Литературный сайт Строка - Странички из Дневника (2 часть)

апартаменты комплекс крым

Главное меню

Информация

Наши лидеры

gen
949304 Очки
slivshin
762132 Очки
Владимир Константинович
551694 Очки
sovin1
492592 Очки
shadow
473990 Очки
Олег Гудков
308587 Очки
Владимир Хорошевский
303052 Очки
Соломон Ягодкин
289180 Очки
alekosin
277053 Очки
Юрий Богданов2
241752 Очки
Олег Русаков
228825 Очки
Тиа Мелик
223241 Очки
olivka
198813 Очки
Лена Пчёлкина
193605 Очки
Бонди
186443 Очки

TOP комментаторов

Владимир Константинович
77 ( +44 )
slivshin
49 ( +68 )
Соломон Ягодкин
18 ( +10 )
shadow
14 ( 0 )
Тиа Мелик
10 ( +19 )
Бонди
7 ( +5 )
gen
7 ( +5 )
piter
5 ( +4 )
Макс мартини
4 ( +5 )
sovin1
4 ( +2 )

Сейчас обсуждают

( Голосов: 4 )

Странички из Дневника (2 часть)

Проза

03.02.2015 11:15

Автор: Соня Вайсова

20 Февраля 2013.

Сегодня, как всегда по средам, я проснулась и встала с постели с чувством приятного ожидания встречи с Олегом (сыном) по Skype. Быстро умылась, подкрасилась, причесалась, оделась как всегда получше, приготовила себе чай и включила компьютер. Моему сыну сорок четыре года. Это высокий, довольно симпатичный и развитый мужчина. По состоянию здоровья не работает. Год назад окончил Европейские корреспондентские курсы по web-design, получил сертификат и охотно делится своими знаниями с окружающими и, естественно, со мной. Это по его инициативе я веду свой блог, но без него у меня была бы только тетрадь с моими литературными записями и фотографиями. И мне мило и приятно, что у меня с моим сыном есть произведение. Правда, оно небольшое, но оно растёт, т.е., мы продолжаем работу дальше: я пишу, сын печатает, вместе посредством интернета работаем над текстами, он же оформляет и обновляет мой блог.

Когда мы с сыном встретились в интернете, поздоровались, обменялись мнениями о работе над сайтом, у меня отказала мышь – перестала принимать мои команды, бездействовала. Рассердившись и расстроившись, я сказала Олегу, что сегодня отнесу её в магазин «Electroworld», где мы с Душаном ее купили. Позвонила на работу Душану, и договорились, что пойдём вместе. Выполнив ряд работ по тексту (представьте, что я в Братиславе, а мой сын в Бресте!), мы расстались. Следующая деловая встреча у нас в пятницу – 22 февраля.

Мы с Душаном встретились в автобусе, как договорились. Он ехал с работы, а я из дома. Пересев на другой автобус, я счастливо засмеялась, увидев Душана. В магазине рассказала о случившемся продавцу и подчеркнула, что это не был первый раз, и батарейку уже поменяли. Продавец, ничего не объяснив, ничего не предложив, сказала: "Напишем рекламацию!" Сказала и сделала – дала подписать уже готовые листы, один – мне, другой – себе.

– А где мышь или деньги? – растерянно спросила я.

– Через месяц, мы решим этот вопрос, в течение тридцати дней,– ещё раз утвердительно сказала она. ( Душан+ в это время прохаживался по большому залу магазина).-- Или исправим вам это, или обменяем на новую.

– Это я должна ожидать тридцать дней? Такой магазин, такой авторитет и такое убогое решение! – возмущалась я.

В это время Душан выбирал для меня другую мышь (с хвостом! Кабельную) и шел к кассе рассчитываться. Душан очень интеллигентный и чувствительный человек. Он сразу не хотел с этим связываться, это я довожу все дела до конца. А конец не всегда бывает благополучным. Вместе с Душаном мы заехали к нашим кошкам на заградку. Они у нас не голодают, и несколько дней не все приходят к столу – загуляли. По дороге домой ехали (быстро пришёл автобус), а я смотрела в окно и думала, как это странно обошлись со мной в магазине. Но ничего, жизнь покажет, а я пока воздержусь, буду ждать. Ведь я умею ждать. День стоял морозный, светлый, в окне направо, как раз над огородами, висели, касаясь земли, удивительные, мягкие и пушистые белые копны облаков; как манна небесная для кошек, выглядели они. Впереди и всюду по сторонам ничего такого: холодное, синее чистое небо, без единого облачка. Мы подъезжали к центру, а те вкусные облака оставались сзади, там, на «заградках», где кошки.

