылова)  – читательница из Санкт-Петербурга, родственница:

Здравствуйте, дорогая тётя Соня. Я очень рада, что Вы меня нашли. Сегодня после трудовой смены до ночи читала Ваш дневник, очень много эмоций, я обязательно распечатаю его и отвезу маме. Еду к ней 31 октября. Не обижайтесь на неё, она получила Ваше письмо. Мы все его читали. Я помню Вас и тётю Лену, и бабушку Марусю, и Витю. Ещё раз спасибо за Дневник. Буду очень рада с Вами общаться. Шешкова внучка Таня.

Наташа Самосюк  –  читательница из г. Кобрина, родственница:

Я увидела Вас в друзьях у Ольги Коржик, и меня это заинтересовало. Благодаря Вам, я узнала очень много о своих предках. Мне всё очень интересно, спасибо Вам большое за это! Буду с нетерпением ждать третьей части! Я очень рада, что Вас нашла, я как будто вернулась в то время, когда были живы дедушка и бабушка. Дай Вам Бог здоровья за это!

Галина Тарасюк  – читательница из Минска, уроженка д. Подгорная (Гавеновичи ):

Читала Ваш блог, очень понравилось. Такое чувство, как будто вернулась в детство. Это так приятно – увидеть знакомое лицо через столько лет.

Тишко Мария Николаевна – читательница из Пинска, одноклассница:

 Читала твой блог. Очень увлекательно и интересно пишешь. Спасибо за приятное воспоминание. Пиши, буду ждать.

О себе

Родилась в 1945 году в Западной Беларуси  в  крестьянской  семье, в Бресткой области,  Барановичском   районе,  в деревне  Гавеновичи  (Подгорная).

В 1962 году окончила среднюю школу и поступила в Брестский педагогический институт. На четвёртом курсе вышла замуж. В 1968 году родила сына. Спустя восемь лет, родилась  дочь, а через три года с мужем  развелась.

Работала в средних школах г. Бреста учительницей белорусского и русского языков и литератур. Очень любила свою работу. Была избрана   ассистентом  на кафедру белорусского языка  Брестского пединститута,  сдала экзамены  в аспирантуру, и профессор Ф. М. Янковский взял меня под своё руководство.  Жаль, моя мечта не смогла осуществиться. Заведующая кафедрой белорусского языка поставила мне условие: работать в институте или в школе. Зарплата была маленькая (125 рублей), а алименты на детей приходили не всегда. Заведующая кафедрой была неумолима. И я выбрала школу, вернулась в ту, откуда пришла. Прошло время, я вышла замуж в Чехословакию, и живу в Братиславе уже 25 лет. Мой муж – словак внезапно умер на операционном  столе – не проснулся после общего наркоза. И я уже 15 лет вдова.

В Словакии у меня много друзей и знакомых: есть  человек,  который меня уважает и любит, а я не могу его не любить, не ценить – он ко мне так добр и мил. Живём вместе под одной крышей – нашей крышей,  как он говорит. Зовут его Душан.

Каждый год я приезжаю в Брест и стараюсь повстречаться, разыскать (если потерялись), увидеться с близкими и дорогими моему сердцу людьми. И это мне удаётся. Всегда спешу в родную деревню, где общаюсь с соседями и всеми, кто меня ещё помнит и кто не помнит.

Захожу на кладбище, где уже давно покоятся мои родители, отцовы братья со своими жёнами; непременно бегу в лес, стараюсь найти любимые места, поразмышлять под его неутихающую вечную и мудрую песню о себе, о жизни, о судьбе. Стараюсь попасть в Добрый Бор, пройтись по Малому Селу, остановиться у каждого знакомого дома, зайти на кладбище и поклониться своим дорогим и милым тёте и дяде, другим могилкам; спуститься к реке, опустить свои руки в её воду, умыть лицо и послушать  успокаивающий плеск и шум.

Затем еду в сторону Минска, останавливаюсь в посёлке Энергетиков, отдыхаю там душой и сердцем, когда вижусь с детьми и внуками моей сестры Кати, общаюсь с ними, как будто с ней.

Обязательно заезжаю в Минск к моим деревенским подружкам, позже навещаю в Минске Розу Петровну, стараюсь увидеться с её дочерями;  слушаю печальный рассказ о Пете и Саше, и вижу, как она уже устала ухаживать за своей неподвижно лежащей на постели мамой, которой уже скоро будет сто лет.

Потом возвращаюсь в посёлок Энергетиков, оттуда в Брест, а из Бреста в Словакию. Думаю и мечтаю встретиться со своими двоюродными сёстрами Галей и Надей. Галя живёт  в  Бобруйском  районе, а Надя в России, в Оренбургской области. Мне необходимо попасть и  в Иорданию, где  живёт моя дочь  Аллочка  с  пятью внуками.  Старшая из них девочка – Айя, ей шестнадцать лет, остальные мальчики, а младшему уже семь годиков. Своих внуков я ещё не видела, кроме Айи, когда ей было три годика в 2001 году, и Фаузи  в его почти 12 месяцев. Я обязательно должна с ними познакомиться. Но этот вопрос особенный.  Мы общаемся по интернету, но  что такое  интернет, когда человек нуждается  в прикосновении сердец!

Когда уезжаю в Словакию, меня  всегда провожает сын, часто с моей невесткой. Иногда к ним   присоединяется  внучка. У неё дела – работает, окончила университет, совсем недавно я побывала у неё на свадьбе. Бывает, что встречают и провожают меня два сына – мой  Олег и крёстный  Андрей. Мне приятно, что возле меня молодые и красивые люди. В Словакии  меня  ждёт и встречает Душан.

Каждый день, когда я готовлю обед, слушаю радио (Rosglas Slovensko – Dobry Den, Slovensko!). В последнее время я заслушалась передачами «модераторки» Сони Вайсовой. При этом улыбаюсь и пожимаю плечами, удивляюсь, что и я Соня Вайсова. И когда передо мной встал вопрос, как представиться уважаемым читателям, я решила взять деревенское  прозвище  своего отца – Вайс.  К тому же в деревне  меня  так и звали – Вайсова Соня.

Cтранички из Дневника.

2 Декабря 2012.

Нет такого дня, чтобы я не думала о своей жизни на склоне лет. Я осознаю, что жизнь моя получилась не такой, о какой мечтала в шестнадцать, когда, заканчивая свой дневник, я написала: "Здравствуй, будущее!"

Во мне было много надежд и ожиданий, стремлений и веры, но не было чёткого плана и... денег, не было доброго слова ни от родных, ни от школы. И только моя незабвенная тётя Лиза была для меня настоящей душой и светом. Она находила доброе слово. Поддерживал меня и её муж. Я его также уважала и любила. Он и тётя гордились мной. У них я чувствовала себя, как дома. Помню, как у них в саду я сорвала ранним утром яблоко белого налива и съела его с таким вкусом, который и сейчас ещё ощущаю – как будто это было вчера.

 Помню, как Лиза Романовна бежала за мной и совала мне в корзинку свежеиспечённый хлеб, а Иван Венедиктович, подоив корову, наливал мне бутылку молока, когда мы с Зиной ходили за черникой в Мероминский лес. Всякий раз, когда я приезжаю на свою родину, стремлюсь увидеть Малое Село Доброго Бора, дом моих тёти и дяди и то старое кладбище, на котором похоронена бабушка – мама тёти Лизы, Лены и Маруси – моей мамы, их брат Александр, они сами и их дети: Иван, Александр, невестки Милка и Надя.

Над кладбищем светит солнце и слышен клёкот аиста, рядом шумит и течёт река, которую я часто вспоминаю:  туда я бежала каждую вольную минуту,  там  мечтала, ждала и верила, любила чистой, неосквернённой любовью  Дмуховского  Колю, с которым впервые нежно поцеловались  и от  которого получила  огромное  количество писем.  Это не были письма, а целые  романы...

Говоря о Добром Боре, нельзя промолчать о Минске, о Пете и Розе, их дочерях Тане и Людочке,  о их маме и бабушке Марии Владимировне. Их я также полюбила, когда Петя – сын тёти Лизы со своей семьёй из Минска приезжал в Добрый Бор навестить своих родителей, а я помогала убирать в доме и подготовить всё к встрече; спустя годы, я остановилась в Минске на улице Корицкого у Пети и Розы. С ними жила и Мария Владимировна, Розина мама. Не забуду их сердечности и доброты, внимания во время моего поступления в аспирантуру; всегда помню прощальные слова Марии Владимировны и Танину свадьбу, где я была со своей мамой, пока не пришёл за мной Виктор, капитан, с которым я познакомилась во время экзаменов.

В 2012 году, летом (в августе), спустя 27 лет, я приехала встретиться с Розой Петровной. Виделась с беспомощной уже Марией Владимировной, подержала её бессильную руку и поблагодарила за слова любви и надежды, которые она когда-то сказала мне на прощание. Всё в руках Господа нашего, да поможет Вам Бог, Мария Владимировна! К  Новому году послала Розе письмо – тяжело ей – Петя умер 6 лет назад, дочери живут своей жизнью, Роза ухаживает за своей старенькой мамой. Из родных из Малого Села осталась Рая – дочь Александра и Нади. Их сын Саша умер, а в Минске живут его дети и жена. Рая живёт в Подгорной, моей родной деревне, больная и одинокая: муж уехал на заработки, а сын ушёл на квартиру в Подгорной с молодой женой.

 В Малом Селе тёти никого из коренных жителей не осталось, а живут в нём дачники из Баранович в окружённых высокими заборами старших и младших домах хозяев, которые навсегда нашли себе место на том тихом и светлом кладбище, где часто слышен клёкот аиста и шум реки. Нет и Антона – старого и вечного кавалера и моего приятеля – остался его новый дом у самой реки, в котором он, наверное, никогда и не жил.

Так  хочется  пройтись  или проехать на велосипеде по той дорожке, по которой я шла и бежала почти каждую субботу в Добрый Бор, посидеть у ручья, опустив ноги в его звенящие воды и послушать незатихающий разговор о счастье и судьбе, подумать о своём прошлом и настоящем, вспомнить   яркие моменты жизни, посудить, как это было, прикинуть, сколько ещё мне предстоит  жить  и бороться... Не спеша, хочется прогуляться по Малому Селу и остановиться у каждого знакомого дома, встретиться с людьми, которые бы меня узнали, услышать весточку о своих одноклассниках, зайти на кладбище и поклониться могилкам...

Я уже  не молода  и  сама. Если посмотреть на свои 50 лет, могу с горечью признать, что я не жила той жизнью, о которой мечтала у ручья и у реки, в лесу, где я ходила и читала наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Блока.   Сейчас всё чаще приходят на ум слова Есенина:

                          Не жалею, не зову, не плачу,

                          Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.

                          Увяданьем осени охваченный,

                          Я не буду больше молодым...                  

 Годы, что пролетели, как птицы, я  не жила – я боролась за жизнь, за место в ней; за кусок хлеба, за своих детей; боролась за свободу и достоинство со своими мужьями, детьми, сама с собой.  Не всегда были победы – были и поражения, да ещё какие...      

 Как говорит словацкая пословица  – "Что нас не убило, то нас укрепило". Беру её как эпиграф к своей жизни.

9 Декабря 2012.

Налаживаем с Душаном наши отношения. Как пришла к нему жить, вижу, что   он нервный, а я ещё больше, потому что моя мнительная чувствительность, а также нетерпимость ко всякого рода негативам в совместной жизни, мои  расшатанные нервы не приносят ни мне, ни ему ничего хорошего.

Но обо всём мы с Душаном разговариваем, и каждым разговором открываем направление в наше  будущее. А уже и не так много у нас впереди: мне шестьдесят семь, а Душану через несколько дней будет семьдесят...

Но у нас уже есть наше прошлое – почти десять лет мы прожили вместе. И будем надеяться, что нас ждёт хорошее будущее! Смешно... Как будто мне шестнадцать, и пишу свой первый и краткий дневник. Ну, конечно,  нет, хотя цифра «шесть» присутствует в количестве моих уже прожитых лет.

  И если тогда передо мной только открывалась жизнь, то теперь она на исходе.  Я хочу её прожить как можно лучше – для себя и других, тех, которых я люблю, которые мне близки.

16 Декабря 2012.      

В Словакии началась настоящая зима. Она пришла ночью с морозцем и снегом и покрыла белым покрывалом крыши домов, автомобили, деревья, дороги и тротуары.

  Сходила в поликлинику и попросила у доктора процедуры на ноги после операций галуксов. Когда еду в автобусе, электричке, иду по улице или стою на остановке – везде происходит какое-нибудь общение: схожу со ступенек в поликлинике, а навстречу идущий старший пан предупредительно говорит:

 – Vel´mi  smyklavo. Pozor! Nespadnite!" (Очень скользко! Внимание! Не упадите!)

   –D'akujem  Vam! (Благодарю Вас!), – с улыбкой отвечаю ему.

  Такие диалоги расшевеливают чувства и мысли, улучшают настроение. Пройдёт время, а человек вспомнит, улыбнётся и подумает о сопричастии людских сердец, мыслей и жизней.