22 Февраля 2013.

После Катиной свадьбы в сердце и дома стало пусто и печально. Наступила осень. Я и мои одноклассники начали учиться в нашей новой школе. Здесь же учились все другие старшие и младшие школьники. У нас появились новые предметы и учителя, классный руководитель – учительница математики София Савельевна. Её муж Иван Григорьевич был завучем школы. Выше среднего роста, мало разговорчив и строгий, он всегда ходил в костюме защитного цвета, напоминающем сталинский. Иван Григорьевич вёл у нас историю, и это у него на уроках я узнала о древнем греческом государстве и его культуре.

У Ивана Григорьевича часто дёргался левый глаз, особенно, когда он начинал что-то объяснять или выражать своё недовольство. Кроме того, у него было что-то с горлом: почти в каждом предложении и даже, когда молчал, он старался прочистить его и издавал краткие, такие культурные, прямо вежливые звуки. Даже многие из нас, в том числе и я, поступали так же, когда вдруг пересыхало или першило в горле. Его серые глаза и высокий лоб, прямой, средней величины нос, полные мягкие губы и редковатые волосы, коротко подстриженные и причёсанные кверху, – словом, весь его вид свидетельствовал о том, что перед вами молодой, старше тридцати лет человек, который не намерен с вами возиться или чрезмерно доверять. От него несло холодком и желанием показать, что здесь, в школе, он – главная фигура. Я любила уроки истории и часто получала отличные оценки.

Уроки белорусского языка и литературы вела милая и симпатичная Тамара Васильевна. Однажды к нам в класс на урок белорусского языка пришло много учителей из других школ. На урок пришёл и наш директор Николай Иванович. Тамара Васильевна после небольшого вступления поставила вопрос и вызвала меня отвечать к доске. Я всё ответила, привела примеры, написала их на доске. Ответила на все дополнительные вопросы. Ведь не зря я повторяла белорусский язык, как стихи, наизусть, при этом с полным пониманием, со своими примерами; знала автора учебника белорусского языка М.Евневича и чувствовала к нему большое уважение и даже восхищение. Тогда я ещё не знала, что пройдут годы, и я встречусь с ним... Все были довольны моим ответом, а я и сегодня помню переполненный наш класс, весеннее солнце в окне и лучшую оценку мне за ответ в журнал и дневник. Так прошёл наш первый открытый урок.

Уроки географии вёл шутливый и грубоватый Алексей Адамович. Я любила географию и своего учителя. Он, как капитан корабля, прошёл с нами Средиземное и Красное моря, заглянул и провёл нашу лодь по Берингову проливу, курсировал и дрейфовал с нами по Тихому океану, останавливался у мыса Доброй Надежды. Все учащиеся нашей школы его прозывали «Белый»; даже в деревне говорили о нём «Белый», потому что его волосы, и лицо, и одежда были светлые, чистые, белые. И зубы, и руки его были белыми. Русский язык и литературу вела очень интеллигентная, красивая и молоденькая Нина Николаевна, а её муж Николай Иванович Дегтярёв был первый директор и строитель нашей школы. Нина Николаевна очень интересно и красиво вела уроки языка и литературы. На них она развивала у нас понятие о красоте, наши чувства и самосознание. И сама наша учительница была необыкновенно милая. В деревне все очень уважали и любили эту молодую семью.

Я любила своих учителей и предметы, которые они преподавали с душой и сердцем, стремилась учиться и получать хорошие оценки. Только с математикой скоро начались недоразумения. Возле меня не было никого, кто мог бы помочь мне. Когда отдалялся от меня предмет, вместе с ним отдалялся и мой учитель.

В ту осень Виктора призвали в армию, и мне было жаль его и грустно. Прошло несколько месяцев, и однажды зимним днём почтальон принёс письмо с треугольником, и я сразу поняла, что это от Виктора. Нетерпеливо его раскрыла, а там, кроме листа, была ещё и фотография, где Витя был заснят с двумя такими же, как и он, солдатиками возле большого котла. Я читала письмо, плакала и смеялась от радости, целовала фотографию. В письме брат рассказывал: " Когда нас построили и сказали: "Кто хочет служить на кухне, два шага вперёд!"– я вышел. А когда спросили, почему хочу служить на кухне, ответил, что часто варил дома". Так Виктор стал успешно служить в армии. Когда пришли домой родители, я радостно прочитала им несколько раз это письмо. Они радовались и хвалили своего сына. И, конечно же, знали и верили, что он не пропадёт, по службе пойдёт хорошо!

Мама часто навещала Катю: нам всем очень её не хватало, и все мы переживали за неё. В такие дни мы с отцом управлялись по хозяйству, а также в колхозном коровнике. Малая Ленка успешно начала учиться в первом классе. Однажды отец показал мне, где будет строиться наш новый дом... Это был кусок голого поля за деревней, через дорогу, по которой росли молодые пышные вербы. Немного дальше на север, шагов за сто, начиналось болото. Место мне не понравилось, но говорить было нечего – никто меня не спрашивал, что мне нравится или нет. Наверное, и у родителей не было возможности выбирать. Правление колхоза или сельсовет выделили его – пожалуйста, стройтесь! Если бы выбирала я, то наш новый дом строила бы напротив, через дорогу, ближе к лесу. А ещё лучше, я построила бы его возле нашего старого дома...

23 Февраля 2013.

Сегодня Душан принёс мне письмо – драгоценное! Я нашла свою одноклассницу Людочку Кузнецову. Наверное, в ближайшее время встретимся в интернете! Чувствую себя счастливой, когда могу искать и находить дорогих и близких мне людей. Слава Всевышнему! А в следующее (первое мартовское воскресение) Душан принёс мне (шёл с магазина, заглянул в почтовый ящик) письмо от Нади, моей двоюродной сестры, с которой когда-то выросли в нашем старом доме, внутри перегороженном тонкой дырявой стеной. Надя не торопилась с ответом, и я уже была готова написать снова и спросить, что случилось. Слава Богу, всё в порядке: немного заболела. Кто не болеет в наши годы?.. Даже прислала фотографию с мужем и двумя внучками по бокам, как с розами,– тоненькими, гибкими, красивыми... Одна блондинка, другая брюнетка, а глаза - то Надины. А сама Надя, как королева, со своим мужем, высоким и усатым, прямо-таки симпатичная пара!

Галя мне не ответила на письмо, а когда звонила ей, никто не подходил к телефону, а потом несколько раз сказали, что нет такого номера. Я уже звонила и по Skype, ничего не выходило. Посылаю Гале открытки, а Надя мне вдруг сообщает, что она мне не напишет, потому что не видит. Хорошо, что знаю, как молиться за неё. Таковы дела... Ехать к ней в Бобруйский район, без письма, без разговора не могу в такие годы. Скорее к Наде в Оренбургскую область.

Людочка Кузнецова меня приглашала в Самару – Волгу посмотреть. Заманчива идея, если заметить, что из Бреста в Самару идёт прямой поезд, то мне кажется, исполнима. Время и жизнь покажет, но тут каждому ясно, что надо поторопиться... Как сегодня, вижу тебя, дорогая Надя, как ты сидела на плоте в чёрной фуфайке перед отъездом на вербовку за лучшей и самостоятельной жизнью далеко от Родины. В свои семнадцать ты выглядела, как птица перед отлётом. И чувствовалась тогда наша тревога, и не было ответа на немой вопрос: " Увидимся ли мы когда-нибудь? ".