   Когда переезжала к Душану, оставила на заградке (на огороде) у аэропорта своих двух кошек – Смолку и Очко, а за лето они родили шестерых плюс их отец – большой, умный, деликатный и вежливый, заботливый ухажер, муж и отец. Конечно же, навещаю своих кошек, делаю оздоровительные прогулки, которые мне рекомендовал мой доктор. В субботу и воскресенье со мной идёт Душан и активно помогает мне кормить наших кошек. Он же покупает и носит им корм – консервы, гранулы, молоко. Я очень люблю своих кошек и котов. Может, потому и питаю к ним такие глубокие чувства, что в своём раннем детстве я была полна их любви и тепла: когда сидела на завалинке; когда летним вечером мы с отцом шли спать на сеновал из душной и малой избы, а кошка (или кот) приходила ко мне, ложилась рядом, и я гладила её шёрстку и целовала мордочку, обнимала и прижимала к себе.

 Позднее, когда училась в школе и готовила уроки,  ко мне приходила кошечка, я рассказывала ей стихи наизусть из домашнего задания или о далёких странах, о их жизни, климате и культуре. Я просила кошечку, чтобы она «почаровала», чтобы учительница вызвала меня к доске. Однажды моя старшая сестра принесла из леса большой красный мухомор, полила его густой сметаной и положила на средину стола. У неё была благородная цель – избавиться мух. Никто в  это время не подумал про нашего кота. Я плакала и не выпускала из рук умирающего чёрного большого красавца-кота, который слизал сметану с мухомора и отравился...

В моей жизни кошки и коты – лучшие приятели и друзья. Они моё лекарство, моя радость, умиление души, они моя улыбка и счастливый смех. Я всегда знаю, как им нужен человек с добрым сердцем, который поделится с ними едой и теплом, своим обществом. Когда мы с Патриком работали на заградке, кошки, поев, как обычно, начали умываться,

играть или просто драться, а потом приблизились к нам, и две из них, а потом три и четыре уже были над нами, на абрикосовом дереве, наблюдали за нами, играли между собой, лапками били друг друга, обнимались своими пушистыми хвостами.

  Я уже давно приметила, что с помощью хвостов они общаются, выражают свою расположенность  друг к другу, к человеку. Когда им что-то не нравится, они резко двигают хвостом, как бы ударяя кого-то или что-то, выражая своё несогласие. Когда они настроены на хорошую волну, их хвостик двигается плавно, игриво и ласково касается ваших ног, рук, лица. Об их интересе и любопытстве, внимании и достоинстве, о быстроте мыслей говорят их глаза. Об  их  насторожённости   и  готовности защищаться говорят их уши и лапки. Об их неге и благополучии говорит их спинка – гибкая и расслабленная, и вся их милая фигурка. Настороженные чуткие ушки, большие жёлтые, зелёные или голубые глаза, защищённые небольшими бровями, сильный широкий нос, белые острые зубы и роскошные усы не только украшают кошку – они служат боевым оружием в борьбе за жизнь.

Я знаю многих людей, которые не любят кошек, даже  ненавидят их, боятся их,  преследуют,  истребляют и мучают. И думаю: "Неужели нет у этих людей  сердца, совести и ума; как можно губить и уничтожать таких благородных существ, вместо того, чтобы решить их проблемы и помочь им и себе?"

Когда-то давно я приехала в свою родную деревню навестить одинокую пожилую женщину. У неё были дети, но со временем разъехались, обзавелись семьями. Навещали её, она иногда навещала их. В доме на скамье, возле печи, сидела и умывалась худая серая кошечка.

 – Вместе жить веселее? – спросила я женщину. Она пожала плечами и мне смущённо рассказала: "Кошечка вредная, делает «шкоду», ворует всё, что увидит. Раз я её побила и отнесла в канаву (канава была метров триста от дома). А на другой день кошка пришла домой. Так и живём..." Я уже не спрашивала её, как, чем и где она побила кошку. Только сказала: "Как ты могла?.." Эта женщина была моя мама...

И, конечно, я знаю многих людей, которые делятся с кошками кровом и хлебом, жертвуют своим временем и небольшими сбережениями. Я не знаю, кто в Бресте поставил памятник кошкам, кого ни спрашивала об этом, никто не мог ответить, объяснить, а на памятнике – ни единого слова... Но этот памятник свидетельствует о чьей-то безграничной любви к кошкам, о преданности и благодарности им. И я очень признательна тому человеку и всем тем, кто участвовал в этом незаурядном действии. Было бы интересно узнать историю появления этого памятника.

Брест – это очень зелёный, чистый, красивый   город.  Живут в нём прекрасные   люди.  Каждый, кто побывает в Бресте,  ощущает  уют и заботу горожан о своём прекрасном  городе.

Когда я гуляла по улице, ожидала на остановке автобус или подходила выпить холодного хлебного кваску, даже в учреждении я видела кошек. И не каких-нибудь, а красивых и чистых. И чувствовали они там себя, как дома. Однажды на остановке, я присела на скамейку, где уже были женщина, мужчина и кошка. Я погладила кошку и вслух, пожалела, что нечего ей дать. Молодой мужчина повозился в своей сумке и достал из неё небольшой кусок колбаски, разломил её на мелкие кусочки и угостил ими кошку. Кошка посмотрела на это, обнюхала, а  есть не  захотела. И мы засмеялись, а кошка поудобнее  улеглась  между нами...

Вместе с благодарностью я хочу передать брестчанам, что горжусь ими и глубоко уважаю их не только за любовь и внимание к нашим младшим братьям. Каждый человек и каждый город может брать с них пример.

Я люблю кошек и помогаю им, они помогают мне ещё больше. Мы – друзья навсегда.

19 Декабрь 2014.

Сегодня встретилась на остановке со старой знакомой – молодой и энергичной Любицей. Обменявшись  любезностями («Ako sa máš?» -- Как живёшь?), мы пожаловались друг другу, что могло быть и лучше, а не то, что от зарплаты – до зарплаты (она ещё работает в аэропорту), от пенсии – до пенсии. А также отметили, что делать нечего. Мы, слава Богу, встречаемся, улыбаемся и смеёмся, иногда даже над собой. Так это ещё не так плохо. Другие не имеют работы, пенсии. Может, в следующей жизни будем успешнее... При этом Любица радостно поделилась, что живёт уже другую жизнь. На что я ей заметила, что в каждой жизни человек имеет шанс быть успешнее и лучше, а до девятой жизни ей ещё далеко. И тут же пожаловалась, что живу уже вроде седьмую, а успехов не вижу. И пожалела, что человек приходит в новую жизнь, забыв предыдущую, и не может воспользоваться приобретённым опытом. Так мы шутили и смеялись, ехали в автобусе, разговаривали, верили и не верили тому, о чём говорили. И за это краткое время отметили, что тяжело жить, а ещё тяжелее умирать...

Умирать было бы легче, если бы человек имел веру, что придёт ещё на Землю в новом, лучшем качестве и жить будет лучше и успешнее. Любица вспомнила разговоры о конце света и пожала плечами, а я ей ответила, что жизнь покажет... Моя энергичная и жизнерадостная знакомая уже выходила из автобуса, пожелав мне «Vesele Vianoce!» (Счастливое Рождество!), и я ей «Stiastne a Vesele!» (Счастливо и Весело!).

Мы долго махали друг другу руками, и по всему чувствовалось, что это была взаимно приятная встреча. Я думала, как это мило, что мы, чужие люди, она – словачка, я – белоруска, понимаем друг друга так хорошо, что можем говорить о многом и взаимно обогащаться нашими мыслями, взглядами, жизненным опытом.

Сегодня, кроме своих кошек, я счастливо встретилась в «нашей» небольшой корчме с Эвичкой. Жаль, не пришла Атя. Душан пришёл к нам с работы, и мы живо обменивались новостями, мнениями, советами и подарками. Эвичка и её сестра Атя (заслуженная артистка Словакии) – мои друзья в самом лучшем смысле. В последнее время Эвичка пребывает в домашней атмосфере с мужем, сыном и его семьёй, а главное, со своими двумя маленькими внучками. Оптимизм не покидает её, она и сегодня организовала  нашу встречу.

С Эвичкой я работала в аэропорту, и она приходила ко мне на помощь всегда, когда я очень нуждалась в ней. А когда видела (чувствовала), что сама не сумеет справиться, звала Атю: "Софии надо помочь!" Так я познакомилась с обаятельной и милой Атей Климовой.

А когда я была больна и мне нужно было зайти к врачу и на почту, Эвичка позвала на помощь своего мужа пана Яроша с его автомобилем. У Ати муж давно умер, и она часто навещает свою сестру. Эвичка  всегда чувствует хорошее, надёжное  её плечо. И не только в минуты уныния и болезни мы вместе. На Новый год они приезжали за мной, и мы вместе сидели у них за праздничным столом, где главное слово было хозяина – пана Яроша, как во время молитвы, так и во время праздничного обеда, и после, когда по его «велению» мы искали под Новогодней ёлочкой подарки, которые он нам приготовил.

Пан Ярош – сдержанный, добросердечный чех (моравак), верный муж, заботливый отец и дедушка, мало разговорчив. Зато прекрасно выслушает Вас и поможет. Считаю за счастье в несчастье их интерес ко мне и заботу. Я знаю, что в любое время могу обратиться к ним. Я им очень благодарна, и горжусь, что у меня есть такие прекрасные и серьёзные друзья. Когда  Эва рассказывала мужу, что я пошла на компьютерные курсы (недельные, в подарок пенсионерам), он спросил: "А зачем Софии курсы?" А Эва, смеясь, ответила ему: "София сказала, что когда умрёт, Бог спросит, почему она такая необразованная, и как это она не умеет пользоваться компьютером? Когда увидела объявление – приглашение на курсы, позвонила, договорилась и пошла учиться". Ярош засмеялся, а Эва добавила: "София хочет чаще видеться со своими детьми и внуками (в Бресте и Аммане)". Тогда пан Ярош подумал и сказал: «Пусть возьмёт мой старый компьютер».

Когда Эвичка мне рассказала об этом, я очень обрадовалась и благодарила  пана Яроша, а она его уговорила привезти компьютер машиной ко мне домой. Сказала и сделала. Через пару дней пан Ярош со своей женой – пани Ярошёвой привезли мне компьютер, мышь и клавиатуру. Я сейчас им пользуюсь: Душан посылает Олегу мои тексты и фотографии.

Не могу не сказать, какое тяжёлое горе постигло Ярошёвцев, когда умер их сорокалетний сын Борис. Было им неописуемо тяжело, но они ни на минуту не замкнулись, не самоустранились. Только Эвичка попросила на работе не разговаривать с ней на эту тему. Я это рассказываю, чтобы вы знали, какие люди рядом со мной в Словакии, и как я их уважаю, ценю и люблю.

Мы прощаемся с Эвичкой, я передаю приветы и поздравления с праздником пану Ярошу и Ате, вместе идём на остановку, приходит наш автобус, и мы с Душаном едем домой, а Эвичка ещё минутку, другую постоит  и дождётся своего троллейбуса. Вечером мне позвонила Атя, пожалела, что мы не смогли встретиться, и сказала, что может придти ко мне завтра домой...

21 Декабря 2012.

Ещё ночь, но уже двадцать минут первого. Сегодня будет необычный день. В последние дни в газетах, по радио и между людьми говорится о конце света. В Словакии это предсказание почти все воспринимают с юмором. Увидим, что время покажет?.. Хочу и надеюсь утром проснуться и жить привычными заботами и делами. Да поможет нам Бог! Через двадцать минут будет двенадцать дня 21 декабря 2012 года, и продолжится этот вполне обычный и, надо сказать, «счастливый день».

Мы живём! Все живут! Слава всемогущему Богу! В Братиславе, как и во всей Словакии, люди готовятся к щедрому вечеру. Всюду толпы: на улицах, на остановках; переполнены автобусы, троллейбусы, трамваи; очереди в магазинах, у торговых рядов. Все возбуждённые, с покупками, но не радостные, а сдержанные и озабоченные. С печалью смотрю на стариков (ведь и я немолода), как они, едва передвигаясь, тяжело влезают с покупками в трамвай и ещё тяжелее «вылазят» из него. По радио говорили, что где-то в Словакии дети не пошли в школу, потому что, «если будет конец света, то семье лучше остаться вместе».

Ура! Живём! Уже пять минут после   полуночи – 22 декабря 2012 года. Через несколько часов – день следующий. И пусть он будет счастливый и свободный, пусть будет он богаче и радостнее для каждого человека на всей Земле. А поэтому сосредоточимся на том позитивном, что имеем и можем иметь. Улыбнёмся, и своей улыбкой согреем сердца своих близких, друзей и знакомых.

     25  Декабря 2012.

Vianoce – Рождество Христово, как говорят сами  словаки: «на Словенску – по словенску!» Вчера двадцать четвёртого декабря был щедрый вечер. У нас всё готово к празднованию: украшен «стромчек» (ёлочка), испечён гусь; жареный карп, картофельный салат, вино, печенье, капустница отдыхают в ожидании своего торжественного часа. Посетили  и накормили кошек, только особого праздничного настроения нет. Но праздник чувствуется во всём: Душан не работает, и мы вместе; а на улицах, остановках, в автобусах и трамваях пусто; закрыты магазины и базары.