С Надей мы вместе росли: ссорились, мирились, бродили по лесу в поиске грибов; собирали первую землянику, а затем чернику и ездили продавать её в Барановичи, чтобы получить рубль-другой. Однажды Наде сшили розовое в мелкие, тоже розовые, чуть поярче, небольшие цветочки с зелёными веточками штапельное платьице под резинку. И рукавчики платья были коротенькие, тоже под резинку, – фонариком. В нём она была очень красивая: тёмные волосы, светло-карие глаза, прямой гордый нос, высокий лоб, немного скрывающийся за её пышными волосами, в меру полные розоватые губы скрывали за собой белоснежные зубы. Когда она улыбалась, всех располагала к себе и завораживала своей невинной улыбкой. В своём розовом платье Надя выглядела как на картине. Однажды это платье Надя дала мне одеть на торжественную линейку в школе, где я принимала рапорта от председателей пионерских отрядов. Причесав волосы, я заплела косы, надела платье Нади и сверху повязала красный галстук.

Я любила свой пионерский галстук. Когда в восьмом классе нас принимали в комсомол, я, пользуясь правом, всем объявила, что ещё похожу в пионерах: "Некуда торопиться,– сказала я. Надо подумать!" Почти все в классе стали комсомольцами, а я каждый день себе повязывала свой пионерский галстук. В тот день в платье Нади я чувствовала себя такой же красивой и значительной, как она. С тех пор прошло пол-столетия (!), а я помню то мгновение, себя, Надю, и чувства дружбы, что наполняли нас, и милое розовое платьице, которым от души поделилась со мной моя сестра.

10 Марта 2013.

Готовлюсь к встрече с Олегом и включаю Skype. Светится Самара! Дай-ка наберу! И через минутку вижу Людочку – Люду Кузнецову! Боже, мы видели друг друга впервые за пятьдесят лет. Благодарю тебя, Господи! Такое чудо ещё год назад мне и не снилось. И за всё обязана Олегу, это он всё установил, объяснил, потому мы с Людой так молниеносно встретились. Первые слова, первые впечатления... Как было так и осталось, только видно, что Людочка выросла и возмужала, и во всём, как и прежде, интеллигентная. Изменился тон – стал уверенно-командным. Моя радость неописуема: я нашла её, как себя. И, кажется, что сейчас мы более похожи, чем тогда: и в этом тоне, и в жизни, и во взглядах.

Представьте себе, как заурядная мысль может вам изменить ситуацию, даже жизнь. Наполнить её новым содержанием, впечатлениями и целями, сделает вас счастливее. Сначала я задумывалась и останавливалась на мысли, что было бы интересно встретиться с Людой. Когда приезжала к себе в деревню, спрашивала о ней, взяла телефон её сестры Татьяны. И звонила, но никто не брал трубку. А недавно в конце августа прошлого года, приехав из Беларуси в Братиславу, вдруг меня осенила вот эта небольшая мысль: "Напишу-ка я письмо Татьяне и попрошу, чтобы она помогла мне связаться с Людой..." Написала и ждала, верила, заглядывала в почтовый ящик месяца три. Недели две назад Душан шёл из магазина, заглянул в почтовый ящик. И что вы думаете? Он принёс мне письмо от Люды! Со всеми её адресами и краткими рассказами о себе. Таня получила моё письмо и не оставила его без внимания. Когда Игорь (их старший брат) приезжал к Люде в гости, он доставил и отдал ей моё письмо. Это был мне наилучший подарок на Восьмое Марта. И в этот день мы встретились в интернете, а Людочка пожелала «любить себя, радоваться солнцу и воздуху, заботиться о своём здоровье». Спасибо, моя дорогая! Надеюсь, мы встретимся не только в интернете!

В этот день поздравили меня все мои дети: внучка Алиса даже похвалила меня, и было тяжело выдерживать эти её слова о красоте, энергии и молодости. Я поздравила её взаимно, заметив, что она уже смотрится вполне самостоятельной, взрослой девушкой: уверенность в разговоре, движениях и действиях... Главное её действие сейчас – учёба и работа. И Марина (невестка) подошла и поздравила, улыбнулась, и тоже назвала меня «молодой» и «обаятельной». Даже сын не поскупился на слова и признал во мне человека «незаурядного, вполне привлекательного типа». Как только выдержать столько добра? Если бы не было этого милого праздника, так вряд ли бы я услышала столько правды о себе...