Каждый в своей норе. Душан говорит, что в этот день посещения не рекомендуются. И хотя это праздник покоя, я люблю, когда в праздник звучит музыка, встречаются люди, не только свои, но и чужие; люблю открытые магазины, корчомки, куда может зайти и человек одинокий, без семьи и друзей.

Сегодня звонила Лена и сказала, что умерла Ядя, её золовка. Жаль, конечно, думаю и надеюсь, что без страданий и мучений, потому что в жизни очень намучилась ... Царствие ей небесное и вечный покой...

Через несколько дней наступит  Новый 2013 год.  Хотелось  бы эти  дни старого прожить красиво и с благодарностью в сердце. В 2012 году я приняла решение перейти жить к Душану и отдать служебную квартиру аэропорта – аэропорту после всех выигранных мной судов. Этим я выиграла ещё раз – для своей души и сердца, для своего самосознания и свободы человеческой мысли и духа. Конечно же, мне в такие годы тяжело привыкать к чужому дому, чужой квартире (хотя Душан мне не чужой),  чужим людям. Но вместе с тем, мне хорошо – я никому не обязана, и, слава Богу, мной здесь никто не интересуется, я также. Все в нашем подъезде молодые, работающие семьи с детьми, домашними «милачиками» (любимцами) – собачками, кошками и котами.

А у нас кот Али. И мы тоже «молодая», работающая наполовину семья: ведь я  не работаю (хотя дома работы больше, чем на каком-либо производстве, только начни!), но Душан каждый день идёт на автобус в шесть часов утра и едет в свою Млынскую долину на телевидение, где работает осветителем – мастером по свету. И так свыше пятидесяти лет. Ветеран! Теперь таких званий никто никому не даёт. Это  так говорю   я, рассказывая о Душане. Двадцать восьмого декабря Душану будет семьдесят! Пожелаю ему от всей души и сердца здравия, душевного и физического, немного романтики и долгих совместных лет жизни.

Мой милый, родной и самый добрый Душанко! Кого, как не тебя, я могу любить, уважать и благодарить. С кем уж, как не с тобой, я хочу дожить до своих последних дней?.. Не будь тебя, я уже, наверняка, не была бы на этом свете. И то, что я живу, улыбаюсь и ругаюсь с тобой, – всё это благодаря тебе, твоей заботе обо мне, благодаря твоей доброй душе и любви, благодаря твоей щедрости и врождённой интеллигентности.

"На дно упадёшь, когда  останешься сам и не будешь иметь на кого опереться", – сказал мой любимый герой из фильма. Разреши мне, мой милый Киско, жить с тобой одной семьёй до конца моих дней. Давай поможем Богу сделать нашу совместную жизнь счастливой и богатой на хорошие события. Ведь недаром мы встретились с тобой и не расстаёмся уже почти десять лет. Видим в том волю Господню.

Кончаются свободные дни, что подарили словакам и многим людям планеты Vianoce  и «Ježiško» (Рождество  и  Иисус Христос). На улице потеплело и всё растаяло; наши кошки не голодны (все, кто приходит на свой огород, прикармливают их, только Смолка где-то загуляла).

Мы с Душаном приехали с огорода, пообедали, я испекла пирожки. У нас в квартире уютно и празднично. Коту Али одно удовольствие играть с конфетами и украшениями на ёлочке.

Когда-то, примерно в пятом классе, я пришла со школы домой (было уже темно, и в нашем домике горела «лампочка Ильича»). Мама, отец и  меньшая Ленка были дома. Возле окна, у стола, стояла ёлочка, украшенная самодельными гирляндами из бумаги и соломки; бумажными разноцветными фонариками, а сверху висели настоящие бублики из пшеничной муки, которые вместе с пирогами испекла мама. Был щедрый вечер, наступал праздник – Рождества Христового.

 На улице было много снега, стоял трескучий мороз, а в доме было тепло и пахло пирогами. Родители засмеялись мне навстречу, а отец, шутя и всерьёз, сказал, что наш малый поросёнок съел «твои баранки». И хотя мне было жаль такого редкого лакомства, я удивилась и засмеялась тоже, а мама отрезала мне «пакаштаваць» (попробовать) рожденственского пирога. Он не был сладкий, но был очень пахучий и вкусный!

Это не был запах ванильного сахара – это был запах пшеницы, солнца и поля, летнего ветра и нашего дома, в котором жили родители, я и Лена, два кролика и поросёнок, которого принесли из хлева, чтобы  не замёрз. Обычно он спал под припечком, а когда  хотел есть, с громким хрюканьем и визгом выбегал оттуда. И, как видно, не растерялся, когда приметил на ёлке наше с сестрой лакомство, – снизу достал и весело съел, а сверху осталось...

28 Декабрь 2012.

Это хлопотный и содержательный день. Сегодня Душану исполняется 70 лет. Съездила и накормила кошек, послала поздравительные открытки с Новым годом в деревню, в Брест, в Минск, в Оренгбургскую область. Некоторых своих любимых, родных и близких не поздравила – позвоню им через интернет. Спасибо сыну, он мне всё устроил на расстоянии, мы с Душаном долго шли бы к этой мечте, а он нам одним движением из Бреста в Братиславе установил телефонные номера в наш ноутбук.

Я очень рада, что начинаю потихоньку «влазить» в компьютер; вместе с Душаном разговариваем и видимся со всей моей семьёй в Бресте и в Аммане (Иордания); посылаем письма, мои рассказы Олегу (сыну), которые он после совместной работы над текстом публикует на  сайте. Наша совместная работа включает в себя исправление ошибок в текстах, размышления над способом его подачи, поиск более точных фраз, понятных уважаемому читателю. Сказывается моё пребывание здесь, в Словакии, вдали от русского языка. Мы на таком расстоянии рядом: сидим и говорим, спорим, стараясь не обижаться друг на друга. Действительно, как сказал В.Маяковский, –  "Жизнь прекрасна и удивительна!" Я очень рада, что могу подтвердить слова любимого ещё со школьной скамьи поэта.

День на исходе. В Братиславе в декабре начинает темнеть уже с трёх часов. Спешу ещё к врачу  выписать рецепт и поздравить её с праздником, а потом к Душану на «тржницу» (большой торговый центр), в маленькую корчму, где я всегда встречаю его, когда он идёт с работы и заходит туда на «občerstvenie» (отдых) – выпить стаканчик –другой вина с содовой или пива. Ожидаю его немного, что-нибудь покупаю (капусту, колбаску; фернет, шампанское и торт уже куплены), и мы вместе приходим домой.

Чуть позже ужинаем, поздравляю его, обнимаю, целую и глажу его лицо и волосы; пою ему заздравные песни, которые знаю "живём – живё - ё - ём!" – словенские; "многие лета, многие лета!" –  наши и "сто лят, сто лят нех жие, жие пан!" – польские. Душан улыбается, довольный и застенчивый, непривыкший, чтобы его обласкивали, тем более женщины, а я настаиваю, чтобы он выпил шампанское: "Душан, Душан, Душан, выпей всё до дна! Пей до дна!" И всё пою, и мне и смешно, и весело, и приятно, и не верится, что у нас такая нормальная семья. Я уже была дважды замужем, а Душан никогда не был женат и не испытывал желания жениться.

Потом к нам присоединяется по интернету Олег, поздравляет Душана с Днём Рождения, желает ему и нам всего наилучшего, хорошего здоровья, а я читаю написанные вчера вечером слова, посвящённые нашему милому юбиляру:

Пусть будет этот день прекрасен!

Пусть будет счастлив целый год!

Пусть будет путь и ум твой ясен,

Пусть будет чистым небосвод!

И окружит тебя заботой

Твоя счастливая семья:

Твой Фрэд и Янко на работе.

А  дома  Али  наш  и  я!

 Нельзя было не заметить, что это Душану нравилось, и он старался быть лучше прежнего. А я для него хранила ещё одну тайну: завтра утром будет звонить из Аммана моя дочь Аллочка, чтобы поздравить его с Днём Рождения. Я попрошу Душана снять трубку.                                                                                                                                                                                Так   Душан разменял  свои  семьдесят. 

3 Января 2012.

Прошлое переплетается с настоящим, и я вспоминаю себя, когда к нам в деревню из России приехала Лариса (маминой родной сестры Лены дочь) со своим сыном Толичком. Лариса убежала от мужа и приехала к нам зимой. Мне тогда было около 4 год.

Мой отец с моей старшей сестрой Катей ездили нашим конём встречать её в Барановичи на вокзал, а через неделю Катя, надев пальто Ларисы и шапочку, получила  её    багаж. Это был большой, как мне тогда казалось, сундук, и я всегда любила в него заглянуть, когда Лариса открывала его, и украсть из него пахучий и очень вкусный баранок, как только она отворачивалась.

Лариса была очень красивая, молодая, интеллигентная и добрая женщина. Она любила меня, расчёсывала и укладывала мои густые волосы, учила писать первые несложные буквы (о, а) и всегда радовалась, говорила, что я такая способная, «умная». Наверное, эта ситуация была толчком к пробуждению моего самосознания, моего понимания себя. Я навсегда полюбила её, и ещё сегодня светлый образ Ларисы рядом со мной, перед моими глазами и в моей душе. И всегда мне хотелось быть на неё похожей, быть такой же красивой и милой.

 Я помню, когда мы с мамой спали на полку возле печи, а я трогала её мягкие и нежные волосы, пальчиками перебирала каждую прядь, будто шёлковые нити, и счастливо засыпала.

  Однажды ночью я проснулась, потому что наша постель освещалась, слышались встревоженные голоса,  рядом стояла бабка Марка и держала на руках новорождённого ребёнка (девочку). Обмыв и запеленав её, бабка Марка положила её возле мамы, а мне приказала перейти на постель у стены, к отцу. Так появилась на свет моя сестра Лена

Мой отец был добрый и уравновешенный человек. У него были ещё два брата – Павел и Александр. Павел с женой и тремя сыновьями жил у самой дороги. Мой отец и вся наша семья жили в доме их родителей, ближе к лесу. В том же доме, через стену, жил брат Александр со своей женой Марьей и двумя дочерями – Галей и Надей. Они были старше меня ненамного – Галя лет на пять, а Надя на полтора - два года. В стене, что отделяла наши части дома, были щели, и мы, дети, глядя на взрослых, часто подсматривали в них и подслушивали. Всегда и всё, что происходило во второй половине дома, мы знали раньше  наших родителей.

Мой отец хромал на левую ногу (от рождения она у него была кривая), был невысокий, худой, любил хорошего собеседника, умел шутить и засмеяться, а между своими младшими братьями был работник и «гаспадар» (хозяин). У нас был конь и всё к нему – воз, сани, cбруя, хомуты, бороны, плуги, полукошик.  И даже  большой и тёплый овечий тулуп  был у моего  отца!

Он никогда меня не ударил и не кричал на меня, хотя с мамой они часто, ругались,  когда выбрасывали навоз   из хлева и возили на поле, а там разбивали и разбрасывали; когда косили и гребли сено. Мы, дети, всегда были рядом и помогали, как умели,– учились работать.

Мой отец очень любил своего коня, лечил его, когда тот заболевал, делал ему массаж, поил и кормил, спасал, а когда ничего не получалось, с нахмуренным лицом отвёз его на кладбище,  снял с него шкуру (её можно было продать) и со слезой и горечью закопал. Но всегда у моего отца были конь, корова и телёнок, а иногда жеребёнок.

Вся наша семья и семья дядьки Саши, а также наша и их живность всегда передвигались мимо окон дядьки Павлюка. Он был зол и всегда ругался: когда я несла от Тита, что жил через дорогу, полные ведра воды или загоняла в хлев корову, возвращающуюся с пастбища; или когда мы с отцом ехали на нашем коне на возе, а рядом бежал весёлый гнедой жеребёнок Мы понимали, что не было ему от чего радоваться. И он, и дядька Саша имели только корову и пару свиней.

Если дядька Саша был робкий и склонный к дипломатии, то дядька Павлюк был гордый и сердитый. Его жена Люба всегда боялась его, а трое сыновей дрожали перед ним, как осиновые листы. Люба была дочерью нашего близкого соседа деда Остапа, она была очень красивая и тихая.

Храбростью и умом из жён нашего двора отличалась тётка Марья. Она и мама родились в Добром  Бору  и вышли замуж в разное время за двоих братьев в село Гавеновичи. В годы войны, когда немцы были на нашем дворе и хотели зайти в хату, тётка Марья замахала руками и закричала: "Тифус! Тифус!"

 Внутри на постели лежал маленький Виктор и плакал. Немцы испугались и ушли. Об этом мне рассказывала мама. Видимо, потому мой отец был успешнее своих братьев, что мама пришла к нему за жену со своим полем и кусочком леса.

 У нас и отцова брата Александра были куры, которые часто несли яйцо не там, где положено. Так вспыхивали ссоры между хозяйками, а дядька Саша – бывший воин и владелец нескольких медалей за отвагу – помогал своей Марье устоять перед агрессией моей мамы. Крики, бранные слова, жесты и изображения, – всё здесь использовалось и играло важную роль во имя победы. На нашем дворе и внутри дома было живо, неспокойно и агрессивно. Может, потому нашу «чверть» называли в селе «Греция».

 Позже, когда я училась в пятом классе, я многим сообщила, что Греция – это древнее государство. От него пришла культура в другие страны. Наша «Греция» просуществовала до 1960 года. К этому времени все трое братья  построили свои новые дома и разошлись в разные концы деревни: Павел построил дом у дороги; мой отец построился позже всех в конце села; младший Александр в третьем ряду, возле клуба, недалеко от старого домика, на так названной тогда улице Гагарина. Не стало нашего двора, затихли крики и ссоры, исчезло «государство» – пропало его название – «Греция».

10 Января 2013.

В нашей семье, кроме Кати и Виктора, передо мной у родителей было ещё два сына – Борька и Петя. Борька умер в три года, а Петька скончался, когда ему был годик. Потом родилась я. Моя сестра Катя была старше меня почти на десять лет, и с мамой она почти всегда была заодно. Однажды мы трое рвали гречку, а потом сели обедать. Когда мама, а за ней Катя отпили молоко из бутылки, сестра протянула её мне, а я взяла и начала рукой вытирать горлышко, а потом отпила глоток, два. Они меня высмеяли, раскритиковали и сурово заметили, что моя рука не чище их уст!

Часто  я нянчила малую Ленку, качала её, кормила, убирала за ней, умывала и ждала, когда придут с поля Катя и мама. Я очень любила Катю и  во всём брала с неё пример: смотрела, как она причёсывалась, одевалась, подкрашивалась и собиралась на танцы. Я знала её подруг и определяла, кто из них красивее.

Я очень любила смотреть, как сестра мыла окна, стол, полы в нашей половине, перегороженной тонкой фанерной стенкой; как меняла к празднику постели и красиво их застилала; как наклеивала на стену картину с плавающим в озере среди лилий белым лебедем, и, как волшебница, всё, чего касалась, вдруг преображалось, делалось чистым и красивым. Во всём и всюду она была самая милая и красивая.

Катя любила коня и часто с подружками водила его в ночное. Мама с отцом любили свою первую дочь, гордились её красотой и сноровкой и очень хотели сфотографировать её вместе с конём. Но тогда где было найти в деревне фотографа или даже фотоаппарат?

Когда я заболела корью, тётка Марья принесла мне печенья и газированной воды, а я не могла ни есть, ни пить даже такое лакомство. До болезни я сочла бы это за малинку! Катя часто присаживалась возле меня, гладила мне лоб и живот своими тёплыми и добрыми руками. Мне становилось легче, и я засыпала. Это помогло мне выздороветь. В деревне многие говорили о красоте и трудолюбии моей сестры. Я брала с сестры пример и хотела быть хоть немножко похожей на неё. От неё я научилась петь частушки, которые она, приходя с танцев, напевала мне, и которые, почти все, я помню и теперь, могу их напеть вам, как наша Катя  напевала мне.

Своего старшего брата Виктора я вспоминаю с его 9-12 лет и позднее. В те ранние годы своего детства и начинающейся юности он был бледен, худой и болезненный. Больше времени проводил с отцом – помогал ему по хозяйству и пас коров. Врач из Слонима рекомендовал Виктору для улучшения здоровья пасть коров, бывать в лесу (у него была бронхиальная астма).

Не забуду, как однажды отец рассердился на Виктора и решил его наказать палкой или пугой, а я, увидев это, кричала и плакала от страха за брата, стараясь защитить его, а отец кричал, готовый перекинуть свой гнев на меня. Виктор плакал от испуга и боли и просил прощения у отца.                                                                                                                            Мои родители очень любили своего единственного сына...

Катя и Виктор ходили в деревенскую школу, но особого стремления к учёбе не проявляли. Катя окончила семилетку, Виктор четыре класса дневной школы. Чтобы Виктор охотнее ходил в школу, ему купили сапоги. Катя ходила зимой в ходоках– обувь из грубой резины–, а летом в лаптях. (Позднее, когда я ходила в школу, мне мама покупала на зиму резиновые блестящие сапоги, которые очень быстро рвались, и мама ругала меня за это, а я чувствовала себя виноватой и несчастной.) Через несколько лет Виктор окончил семь классов вечерней школы.                                                                                                                         В свои ранние детские годы я всегда ощущала его неприязненное  отношение  ко мне. Даже по имени он меня не называл, а придумал слово «Мэт», «Мэтка». Когда я играла с детьми, и меня надо было защитить, а  брат  оказался рядом, он при всех укорял меня и даже поднимал на меня руку. Мне  было обидно и стыдно за него.                                                    Мама часто рассказывала, какой Борька в свои три годика был умный и деловой – " на  нём шкура горела! " – говорила она. Как многие в те годы, Борька заболел дизентерией,     и ему было очень плохо. Мама очень хотела его спасти, и, с умирающим сыном в корзине за плечами, бежала в Гать, за шесть километров от нашей деревни. Там она надеялась попросить помощь у доктора военного лагеря.  И когда она, измождённая  и  убитая горем, прибежала туда, лагеря и доктора там не было: ранним утром лагерь снялся и перебазировался в другое место.

Спустя долгие годы, мама рассказывала, как она возвращалась с умирающим Борькой домой без помощи и надежды, без жизни, без души.  Вздыхаю от сочувствия и понимания  неописуемо глубокого горя моей мамы и обращаю свои мысли и жаль на бедного и несчастного брата. Я  верю, что там, в пространстве, он  давно  приобрёл всё, что было  необходимо.

О меньшем Петьке мама почти ничего не рассказывала, только сохранилась фотография, где он был ещё в пелёнках. Я любила их такими, как рассказывала мама, и знаю, что сейчас они все вместе: и отец, и мама, и Виктор, и Катя, и Борька и Петька. Пусть Господь успокоит их души...

 На моих глазах подрастала Ленка, и всегда, и во всём, когда случались какие недоразумения между нами (а Ленка их умела создавать), была виновата я.

Раз брат пришёл к нам домой со своим другом. Я досматривала Ленку, играла с ней. Вдруг она заплакала, а Виктор с кулаками и криком набросился на меня. И хотя его друг, который всё видел и слышал, убеждал брата, что виновата не я, а «эта малая», он не слушал его и не имел малейшего желания установить справедливость. Главное, что виновник уже был давно, до случившегося, и им была я...

Однажды, когда мы игрались с Леной, бегая одна за другой, вдруг сестра на бегу упала и заплакала – ей заболело плечико. На другой день брат повёз её к врачу.  Оказалось, что  рука в плече была вывихнута, и врач сделал ей повязку. Виновата,  конечно, была я. Тут не только Виктор, но и мама наказала меня так, что до сих пор живёт во мне память о том.

Лена лгала, и, всё, что между нами происходило, доносила родителям и старшим – сестре и брату. Когда в нашем деревенском магазине можно было за яйцо купить шесть конфет «подушечек» или ложку халвы, я всегда постаралась найти два яйца, а Ленку посылала в магазин купить сладости. Она шла, а по дороге домой съедала несколько конфет, или часть халвы, а когда приносила, я разделила, что осталось, на две равные части – ей и себе. Она сама хвалилась, что по дороге съела конфеты. Но худшее было то, что она рассказывала маме об украденных яйцах. Мама ругала  меня, сердито называя «яечник!»

О том, что Лена лгала, все члены семьи знали, и поэтому Витя первый назвал её «Серёжа», и это закрепилось у неё надолго, навсегда. Серёжа был братом нашей соседки Титовой Кати. Он был слепой и часто говорил неправду. Все говорили, что он лгал. Я придумала про Лену стихотворение:

Серёжа шёл по бруку,

                                      Давал сто раз руку!                                                                                                                         И  сейчас она  не  изменилась.  Скрытность  и ложь занимают  большое  место  в её            характере. Мы встречаемся и видимся редко, а ещё реже разговариваем.

Кроме слова «Мэт», «Мэтка» которые исходили только из уст моего брата, для меня было найдено другое, более подходящее слово в обращении со мной – «Зося». Только я это никогда не приняла, и каждый раз попросила, чтобы меня звали «Соней!»,  позже – «Софией», а ещё позднее – «Софией  Ивановной!».

18 Января 2013.

Мой отец с улыбкой часто рассказывал, как люди из сельсовета назвали его «кулаком» и настаивали, чтобы он вступил в колхоз. И хоть не умел отец писать и даже расписаться (наверное, заявление о вступлении ему написал кто-то из этих людей), однажды пришли к нам уполномоченные  с людьми из колхоза  и забрали нашего коника, сбрую, плуги, бороны, сани, воз.                                                                                                                                            Даже разобрали гумно. И сейчас не понимаю, зачем это было нужно.   В этом гумне на одной стороне отец складывал сено, при этом мы все помогали ему, а на другой складывал снопы жита, пшеницы, ячменя, гречихи – всего понемножку. А посредине  был ток, немного сзади стояли сечкарня, на которой резали солому на сечку, и, обдав её горячей водой, посыпав мукой и добавив немного порезанного картофеля или очисток, давали коню и корове.  Летом на  току старшие молотили снопы, собирали и веяли вручную зерно, сушили его, а солому складывали там, где лежали снопы.

 Потом отец  отвозил мешки зерна на водяную мельницу в Ежоны, молол, вальцевал, делал крупу, привозил, довольный и счастливый домой, а мама расчиняла хлеб, на следующий день замешивала его, ставила отдохнуть на часа два - два с половиной, топила печь, выметала её специальной метлой с долгой ручкой, а потом набирала тесто на деревянную лопату, уложенную мокрыми дубовыми листами, формировала  его на равные, гладкие  боханы, ловко совала в печь и закрывала заслонкой. Через  часа полтора хлеб был испечён, и мама, серьёзная и гордая, доставала его той же самой лопатой, гладила влажными руками, укладывала на стол, крестила и накрывала чистым полотенцем. Всего было пять-семь боханов ржаного свежеиспечённого пахучего хлеба с хрустящей корочкой, сладковато-кислого на вкус. Этот хлеб, приготовленный своими руками, в холодке, в скрыне, что стояла в сенях, лежал больше недели, не плесневея и не портясь.

 В сено мой отец часто клал дикие грушки, а когда они загнивали, угощал нас ими. На гумне отец завесил нам с Леной «гойдалку» (качели) из цепи и нескольких половинок сбитых досок. Люди из колхоза  разобрали, раскидали всё: стены, засеки, свалили крышу. Отвезли брёвна на колхозный двор, а нашу «гойдалку» сбросили на землю – осталось там пустое  место.

 Мне было долго жаль, а сейчас грустно, когда перед глазами нет-нет  да  всплывет  эта картина,  и как тогда, вдруг почувствую запах свежего сена, золотых снопов жита, только что привезённых с солнечного маминого поля, соломы и сечкарни, вкус свежеиспечённого  хлеба и всего того, что так трудно и тяжело, с кровью и потом мой отец и мама приобрели, а потом всё  своё добро – и лесок, и поле, и своего коня – отдали в чужие руки. Я видела скупую слезу на щеке отца, и слышала, как голосила, плакала мама. Мне было жаль их и нашего добра...

Так мой отец и вся наша семья вступили в колхоз. Уже не было нашего коня, нашего гумна и маминого поля. Был  трудодень, колхозный  конь, колхозное поле.  Моим родителям надо было жить и кормить своих детей.  Наша  семья состояла из шести человек: родители, старшая сестра, брат, я и младшая Лена.

Кажется, мама отвела меня первый раз в школу – обыкновенный дом, только поновее других. Там были девчонки и мальчишки из деревни и даже те, что жили по соседству. "Здесь будет учиться первый класс", – сказали нам, и я искала какую-нибудь примету, чтобы завтра не заблудиться. На другой день с книжками я шла и очень старалась узнать этот дом. Наконец, увидев синюю пластинку на комине, я правильно определила, что это тот самый дом, где я буду учиться в первом классе. Наш класс располагался в передней половине, а в задней жили хозяева: Птушечка Вера со своим мужем, которого тоже прозывали Птушечка, и их сын, недавно пришедший из армии, Птушечка Виктор.

Учила нас добрая и красивая, ласковая Надежда Антоновна. Мне понравилось учиться читать и писать, а после уроков мы слушали сказки, которые наша учительница с удовольствием нам читала и всегда обещала, что скоро мы будем читать их сами.

В школе я познакомилась со своими одноклассницами Марусей и Ирой. Они жили недалеко от нас, но раньше мы не встречались. Мы все хотели подружиться, но выходило так, что когда Маруся была с Ирой, я была сама; когда Маруся была со мной, с нами Ира не разговаривала. Мы ревниво следили друг за другом, переживали за наши оценки, хотели их иметь лучше, гордились ими или стыдились их. С нетерпением ожидали нашу учительницу, бежали к ней навстречу, когда она шла в школу, помогали ей нести тетрадки с нашими оценками. Мы даже угощали нашу учительницу яблоками.

Своего сада ни у нас, ни у Марусиных родителей не было. Маруся научила меня красть их у своих соседей, в саду которых росли и дозревали до поздней осени вкусные, ароматные, красно-зелёные яблочки. Мы лазили в соседний сад вместе с Марусей. Но однажды, когда мы с ней  в очередной раз  не разговаривали, я полезла в сад одна. И надобно было так случиться, что в то же время в тот сад залезла и Маруся. Цель у нас была одна, но Маруся начала меня ругать и пригрозила, что приведёт хозяев. Я не испугалась и на угрозу ответила угрозой, сказав, что это она научила меня красть у своих соседей яблоки, и они её не похвалят за то. Маруся присмирела, и мы, взяв по несколько яблок, быстро ушли.