Только Аллочка меня не поздравила, не празднуется у них этот день, не позволено ей было поздравить меня, даже Skype включить. И здесь проявляется нестандартная особенность в её и моей жизни.

Я очень рада, что в Беларуси это официальный праздник. Марина рассказывала, что в Бресте на улицах мужчины и женщины с цветами, тортиками и, как положено в праздник, с улыбками. Красные тюльпаны, жёлтые мимозы, улыбки, тёплые и милые слова, и всё это приятное оживление свидетельствуют о чувствах дружбы и солидарности всех людей и сердец.

Я люблю и ценю этот праздник, уважаю и помню тех, кто боролся за права женщин. По-моему об этом нужно знать и помнить всем, особенно молодёжи. Знать и помнить, чтобы беречь свои права и свободы, не терять их, не забывать о них, бороться за них и приумножать их. Жаль, в Словакии нет этого праздника уже несколько лет. Но вопрос о правах женщин живёт. И праздник живёт, только неофициально.

Захожу в продуктовый магазин «Лидл», неподалёку от дома, и какое приятное удивление: молодой, стройный мужчина с богатой шевелюрой чёрных волос подносит и дарит мне розу со словами:

– V d´en MDZ! (– В день МДЖ!)

– Pekne d´akujem! Nič krajše ješte som nezažila! (Большое спасибо, ничего красивее ещё я не пережила!)

А молодой мужчина, улыбаясь, подходил к следующей женщине, девушке и дарил им красную розу в честь МДЖ. Вечером в теленовостях премьер Роберт Фицо поздравил всех женщин с праздником 8-го Марта и сказал: "Пока я буду и где буду, праздник МДЖ в Словакии будет. Это нужный праздник".

В магазинах и на тржнице мужчины и женщины покупали цветы, на улицах и остановках предлагали первые подснежники. Так МЖД неофициально шёл по Словакии. Для меня в этом году этот праздник был счастливее, чем когда-нибудь. Алка вечером позвонила и поздравила меня, а я её. Через несколько дней мы с Олегом открыли мой сайт.

13 Марта 2013.

Вчера была у зубного врача. Она мне поставила пломбу. Стараюсь, мы вместе с пани докторкой стараемся сохранить как можно дольше мои оставшиеся двадцать один зуб. Мой зубной врач – высококвалифицированный специалист, а я у неё хорошая пациентка. То, что моя стоматолог на уровне, говорят мои зубы, которых я давно могла бы не иметь. О том, что я хорошая пациентка, твердят факты: я регулярно и вовремя прохожу превентивный контроль, лечу зубы, и всегда без каких бы там ни было неприятных чувств, а с радостью. Ещё лучше чувствую себя, когда выхожу из кабинета с вылеченными зубами, когда могу широко и беспечно улыбаться всему свету. Хуже, конечно, когда зуб приходится удалять. Но я знаю и всегда чувствую, что мой стоматолог с любой проблемой моих зубов справится блестяще: всё сделает быстро и точно, снизив до минимума неприятные ощущения. Хуже, когда начинает болеть, когда проходит действие анестезии, но и на это есть выход: моя доктор даёт мне на всякий случай таблетку. Так мы с ней боремся за мою красоту уже семнадцать лет.

Я очень часто её благодарю и припоминаю, как я бегала по коридору поликлиники от одной двери к другой с наполовину выбитым зубом (taky darček som si dostala od manzela- slovaka). В какую дверь ни стучала, не получала помощи. Никто не желал связываться с cudzinkou - иностранкой. В это время по коридору проходили две женщины в белых халатах, я бросилась к ним навстречу и отчаянно просила: "Prosim Vas, pomožte mi! Zachrant´e mi zub!" («Пожалуйста, помогите мне сохранить зуб!») Слёзы катились по моим щекам, а руки и ноги дрожали, болела голова и сильно стучало сердце. Моя докторка остановилась, выслушала меня и пригласила в свой кабинет.

Это была молодая, красивая женщина. Она пригласила меня сесть в кресло, сфотографировала мой зуб, почистила его и закрепила. С тех пор мы часто встречаемся и расстаёмся с улыбкой и добрым словом.