 Ира с нами общалась меньше, и в чужой сад не ходила: у её деда, старого Игната, был собственный  богатый  сад.

25 Января 2013.

Однажды, ещё на своём коне, отец отвёз в больницу нашу маму. Ей очень нездоровилось, и вся она была  жёлтая. Пётр Антонович – молодой доброборский парень, выученный на доктора, сказал маме, что если бы она не пришла сегодня, так уж не жила бы на свете, и оставил её в больнице, в соседнем селе Ежонах.

Шли дни и недели, всем нам очень недоставало мамы, а я за неё боялась и ждала её нетерпеливо домой. Наступил долгожданный день. Отец собрал и приготовил воз, запряг коня, посадил малую Ленку на воз, а мне приказал сесть рядом с ней, сам вскочил на переднюю часть, и мы поехали забирать маму домой – Пётр Антонович её выписал!

Когда мы, радостные и счастливые, возвращались, отец остановился у дома, что утопал в саду. Из калитки вышла женщина, поздоровалась, обняла и поцеловала маму, сунула мне с Ленкой по красному яблочку и восторженно проговорила: "Маруська, якія твае дзеткі пекныя: Кацька, гэта маленькая, як лялька, але гэтая – указала на меня пальцем,– як варона! "

Сегодня я не могу вспомнить, обиделась я или нет, но с тех пор я всегда старалась  на себя посмотреть: в воду ли, в застеклённое окно, в зеркало, если оно мне попадалось,   и  причёсывала  свои волосы, укладывала их  вверх  (так мне казалось красивее), стирала себе платье в подогретой на солнце воде.

А однажды выдумала вырезать дырки на своём стареньком платьице. Потом его показала маме и Кате, сказав, что моё платье совсем изорвалось, и надо уже покупать новое. Много  я за это вытерпела: и мама и сестра высмеяли и обругали меня (хорошо, что ещё не били) и пригрозили, что буду в нём ходить долго-долго, пока оно не изорвётся на мне совсем! "Хочешь быть красивой?!" – вдруг догадались они и продолжали смеяться надо мной.                                                                                                                                                 Во втором классе нас учила красивая и очень строгая учительница  Тамара Афанасьевна. Мы уже писали диктанты, выполняли контрольные работы по арифметике, учительница нас вызывала к доске отвечать и писать, ставила нам оценки, хвалила нас  или укоряла. На перемене, когда она уходила из класса, мы заглядывали в журнал, подсчитывали  количество и качество  наших оценок. Меня Тамара Афанасьевна вызывала со словами: "Хочешь заработать двойку?  Ну,  иди!" Потом диктовала слова, а я их писала на доске, потом недоверчиво спрашивала, почему я в слове «сорока» пишу два «о», и так далее. Я ей отвечала, что это слово нужно запомнить. Учительница неумолимо спрашивала у меня правило, я ей уверенно отвечала, приводила примеры. А после она ставила мне в журнал высокую оценку.

Помню осенний, холодный и серый день 1953 года, когда пройдя почти всю деревню, такую же хмурую и неприветливую, я пришла в свой класс, и как настороженно, тихо, прямо враждебно, все встретили меня. Никто не сказал мне слова, только все перешёптывались и смотрели в мою сторону. И учительница была строже обычного. Кто-то сказал о враге народа, а на уроке учительница схватила меня за грудки и всю встряхнула. И только на переменке тётка Обухова, в доме которой мы учились, обняла меня перед всеми, погладила по плечу со словами "Ты моя цыганочка..." Перед несколькими днями был суд, с которого мама приехала  домой, плакала и голосила, "что будет делать сама, как прокормит детей?!" Расстроенная и несчастная, она объявила, что нашего отца засудили на восемь лет. " Как это мы будем жить, как выдержим столько без нашего кормильца?!" – рвала на себе волосы мама.

С тех пор, я часто слышала слова или разговоры о «враге народа». Это говорили о моём отце, осужденном за зерно с землёй, что я насобирала на колхозном току, который был недалеко от нашего домишка. В летний день я пять раз бежала туда с корзиной за плечами, чтобы подобрать опавшее на землю зерно со снопов, что складывали под навес; подходила и к молотилке – там его на земле было больше,– собирала вместе с землёй и носила домой. Мой отец здесь работал колхозным сторожем. Часто со мной ходила к колхозному току и Надя, моя двоюродная сестра. Слышала я, что и Виктор что-то принёс как раз перед  днём, когда приходили люди из сельского совета и делали «троску» (обыск).

Однажды летним днём тётка Марья, я и Надя пошли в Добрый Бор. По дороге к нам присоединилась какая-то женщина. Мы с сестрой то шли, то бежали то спереди, то сзади. Женщины громко разговаривали, а когда я приближалась к ним, начинали шептаться. В их разговоре и шёпоте я слышала несколько раз слова «враг народа». Эти слова меня страшно ранили, и я вся сжималась, потому что чувствовала, что они относятся ко мне и моему отцу, ко всей нашей семье, но делала вид, что не слышу, не понимаю этого. Я точно не помню, наверное, в нашем селе был единственный враг народа – это мой отец. Когда отца осудили, Катя  уехала на вербовку.  Виктор со мной почти не общался, а если когда  что - то  проговорил, так ничего хорошего в том для меня не было. Ленка была ещё маленькая, и всё вертелось возле неё, а я должна была не только присматривать за ней, но и сносить «награждения» за её лживый плач и предательства. Мне было одиноко и беззащитно. Однажды я написала Кате письмо, рассказала ей  о семье, и окончила словами: "У всех есть отец и сёстры, а у меня никого, приезжай, Катька,  домой". Это письмо было из пяти-шести строк, но оно возымело действие.

Однажды ночью, под утро, я с печи услышала взволнованный смех и плач: вернулась Катя и перечитывала маме и Виктору моё письмо. В то утро я одела в школу Катины старые капроновые, дырявые чулки, потому что у меня не было никаких.  Была весна, и тряпки, которыми я оборачивала ноги, когда ходила зимой в резиновых сапогах, не годились под мои старые полуботинки. Все учителя, кто видел меня, сразу меня осудили, потребовали, чтобы я одевалась в школу, как ученица, мол, капроновые чулки и моя причёска (мои волосы сзади были подобраны на тряпичной ленте снизу вверх и связаны этой же ленточкой в узелок) в школе не годятся! Спустя месяц-полтора Катя съездила попутной машиной (в Минск?) к отцу, в тюрьму, на свидание. Мы все за неё очень переживали.

Вернулась домой весёлая, рассказала об отце, что ему там помогли подать дело на пересуд. И все, с кем она разговаривала там, уверены, что его освободят, скоро отпустят домой.

30 Января 2013.

Так прошла зима. Колхоз не оставил нас без «помощи». Маму уговорил колхозный бригадир работать дояркой на двадцать пять коров (никто в селе не хотел идти на эту работу), а брату предложили пасти коров. Он упирался, не хотел, стеснялся, но бригадир ему сказал и не один раз повторил, что он – мужчина и должен помочь маме и семье. Катя смеялась и шутила над ним, что в своей военной гимнастёрке он будет над коровами, как капитан. Неохотно, но сознавая тяжёлое положение в семье, мой тогда шестнадцатилетний брат согласился.

Я редко видела его дома – он пас коров – летом два раза в день выгонял на пастбище и пригонял на колхозный двор к аборам, а когда временами все вместе сходились завтракать, вёл себя, как хозяин, мама старалась угодить ему, а он распоряжался. Раз со злостью и презрением в голосе он сказал маме, указывая на меня, когда я хотела достать из сковородки кусочек печёного сала: "Дай ей, пусть нажрётся!" – и подсунул сковородку ближе ко мне. И мама поставила передо мной эту сковородку, а я не ела это сало...

Однажды поздней осенью я одна сидела при керосиновой лампе и делала домашние задания. Вдруг кто-то громко постучался в нашу дверь, зашёл во внутрь дома и взволнованным голосом проговорил: "Твой отец идёт домой! Видели его на шоссе!" По голосу узнала, что это был ученик из нашей школы, который учился на класс старше меня. Его  отец  работал на шоссе. Видимо, он приказал Лёнику известить нас о великой радости. Утром я увидела отца, слышала его молодой смех, следила, как он умывался, брился, причёсывался и всё время старался как-то задеть маму, а она увихалась возле печи и носила на стол картофельные блины, мачанку, и всё, что могла приготовить. А потом вся наша семья из шести человек садилась за стол. Отец развернул свои подарки – мне и Ленке весёлый ситчик на платья... Он купил это за деньги, которые получил, выходя из тюрьмы, где пробыл целый год.

С этого времени у нас в доме было живее и веселее. За деньги, заработанные на вербовке, Кате купили большой рыжий шкаф и красивую чёрную есёнку (осеннее пальто). Несколько месяцев она училась в Слониме на швею. Мама работала дояркой, и ей помогала Катя, а я училась в третьем классе, малая Ленка подрастала. Вечерами молодые шли в клуб или в школу, родители, я и Ленка оставались дома.

Иногда к нам приходил наш сосед дядька Антось – Марусин отец. Он рассказывал всякие истории о встречах наших сельчан с чёртом; объяснял действия и психологию висельников перед смертью; рассуждал, что и кто вели их к этому поступку, и всякие другие загадочные истории. Когда не было керосина, мама зажигала лучину, и все разговоры и истории были не только интересными, но таинственными и страшными.

Мама, окончив дела по хозяйству, усаживалась на табуретку и вязала носок, рукавичку, а временами ухитрялась прясть и даже ткать  (у неё были свои кросна).          Чуть позднее к нам в домишко пришли электрики и провели  электричество – зажгли «лампочку Ильича».

Взрослые и дети в каждом доме обрадовались и очень оценили эту новинку, берегли её. С лампочкой Ильича было счастливее жить. Спустя небольшое время, в сельские дома пришло радио. У нас радио не было, пока я не окончила школу. Сейчас не понимаю, почему я не потребовала у родителей, не настояла провести его. Может потому, что брат и родители решили строить новый дом, и все деньги, работа и жизнь были нацелены на это великое, продолжительное и тяжёлое действие.

В третьем классе нас учила прекрасная, молодая и справедливая  учительница   Мария Александровна. Уже строили нашу настоящую школу, но младшие классы пока ещё размещались в домах жителей деревни. Наш третий класс учился в небольшом деревянном здании  напротив будущей школы. Одного дня в середине урока к нам в класс зашли родители с девочкой. Это была семья приехавшего из России директора рыбхоза. Они привели учиться свою дочку Людочку. Все одноклассники зашевелились, а кто-то проговорил: "Пусть сядет с Дмуховской!" Но учительница сказала: "Соня сидит одна, вот Людочка к ней и сядет!" Все изумились и притихли, а Люда уже сидела со мной. А через неделю - две нас приняли в пионеры, каждому повязали красный галстук. Я любила свой пионерский галстук и с гордостью носила его.

Я любила ходить в школу: писать диктанты, контрольные работы, учить и читать наизусть стихи, выразительно и с пониманием читать прозу. Я знала наизусть правила из учебника «беларускай мовы» и повторяла их вместе со стихами, когда оставалась сама, когда шла в Добрый Бор к тёте, когда отдыхала у ручья. Мне нравилось участвовать в концертах художественной самодеятельности. Когда учительница готовила их с нами, и мы выступали в школе или клубе, я постепенно знакомилась с учащимися других классов. Утром мама доила коров, а я сама, голодная, без корки хлеба, каждый день и в мороз, и в ветер бежала в школу, желая, чтобы меня вызвали отвечать, мечтая получить хорошую оценку.

Нас научили здороваться со старшими людьми, и, пройдя по деревне в школу и домой, я многим  говорила "Здравствуйте!", и замечала, отвечают мне или нет, как отвечают, каким тоном.

Радовалась, когда меня кто-нибудь спрашивал: "Как было в школе?" или об оценках.  Каждый день осенью, зимой, весной я меряла дорогу в своё будущее, шла и бежала к нему навстречу, верила, что оно прекрасно.

4 Февраля 2013.

Моя мама, как ей рассказывали, а она нам, в трёхмесячном возрасте осталась сиротой: умерла её мама, а вскоре и отец, который работал полицейским в Слониме – упал со своего служебного коня, повредив голову и другие части тела. Спустя некоторое время, он умер. Кроме мамы, в семье были ещё две девочки – старшая Лиза и средняя Лена. Все дети после смерти отца оказались в приюте в разных местах. Родственники старших забирали домой – им нужны были помощники в хозяйстве, рабочая сила. Во время первой мировой войны все три сестры с различными семьями были в беженстве в глуби России.

В то время люди не только терпели войну, но и голодали, болели страшной болезнью – тифом. Мою шестилетнюю маму с температурой, без сознания сняли с поезда и поместили в больницу. Там она боролась со смертью и победила, выжила! Вместе с чужими людьми добиралась в родные края на повозке. Это была семья с детьми; чужая девочка была здесь лишней. Однажды хозяева повозки решили оставить маму и уехать без неё. Когда ранним утром она от голода и холода пробудилась, то не нашла рядом знакомых лиц. Соседи по ночлегу объяснили ей, что её «фурманка» уехала вместе со всеми взрослыми и детьми.

Бедная девочка плакала и кричала от страха, но ей никто не помог, и она побежала по дороге, чтобы догнать свою повозку. Мама рассказывала, плакала и обхватывала голову  руками – так болезненно в который раз она переживала пережитое. Когда Маруська пробежала немалый отрезок пути, она изумилась, остановилась и ещё громче заплакала. Она увидела повозку, мчавшуюся ей навстречу. В ней была та самая семья, что покинула посередине пути беспомощную, одинокую, голодную и холодную сиротку. Они было отъехали уже несколько километров, но всё это время мучились и переживали за свой поступок так сильно, что не смогли продолжать свой нерадостный путь, – и возвратились за ней.

В это время старшая сестра Лиза уже вернулась в родительский дом, что стоял на горке, второй слева от кладбища. Средняя Лена попала в приют в России. Она там выросла, выучилась на медсестру, вышла замуж. Всегда писала письма Лизе и Марусе, а как узнала, что у нас трое девчат в семье, присылала свои ношеные вещи.

Долгие годы со своим мужем Александром Павловичем, с дочерью Ларисой  она жила в Свердловске и в Челябинске. Однажды, когда Ларисе было уже восемнадцать, её родители уехали на несколько дней отдыхать. Когда вернулись домой, Лариса открыла  им дверь, и, указав на молодого спортивного парня, объявила: "Знакомьтесь! Это мой муж – Николай!" С этого времени тётя Лена (Елена Романовна) была несчастна. Она не смогла смириться с Ларисиным внезапным замужеством, без благословения, без свадьбы, без гостей, без родственников.

И, наверное, поэтому, спустя годы, она помогла Ларисе вместе с Толичком убежать от Николая. А Николай приезжал к нам за своей женой и сыном. В нашей деревне он объявился на «опеле» (так он называл свою бежевую машину) и привёз с собой большое оживление. Мама жарила блины и яйца; меня послали к богатым соседям одолжить вилки с ножами; во двор, где стояла машина, набежали соседские мальчишки и девчонки; взрослые стояли неподалёку и курили, рассматривая машину, что-то о ней говорили. Когда Николай отдохнул, вышел, поздоровался со всеми, о чём-то поговорил и предложил провезти нас, детей, по деревне. На другой день Николай уехал в Слоним за Ларисой, где она с Толичком и Катей жила на квартире.

Мама рассказывала, что и после беженства она была в приюте, окончила там четыре класса польской школы, но родственники с Доброго Бора забирали её к себе домой, им нужна была помощница. Когда мама подросла, она самостоятельно служила в Слониме, зарабатывала себе небольшие деньги. Однажды, когда Маруся приехала из Слонима на выходные, она ужаснулась: на месте, где стоял их высокий и большой дом, остались обгоревшие куски дерева и печь – кто-то спалил их дом! Лизе и Марусе не было где жить.

 Вскоре Лиза вышла замуж за Ивана, сына Корпика, в дом, что у самой реки, через дорогу, напротив сгоревшего родительского дома. Маруся могла остановиться у своей сестры: весёлая и работящая, она не была в тягость. Да и её надел земли и леса с отцовского наследства очень  пригодился молодой семье. Раз мама услышала, как разговаривали Иван с Лизой: "Маруся замуж не пойдёт – всё останется как есть", – говорил Иван. И она не выдержала, выскочила вперёд и уверенно заявила: "Почему не пойду? Пойду!" Долго ждать не надо было: мой отец из бедной батрацкой семьи, старший из трёх братьев, посватался к красавице Марусе, и она согласилась. Когда она мне это рассказывала, то подчёркивала, что наибольшим желанием её в тот момент было желание отделиться от семьи сестры, самостоятельно жить своей семьёй и работать на себя, на своём поле.

Так мама вышла замуж за первого, кто за неё посватался. Она не посмотрела, что отец был хромой от рождения: они были молоды и красивы, энергичны, хотели жить и работать для себя, для своей семьи. А работать они умели, к тому же у мамы было своё поле и кусочек леса – наследство от отца, которым она и её сёстры всегда гордились. 

5 Февраля 2013.

Рядом со смертью в моей жизни мне пришлось идти достаточно часто. Об этом рассказ впереди, но сейчас о тех случаях, что произошли в раннем детстве и совсем недавно...

Однажды Галя и Надя (мои двоюродные сёстры, что жили через тонкую дырявую стенку в пристроенной части дома) позвали меня с нашего общего двора за хату, где был небольшой и узкий кусочек нашего картофельного поля. В ту пору там ничего не росло, наверное, это было ранней осенью. Галя в руке держала лопату или копач, и она начала там копать яму. Надя стояла со мной и держала меня за руку (напомню, что Надя была старше меня на год-два, а Галя на четыре-пять лет,  а мне было четыре - пять годиков). Когда яма (сантиметров пятьдесят на сто) была готова, Галя мне предложила лечь в неё. Надя сказала: "Ляг, примеряй..." Мне это показалось неприятным, и я не торопилась «мерять»  яму, но Галя настаивала: "Ну, ложись ты!" Я упрямилась, а Надя сказала: "Ты ляг!" Не знаю, чем бы всё закончилось,  если бы в это время  меня  не   позвал своим зычным и неприятным голосом брат Виктор. Я вырвала  свою  руку  из  Надиной  и побежала на его зов, оставив сестёр одних. Мне никогда не предоставлялся случай выяснить этот момент, но когда он ещё изредка всплывает в моей памяти, я ощущаю, как близко я была к смерти.

В те годы, после войны и разрухи, в годы моего раннего детства (родилась я в 1945 году), не было элементарной гигиены, не было условий и средств, чтобы её соблюдать. Так одолели меня глисты, которые часто о себе давали знать. Их было много, и они искали выход, и лезли со всех отверстий. Раз я лежала на краю печи, и в глазах у меня было жёлто, кружилась голова, страшно тошнило. Моя мама каким-то образом оказалась возле меня, да ещё с Титовой Катей, что жила через дорогу, где мы брали воду. Тётка Катя держала в руках спички и кружку, и  командовала моей маме: "Разарвi падушку! Пер`е, пер`е давай!" А сама положила перье в кружку, запалила его и поднесла ближе к моему лицу, носу. "Дыхай! Дыхай! Цягнi ý сябе!" –  взволнованным, полным страха, голосом кричала тётка Катя.

Тётка Катя и мама вились надо мной, как змеи, и делали всё, что могли, чтобы глисты у меня не пошли горлом. "Задушаць, задушаць яе!" –  кричала и плакала мама." Яшчэ давай пер`я, сюды давай! " – держала надо мной кружку и командовала тётка Катя. Через минут десять они перестали кричать и виться надо мной, разошлись, оставив меня лежать...

Позднее, когда я училась в школе, к нам прямо на уроки приходила наша сельская врач Мария Романовна с медсестрой. Они проверяли чиcтоту наших рук, ушей, волос, и всем до единого давали таблетки от глистов. Благодаря этому, я вполне выздоровела и больше таких неприятных и опасных проблем никогда не имела.

Уже пятый год я живу и радуюсь своим движениям, мечтам и действиям. Многие из моих знакомых ещё недавно, например, прошлым летом, спрашивали меня или замечали: "Ты живешь? Я думала, что ты умрёшь... "Я им искренне отвечаю: "Живу, как видите. И мой врач думал, что я умру, и участковая не давала мне шансов. Я и сама думала, что умру…  Уже видела дорогу в небе... к Богу".  А Янка обняла меня и сказала: "Софинька, тебя Бог оставил жить, ты нужна ещё тут, на Земле! "–  "Выходит так", – ответила я, и обняла свою милую и добросердечную знакомую – продавца в молочном магазине на тржнице.

А со мной произошло вот что. Мы уже встретились с Душаном, увидели друг друга  в нашей  корчме  на тржнице  и понемногу  общались, а позднее я  предложила  ему     перейти ко мне жить. Было нам так лучше, хорошо и приятно, но иногда я выясняла с ним отношения. И однажды я ему сказала: "Я не собираюсь терпеть, потому что в жизни мне этого было достаточно. Терпела своего первого мужа, потому что он был отцом моих детей.  Да не вытерпела – развелась. Второго терпела, потому что он взял меня за жену и пригласил жить в Чехословакию. Ну а ты мне никто, и терпеть от тебя ничего и никогда не буду! "– объяснила  и предупредила я Душана. Утром, как обычно, я проводила его на работу, а днём он пришёл раньше обыкновенного и сказал: "Я сегодня не приду к тебе. " Сказал и ушёл. А я осталась лежать в постели. В последнее время ничего не ела, в глазах плавали чёрные облачки, чувствовала общую слабость, и страшно болели все суставы.

 Так я опять осталась одна в «своей» служебной квартире моего, умершего семь лет назад, мужа. Кроме новоиспечённой неприятности, у меня была масса других, одна другой хуже и противнее. Например, суд с аэропортом по его инициативе  за  эту служебную квартиру или выплата экзекуции, в результате которой половина моей пенсии не поступала на мой счёт, а впереди было много ещё таких месяцев. А тут ещё и у сына, и у дочери ничего оптимистического. Расставание с  Душаном было последней каплей  в чаше. И без того я не могла есть, а тут вообще перестала. И никуда не пошла, слегла. В первый день сходила в магазин, купила себе белое вино и запивала безысходность. Прошёл один, второй и третий день. Я уже не могла никуда идти, только каждые пять - десять минут в туалет – обострились мои урологические проблемы. Когда я лежала в постели, смотрела через  большое окно в небо. Среди бело - серых облаков я видела длинную и широкую серебристую полосу, которая уходила всё выше и выше. И думала я, что это выглядит, как дорога к Всевышнему, и было мне всё безразлично. О еде и питье я даже не  помышляла. Когда я собиралась, чтобы выйти из дома, я очень уставала и мне хотелось снова лечь.

 Душан мне позвонил вечером на третий - четвёртый день после нашего расставания и сказал, что завтра придёт. Я ему безразлично ответила: "Как хочешь. " А когда он пришёл, я не шла, как обычно, на кухню, не подогревала ему ужин, не включала там телевизор. И он спросил меня и один и второй раз: "Что с тобой?" Я ничего не отвечала ему. Естественно, что я ему о своих проблемах не говорила, и он не знал о моих терзаниях, кроме суда за квартиру. Душан мне предложил вызвать скорую помощь, но я всячески отказывалась, а потом примирительно уверила его: "Утро вечера мудрёнее, завтра посмотрим".  А утром мне было ещё хуже, и Душан закричал высоким, не допускающим возражения, голосом: "В больницу пойдёшь, вызываю скорую помощь!" Я не ответила ему ничего и начала медленно собираться. В последние дни я так располнела, что не могла натянуть колготки и свои сапоги, одни, другие, третьи... В скорую помощь меня довели под руки, а в больнице после осмотра врачами и сдачи анализов меня положили в палату. Там я пролежала две недели. Особого лечения не происходило: диета, отобрали воду и поставили несколько капельниц, и то это было уже на второй неделе моего пребывания в больнице. Есть мне по-прежнему не хотелось, и дня два-три я не дотрагивалась к еде, не могла смотреть в ту сторону. Не ходила, едва дошла до туалета, пребывала в полудремотном состоянии. Душан приходил ко мне каждый день, нежно дотрагивался к моей руке, ноге, и я слабо улыбалась ему. А он мне делал массаж, приносил яблочки, мандаринки и просил, чтобы я что-нибудь съела в его присутствии.

 Однажды я попросила его купить мне  пижаму. Он купил ещё и ночную рубашку, хотя в жизни он такие вещи никогда не покупал. И тона красивые подобрал – пижама розовая, а ночнушка голубая. Постепенно я почувствовала голод, и попросила Душана принести мне кусочек курицы или ещё чего-нибудь съестного. Когда меня внезапно выписали перед Рождеством, и мы с Душаном приехали ко мне, я съела кусок курицы, но была ещё голодна, а дома ничего съестного не было. Но я не растерялась: начистила и сварила картошку, открыла банку маринованной цветной капусты с огурцами и наелась от души.

 Прошли дни, недели и месяцы, пока я смогла выйти из дома, зайти в нашу корчму, пройтись по магазинам и рынкам. А Душан всегда был рядом со мной, переживал за меня, радовался моим успехам в деле выздоровления, ходил за мной по врачам, возил в такси и сопровождал меня в Брест. И сейчас он рядом со мной, а я не представляю без него жить в Словакии.

10 Февраля 2013.

...В те зимы и вёсны, летом и осенью мама работала в кохозе дояркой, свинаркой и опять дояркой. И сейчас она у меня перед глазами: выше среднего роста, тонкая, почти худая. Высокий, сильный лоб прикрывала прядь чёрных волос, причёсанных на большую правую и меньшую левую половины, которые разделял ровный белый рядок. Голубые, чуть прижмуренные глаза, прикрытые чёрными ресницами, широкие и густые чёрные брови, курносый нос, широкие скулы, немного впавшие щёки; белоснежные зубы скрывались за полными, чувствительными губами и обнажались довольно редко, а когда мама улыбалась, всё её лицо при этом делалось прекрасным. Но чаще она была серьёзной и сдержанной, а когда считала необходимым, атаковала своих противников, и мало кто мог устоять перед ней. Золовки и братья моего отца завидовали ей, а отец держал перед ней респект.

У нас дома часто не было хлеба, а картофеля хватало лишь до весны. Не могли дождаться нового урожая, и мама часто «щупала» корневища ещё цветущего картофеля, пытаясь найти, не повредив их, более крупные плоды, чтобы сварить вечеру (ужин).

Когда перебирали колхозную картошку, все женщины и моя мама старались там работать, чтобы украдкой за пазухой принести домой несколько картофелин. Только молодая и бедная вдова Текля, у которой умерли муж и сын, не осмелилась взять и одной картофелины, хотя в недостроенном холодном доме сидели и голодали её двое сыновей.  Бригадир отворачивался и не раз говорил женщинам, чтобы они её «научили», посоветовали взять несколько плодов, чтобы накормила детей. Но Текля не могла отважиться на это мелкое воровство, хотя видела, что все женщины совали картошку, куда только могли, чтобы хоть немного принести домой и сварить на ужин. За работу в колхозе начисляли на день 1-2 трудодня. А на трудодень давали 100 граммов жита, пшеницы, ячменя, гречихи.

Когда мама получала за свои трудодни, что заработала дояркой, свинаркой, наш старший сельчанин, который заведовал колхозным складом (амбаром), отвешивал ей её «стограммы» зерна, а я и отец грузили это на колхозный воз, в который был запряжён колхозный конь. А потом мы везли целый воз с верхом мешков с зерном, заработанных за каждый день тяжёлого труда на морозе, в навозе во все времена года. Все, кто проходил мимо, смотрели на этот воз и мою маму, выглядывали в окна, смотрели и завидовали ей. Отец вёл коня с возом, мама шла рядом, прямая, гордая и красивая. Если бы я умела, то написала бы не только эту картину...

Не раз мама со слезами и плачем рассказывала, как доярки водили зимой на ставы поить коров.  В  колхозной  аборе, где стояли коровы, воды не было, а одного колодца на целый двор было мало. Зимой, в мороз и ветер, дождь и снег, доярки, кроме того, что доили, кормили и убирали за коровами, должны были пригнать коров к воде напиться (отвязать, привязать). Без нормальной одежды и обуви (в резиновых сапогах), без чая, без хлеба. Однажды мамина корова поскользнулась на льду, пыталась удержаться, но лёд был скользкий... ещё пыталась выровняться и стоять, но не смогла... и всей своей тяжестью рухнула на лёд... и – разодралась! Мама рассказывала и плакала, плакала и рассказывала; плакала, что не смогла помочь несчастному животному. Мне было жалко и корову и маму. И сейчас мне очень жаль своей мамы и коровы...

Моя мама бежала и молилась Господу,  просила спасти её любимую коровку Бурку в горящем коровнике. Бежала, просила Господа и плакала, когда Бурка  подавилась картофелем и её пришлось зарезать.  Я  помню эту красивую, гнедую, невысокую и чистую молодую коровку с большими умными, прямо говорящими глазами и маленькими, широко расставленными рожками. Не раз я доила её, помогая маме, чистила её веничком, а мама смеялась надо мной – “какая культурная доярка!?”, гладила её и трепала ей ушки. Мне было тоже неизъяснимо жаль нашей милой Бурки. Не раз приходит мне в памяти, оживляя боль в сердце.

Кроме ста граммов зерна за трудодень, дояркам платили какие-то деньги за молоко. Платили нерегулярно: когда за месяц, когда за три. Доярки между собой разговаривали и жаловались, что это далеко не те деньги, которые им положены. В сельском клубе на видном месте красовались фотографии передовых доярок нашего колхоза: Осташевской Анастасии Михайловны, Козел Марии Романовны (моей мамы), Козел Марии Семёновны (тётки Марьи).

Я много и долго помогала маме: подоить, отнести, сдать и записать молоко; убрать навоз, когда коровки на пастбище; положить соль, подкормку, дождаться их, привязать, когда станут на свои места; подоить, отнести, сдать, записать...

Мне даже снился этот коровник, когда я уже лет пятнадцать жила в Словакии. Доярки поджидали своих коровок и часто присаживались на несколько минут вместе обменяться мнениями, новостями и впечатлениями. Иногда они ссорились, ругались, критиковали друг друга. А я садилась возле, читала книжку и подслушивала их.

Раз с нами была моя мама. Когда утихли споры, и наступила пауза, она вдруг набросилась на меня с криком: " А ты  что здесь читаешь ксёнжку?! (причём слово «ксёнжку» она проговорила вопросительно-удивительным и уничижительным тоном).  Всё равно, учителькой не будешь!"– убедительно закричала мама. Это было так неожиданно, неуместно и неприятно, что даже сейчас я содрогаюсь от воспоминаний. Я не привыкла отмалчиваться, и твёрдо, кратко перед всеми ответила: "Буду!"

Моя мама, умудрённая жизненным опытом, обременённая заботами и потерями, работой дома и в колхозе, видела во мне не будущую учительницу, а доярку. А я совсем юная, почти ребёнок, мечтала и думала о лучшей жизни, о чистоте и красоте. И у меня была дерзость не только на языке, но и в целом моём нутре – моей сущности.

А книги, что читала всегда и всюду, где могла, поддерживали меня, помогали устоять перед суровой действительностью, направляли в будущее.

11 Февраля 2013.

Это не был первый и последний раз, когда мама обругала меня за моё пристрастие к чтению. А я читала книги всюду: дома за столом, на полку, что служил нам постелью, на печи зимними вьюжными и морозными вечерами. Часто, зачитавшись, вздрагивала, когда мама кричала на меня зловещим шёпотом (чтобы не разбудить отца и малую Ленку): "Туши свет!" Или с негодованием отмечала: "Читаешь стопудовые книги, – глаза испортишь!" – угрожающе предупреждала меня. Летом я старалась решить ситуацию так, что с книжкой уходила в колхозную кукурузу, что росла за стеной нашего дома, где никто не мог найти, беспокоить меня и пугать страшным голосом. Лишь Ленке говорила, куда иду, чтобы она принесла мне с обеда кусочек хлеба и договаривались с ней, что когда она меня позовёт, я ей отзовусь.

Книги я брала в нашей школьной библиотеке, которая поначалу тоже располагалась в жилом доме, хозяйками которого были сёстры-сироты. Одна из них – Ирина была больна туберкулёзом. Старшая Мария была очень красивая и милая в обращении. Часто, когда я шла в школу или обратно, забегала к ним, здоровалась и выбирала себе книгу. В основном это были книги об октябрятах, пионерах, о революции. Позднее нам разрешили брать книги в колхозной библиотеке, что располагалась в деревенском клубе. Работала в ней Баранова Вера Ивановна – дочь председателя колхоза, который «посадил» моего отца в тюрьму на восемь лет. И как Вы уже знаете, мой отец пробыл там один год. После пересмотра дела отца признали невиновным и отпустили домой.

Вера Ивановна была сухая и некрасивая женщина, грубого обращения, как и её отец. Однажды, когда я принесла книгу на обмен, Вера Ивановна недоверчиво и строго меня спросила: "А ты прочитала её?" Я ей утвердительно ответила: " Да, прочитала," – " Сейчас мы это проверим," – сказала она, и, поудобнее усевшись, открыла книгу, что я принесла, посредине и предложила мне: "Рассказывай!" Я стояла перед ней и не знала с чего начать, но нашлась и сказала: "А о чём там пишется? Прочитайте мне одно - два предложения!" Вера Ивановна осуждающе закивала своей головой, посмотрела на меня страшными глазами, но прочла мне из книги два - три предложения. Я прервала её и начала очень подробно рассказывать ей не только содержание главы, а всю книгу. Она не скрывала своего удивления и сказала: "Ну что же, выбери себе следующую…"

С этого времени я выбирала себе книги сама, и вместе с героями рассказов, повестей и романов я побывала на берегах Амазонки, Миссисипи и Миссури, бороздила кораблём водные просторы Тихого Океана, исследовала Таинственный остров, познакомилась с капитаном Немо. Путешествовала и переживала с героями Джека Лондона и искала драгоценности на острове Сокровищ, переживала одиночество и упорную борьбу за жизнь Робинзона Крузо, мучилась и страдала от ран Алексея Маресьева, радовалась за него, гордилась им и брала с него пример. Зачитывалась и размышляла над повестями А. Беляева, хотела быть похожей на героинь повестей и романов Тургенева, Толстого, Чехова. А герои Н.Чернышевского звали и вели меня в будущее и уверяли, что оно прекрасно...

Я читала и учила наизусть стихи А. Пушкина, В. Маяковского, М. Лермонтова, А. Блока, Я. Коласа, Я. Купалы, П. Бровки, П. Панченки, М. Танка. С ними я жила и училась, боролась, верила, любила и надеялась. Они мои друзья на всю жизнь – прошедшую и настоящую, до самого конца. При этом хочу поделиться с Вами своей большой радостью:

теперь своих любимых авторов и их произведения, а также моих любимых героев я в любое время могу найти в интернете – не надо мне идти в библиотеку!

12 Февраля 2013.

Сегодня была опять на «заградке» между тремя и четырьмя часами. На огороды никто не приходил, только кошки бежали мне навстречу, и я прошла в свою калитку по нетронутому снегу, которого было много – сорок-пятьдесят сантиметров. Вся Словакия заметена и укрыта под обильным снегом. Накормила своих «милачиков», расчистила тропинку от калитки на «большую дорогу», разогрелась и почувствовала себя моложе и легче.

Бодро пришла на остановку, подошли женщины – работницы аэропорта. Поздоровались, обменялись мнениями, новостями, больше всего о погоде: "Так намело, наснежило, даже на остановках снега больше, чем где, потому что его только отгребли в стороны, и выходим из автобуса прямо в эти горы снега, " – жаловались и возмущались женщины.

Подошёл автобус, они уехали, а я ещё подожду немного. Наверное, зайду в магазин «Kaufland», пройдусь там, что-нибудь куплю и поеду домой. Ведь Душан сказал, что в корчму не пойдёт, может, встретимся в магазине. И не ошиблась в своих предположениях. Душан, счастливый и радостный, после успешного рабочего дня уже купил всё по своему усмотрению и шёл на остановку. Ещё в магазине он увидел меня и подошёл ко мне. Мы взаимно обрадовались, он галантно предложил подождать меня, но я ему посоветовала поторопиться домой, там ждёт его кот Али, а я прогуляюсь, посмотрю на товар, на цены, что-нибудь куплю.

В магазине «Kaufland» есть что посмотреть и купить. Я люблю пройтись и остановиться у цветов, выбрать что-нибудь домой на кухню для настроения и глаз, для души и сердца. Говорю о растущих цветах и цветочках различных размеров, красок и тонов. В последнее время они владеют моим сердцем. Останавливаюсь в кондитерском отделе, выбираю вафли к чаю, орешки, смотрю и выбираю себе коробку конфет с акции (уценённых на 15%-30%). В магазине я не покупаю дорогие товары, а, наоборот,  смотрю и выбираю, что дешевле и что лучше. Не покупаю много, лучше купить чаще и каждый раз свежий продукт, чем покупать всё сразу и накапливать это дома.

Захожу в отдел для домашних любимцев, беру сухой корм для кошек и иду через кассу на остановку. Так много снега, особенно по краям дороги, очень тяжело я и другие переступаем его. Стараюсь быстрее добежать до остановки, чтобы автобус не ушёл без меня. Кому хочется в такую пору при такой погоде ждать двадцать и более минут! Дома встречает и ругается на меня кот Али (я слышу это ещё перед дверью), а Душан открывает мне. Всем приятно, что мы вместе и дома. Обменявшись новостями, что мы насобирали за целый день, я иду на кухню приготовить ужин, заодно слушаю теленовости. Душан смотрит  телевизор в зале.

Нас озадачило отречение папы Бенедикта XXVI от престола. Каждый об этом думает и говорит сегодня, при этом вспоминает Нострадамуса. По радио нам рассказали о нескольких таких случаях в истории церкви. Говорили, что и папа Ян Павел второй тоже хотел отречься, но не успел – умер.

У меня событие: Аллочка – моя дочка, была со своим мужем на экскурсии в Дубаи, и они решили прислать из Аммана почтой DHL мне небольшие сувениры. Уже эта посылка в Словакии, но неизвестно, как я её получу. Мне сказали на таможне, что я должна представить  им документы об оплате за посылку. " Но мне прислали посылку, а не документ, " – возразила я. "– Пусть пришлют ещё и документ об оплате " – ответили мне. "Будете требовать от меня ещё и деньги? " – спросила я. – "Будем", – кратко ответили мне.

А через два дня у Алки День Рождения. Ей уж тридцать семь лет. Из них шестнадцать мы не общались... А завтра пойду на почту и пошлю ей в подарок деньги. Она лучше решит, что ей нужно. Душан дал ей двести евро, я сто. Заплачу за посылку тридцать два. Служба Western Union оправдывала мои надежды и ожидания уже несколько десятков раз. Я очень рада, что есть такая служба: завтра оформлю всё необходимое на почте, заплачу, получу документы и могу звонить ей, чтобы шла получать свои денежки.

Алка замужем за арабом, мусульманином, живёт в Иордании, у них пятеро детей. Старшая Айя будет праздновать День Рождения в апреле, ей уже шестнадцать, и я её тоже поздравлю, воспользуюсь службой Western Union. И Алкиных сыновей поздравлю с помощью этой службы. Мне нравится, что эта служба меня никогда не подводит.

Утро всегда мудрёнее, и завтра увидим, чего достигнем. Одно знаю точно, что буду с Олегом в Интернете с самого утра и будем работать (я в Братиславе, он в Бресте) над текстами моего сайта.

14 Февраля 2013.

Вчера у Алки был День Рождения. Мы виделись по Skype. Была она весёлая, улыбающаяся до ушей. Мне было приятно видеть её такой. А у нас сегодня праздник влюблённых – День Святого Валентина. Мы с Душаном как-то мимо этого. Но ничего, это ему ничего не надо. А мне надо всё. И надо его приучить к порядку, чтобы знал, что другому (мне) надо всё, и надо считаться с этим, помнить. Работаем (в основном, Раед в Аммане), чтобы я получила  посылку. Увидим, что будет завтра.

15 Февраля 2013.

Опять меня выручают друзья в Словакии. Семья Горыновцев (Людвиг с его женой Мариной) приехали за мной своим авто, и мы отправились получать эту «драгоценную» посылку. Долго и много раз мы передвигались из одного учреждения в другое, и, наконец, посылка в моих руках. И мы, усталые, но довольные, везём её ко мне домой.

16 Февраля 2013.

Летом женщины и девушки из нашего села ходили в лес собирать ягоды – землянику, позднее чернику. Между тем появлялись грибы – сперва жёлтые и чистенькие лисички, потом белые, подберёзовики, подосиновики и всякие другие,  под осень – маслята, сыроежки, зелёнки, подзелёнки, грузди.

Катя брала меня в лес, и мы шли вместе с нашими близкими соседками – тёткой Сашей с Марусей, тёткой Таней, мамой нашего одноклассника Славика, Маней, Катиной подружкой. Я и Маруся соревновались и здесь: кто больше соберёт ягод. Ягоды собирали целый день и под руководством Марусиной мамы прятали их в бывших партизанских окопах, шли домой, а ранним утром, когда солнышко только пробуждалось, мы все опять собирались у дороги, по которой бежали в лес, ещё собирали ягоды и попадавшиеся при этом грибы. А к полудню тётка Саша, Катя и Маня брали спрятанные ягоды, выходили на шоссе, останавливали попутную машину и везли приготовленные корзины продавать в Барановичи. Не только тяжело их собирать, ещё тяжелее было их продать: и в городе у людей не было денег, а лес не был далеко. Тётка Таня, я и Маруся, пособирав ещё немного ягод, возвращались домой.

Несколько лет спустя, я водила в этот лес свою младшую сестру и свою подружку Иру с её младшей сестрой – ровесницей Лены, где мы также собирали ягоды и грибы, прятали их, а вместе с солнцем следующего дня приходили на то же место в лесу пособирать ещё ягод, потом выходили на шоссе, останавливали машину, платили шофёру и везли в Барановичи продавать дары леса. Продав, заходили в магазин посмотреть товар, помечтать, что когда-нибудь и мы там купим что-то, необходимое и красивое, для радости, для души...

Я любила лес, были у меня заветные места, и я радушно делилась ими со своей подружкой. Вместе с солнцем мы приходили в лес, и вместе с солнцем мы уходили из леса. Солнце нас согревало, освещало нам путь и помогало ориентироваться. Наш лес, наше в нём солнце и лесная песнь, полная таинственной тишины и загадочных, порой ужасных звуков зверюшек и птиц, живут в моём сердце и мыслях. Почти каждое лето я приезжаю в родную деревню и бегу в лес встретиться с ним, узнать его, подышать его чистым воздухом и послушать его вечную песню.

В то лето Катя с девчатами и парнями нашего села бригадой поехали в деревню Селец косить и грести сено. Наша Катя была не только красивая, но умная и острая на язык. За ней ходило много парней из деревни, но никто не имел успеха. Каждого она отгоняла от себя, критиковала или просто убегала. А в Сельцах она познакомилась с Николаем, и, наверное, их обоих поразила взаимная влюблённость, а позже любовь. Когда все вернулись из Селец, Катя каждый день с подружками только и говорила о нём, и сказала, что он пообещал приехать в Гавеновичи.

Однажды под вечер, в субботу, я подметала наш широкий и длинный двор. Из клуба, что находился рядом, звучала музыка – песни Руслановой, «Подмосковные вечера», «Старый клён», «Задумчивый голос Монтаны». Понемногу собирались девчата и парни, жители деревни, которые хотели посмотреть фильм. Я очень любила эти песни, и, работая, напевала их вместе с певцами. И вдруг я увидела, что по главной дороге идёт незнакомый парень, высокого роста с богатыми светло-русыми волосами, зачёсанными вверх; он был в костюме и вёл при себе велосипед. Катя показывала подружкам и мне его фотографию. Я узнала его, вбежала в хату и закричала Кате: "Приехал! Он приехал на велосипеде! " Катя замерла от радости и страха, а через несколько минут она собиралась на своё первое свидание.

Дома мы все переживали и волновались за Катю и парня, что отважился приехать за ней в чужую деревню. Поздним вечером они вдвоём пришли к нам домой. Николай поздоровался с отцом, а мама подала на стол ужин и потом вместе с Катей присела за стол. Все, а вскоре к ним присоединился Виктор, долго и живо о чём-то разговаривали. Коля был красивый, очень общительный, непринуждённый, легко обо всём и со всеми разговаривал...

Рано утром Коля позавтракал, простился со всеми и поехал домой. А мы с Катей и подружками, нашими соседками – тёткой Сашей и тёткой Таней пошли в лес за ягодами. Дорога была не близкая, и пока мы шли в лес, женщины и девчата всё разговаривали, обсуждали приезд из Селец. Всем нравился Николай, и все признали, что он и Катя – красивая пара; что Катя вчера вечером выглядела красивее обычного. Восхищались, что Коля в клубе при всех одел ей на руку свои часы; что Катя «под часами» была обворожительная и элегантная. Мне было приятно слышать такие слова, потому что в них была чистая правда.

Я любила свою сестру и гордилась ею: это она присматривала за мной в лесу; она показала мне его красоту и богатство, возможности, которые он в себе таил. Не один раз она брала меня в Барановичи и показывала, где и за что продаются собранные нами ягоды и грибы. Катя водила меня в магазины и показывала, что в них можно купить на заработанные нами небольшие деньги.

Моя сестра научила меня мечтать о будущем и красоте, стремиться к ней. Когда она что-то рассказывала о ком-то, всегда слышался её весёлый смех – она критиковала своих ухажёров, их слова, недостатки, обхождение. Никто из них ей не нравился и не был настолько хорош, чтобы она допустила мысль о каком-то  сближении с кем-нибудь из них. О Николае она молчала. Он был далеко...

21 Февраля 2013.

Кончилось лето, наступила осень, и я начала учиться в четвёртом классе. Мы всё ещё учились в деревенских домах, но новая, большая, просторная, наша настоящая школа уже строилась! И говорилось, что через год мы все, а также наши ровесники и ровесницы с Доброго Бора, Колбович и Ежон будут учиться в нашей средней школе!

Учебный год пролетел быстро. Наш четвёртый класс готовился к экзаменам, и мы их сдавали в доме тётки Обуховой. Я любила писать диктанты и решать задачи. Первые шаги в арифметике мне помогла сделать тётка Котиха, вдова, мать двоих сыновей – ровесников Кати и Виктора. Она научила меня читать задачу, понимать её содержание и вопрос.

Когда Катя была на вербовке, мне помогала делать уроки её подружка Маня. Это у Мани я написала письмо Кате, чтобы она приезжала домой. Маня помогла мне только оформить конверт и рассказала, как зайти на почту и отправить письмо. Когда Катя получила его, она твёрдо решила возвратиться домой.

Наша учительница Мария Александровна подготовила нас к экзаменам. Помню, что диктант и контрольную работу по арифметике я писала с чувством волнения и ответственности и в то же время уверенности в своих силах.

В это время в нашей семье развивались нерадостные для меня события. Однажды серым майским утром к нам приехали трое: Николай, его отец и мама. Отец Николая – участник и ветеран войны – получил ранение,  вследствие  которого на правой руке у него остались всего два пальца – большой и мизинец; вёл себя как герой - фронтовик, был хозяином положения. Мама была невысокая, худенькая, тоже разговорчивая женщина. Но и разговаривала, и двигалась только после мужа, и лицо её имело на себе печать испуга, боязливости. О том говорили и её глаза: когда она что-то хотела сказать, сначала вопросительно - робко смотрела на мужа. Они приехали сватать мою сестру за Николая. Сваты садились с отцом за стол и тут же наводили справки: что они богаты и им не имеет значения, что Катя из бедной семьи. Главное, что жених, их единственный сын (в семье было ещё четыре дочери), не может и не хочет без Кати жить.

А я смотрела на гостей и в окно, и видела, как под нашей цветущей бело-розовым цветом яблонькой разговаривали Катя и Николай. И она сама, как эта молодая цветущая яблонька: её зарумянившиеся щеки, голубые глаза, прикрытые чёрными ресницами, чёрные, красиво изогнутые брови, курносый нос, алые губы, и всё её лицо обрамляют чёрные блестящие волосы и делают его ещё прекраснее.

Николай что-то ей говорит, тоже краснеет и опять говорит, а Катя склоняет голову, что-то отрицает, но слабо, неуверенно. Вот заходят в хату – первая  Катя, а потом Николай. Мама с криком набрасывается на Катю: "Iдзi, няма чаго галаву дурыць! У мяне яшчэ ёсць!" – и указала на меня. Катя молчала, и слёзы катились по её румяным щекам.

Так бывший партизан, владелец пистолета (за что его в деревне прозвали «пистолетом», а потом и его сына), «богатый» хозяин (дома, сада и живности) вместе со своей женой сосватал мою сестру за своего единственного сына. А вскоре была свадьба, на которой я в стороне наблюдала, как каравайницы пели песни, месили тесто и пекли каравай. А утром начали съезжаться и приходить первые гости. Одна из них была наша соседка Текля, у которой умер муж, сдохла  корова, а несколько позднее умер сын Володя. Жила она теперь с двумя старшими сыновьями в недостроенном, без полов, доме. На двух постелях не было матрацев (сенников), а лежали какие-то тряпки, а возле ведра и в ведре с водою лежали дохлые мыши. Видимо, от голода и жажды они погибли.

И сама она, и её дети всегда ходили в рваной, худой одежде. Но когда она пришла на свадьбу, её невозможно было узнать: краснолицая, черноокая с изогнутыми чёрными бровями, прямым носом и сочными молодыми губами, открытой подкупающей улыбкой и твёрдым здоровым телом, одетым в красивый зелёный сарафан с белой блузкой. Её чёрные длинные волосы были гладко причёсаны, сзади собраны в пучок и прикреплены золотистым гребнем, а плечи прикрывал большой, цветастый кашемировый платок с длинными кистями. Это была красавица, о которой все давно забыли, а сейчас она объявилась и всех изумила, показав себя в своём настоящем виде. На мгновение она, как луч солнца, вынырнула из тьмы и нищеты и ослепила всех своей красотой, чистотой и здоровьем. Все говорили о ней ещё долго после свадьбы.

Приехал жених со своими  друзьями  и через некоторое время встретился с невестой, которую ему так просто не отдали, и заплатил он за неё немало. Невеста была задумчивая и бледная; длинное белое платье с долгими рукавами; туфли едва виднелись из-под него, на голове белая вуаль, которая её несказанно украшала, опускалась на землю и тянулась по ней. Невеста придерживала её рукой, а в другой держала букетик полевых цветов, где преобладали бело-розовые краски, перевязанные голубой лентой.

Когда поехали венчаться, я со слезами в очах помогала маме и её «хозяйкам» носить на столы, мыть посуду. А когда молодые обвенчались и вернулись, их встретили родители, благословили, пожелали счастливой и крепкой семьи. Мама утирала слезу, а отец волновался, но не показывал вида. С улыбкой и гостеприимным голосом он пригласил всех за стол. На свадьбе кричали «горько!», пели песни, играла музыка, гости с молодыми уходили в клуб, где танцевали, возвращались, снова садились за стол и так до утра. Затем опять садились за стол, и все старались быть на своих местах, опять пили, ели, кричали «горько!», и по команде свата и его помощника начали дарить молодым свои скромные подарки. Отец с мамой подарили корову, кто-то принёс курицу, а тётка Марья – маленького поросёночка.

Кто-то одарил жениха дугою, «чтобы не бегал  за  другою». Кто-то принёс пятёрку и десятку рублей. Невеста одаривала всех караваем, который каждый брал в чистый носовой платочек. Потом пели песни, и молодожёны уже стояли в кузове колхозной машины возле рыжего шкафа со всеми подарками и гостями. Катя была всё такая же задумчивая и серьёзная...

У меня сжалось горло, тяжёлые слёзы сыпались из моих глаз. Когда машина отъезжала, Катя заплакала. Чувства горечи и большой потери переполняли меня. Моя сестра будет жить далеко от меня, и неизвестно, когда и как мы увидимся с ней. Может, и я, как она, поеду когда-нибудь с бригадой  в  Селец на сено, и мы увидимся с ней?..