И вспоминается мне, как мы (двое - трое девчат) убегали с уроков математики под предлогом, что нам болят зубы, в нашу сельскую больницу, где был стоматологический кабинет и доктор. Я садилась на велосипед Дмуховского Коли (по его разрешению), и мы все трое мчались в Ежоны. По очереди заходили в кабинет, а молодая врач смотрела и не знала с чего начать. Когда я ей сказала, что, видимо, надо зуб вырвать, она охотно принималась за дело, а потом сожалела, что удалила вполне здоровый зуб, а я её утешала, что в следующий раз мы будем умнее. Ещё позднее, когда я жила в Бресте, и у меня страшно болели зубы, мы с мужем зашли в стоматологическую поликлинику. Вышла медсестра, а муж, видя мои мучения, попросил её: "Вырвите ей этот зуб!"– "Как можете Вы такое говорить?! – набросилась она. – Какой Вы муж, что хотите, чтобы ваша жена так рано осталась без зубов и преждевременно состарилась! " – решительно поучала уже нас вдвоём медсестра.

С тех пор я внимательно следила за своими зубами и лечила их вовремя, не торопилась их удалять. Наоборот, мой первый вопрос и просьба звучали так: "Посмотрите, пожалуйста, может его ещё можно сохранить?" Я поняла, что зубы лучше всего лечить в начале заболевания. А вчера своей докторке похвалилась, что сегодня открываем сайт, мой сайт, который мне помог сделать мой сын. "Сын в Бресте, а я в Братиславе, мы общаемся по Skype: разговариваем, советуемся, работаем вместе над ошибками в текстах", – рассказывала я. И она радуется за меня, я это вижу, слышу и чувствую. Я – хорошая пациентка у всех своих врачей: участковой, гинеколога, гепатолога, эндокринолога, уролога, дерматолога, иммунолога. Всюду регулярно и когда нужно, иду к ним за своим здоровьем, за своей жизнью. Спрашиваю и получаю совет, лекарство, надежду – всё это так необходимо в мои годы. Я чувствую и знаю, что без них – моих «лечителей» и друзей, я была бы беднее и несчастнее.

15 Марта 2013.

Уже открыли с Олегом мой блог - 13 марта 2013 года, а если представить, что и мои дети родились 13-ого (Олег в июне, а Алла в феврале), то создаётся впечатление, что это число преследует меня. Уже читают мой блог, но в очень незначительном количестве.

Я с помощью Олега всё больше осваиваю компьютер: послали и получили письмо из Подгорной (моей родной школы). Писал его мне знакомый незнакомый Владимир Борисович, директор школы, наш сельчанин. Он прислал мне сразу три письма. Мне было их очень приятно читать, и то, что появилась возможность познакомиться с таким для меня интересным человеком и коллективом учителей, который он возглавляет. С каждым разом я всё больше понимаю, как интернет сделал качественнее и лучше мою жизнь и тех, кто со мной. Рассуждая об этом, нельзя не сказать о Душане. Он купил ноутбук, а я его заставила им овладеть. Я писала, а Душана просила отослать тексты Олегу. Когда он пытался сказать, что делать этого не умеет, отвечала ему: " Научись! " Он учился, фотографировал, посылал текcты по e-mail. Когда оказалось, что посланные тексты тяжело читать, Душан купил сканер, и всё образовалось. Мало того, когда мы с Олегом работали над текстами по Skype, Душан сам и по моей просьбе шёл на «заградку» накормить кошек – в холод и снег, в дождь и ветер. Когда я извинялась перед ним, за то, что злоупотребляю его добротой, он скромно улыбался и говорил: "Ничего, вы работайте, у меня времени достаточно". "Тебе было холодно", – говорила я. – "Ведь я оделся и обулся потеплее, даже капюшон пристегнул", – говорил он, а я хвалила его, что, наконец, он привыкнет к капюшону.

Душан невысокий, спортивной фигуры мужчина. На свои семьдесят выглядит моложаво: его короткие седые волосы едва покрывают небольшую, но умную голову. Он всё не может забыть свою густую шевелюру, которую потерял после пятидесяти. Высокий в меру лоб, небольшие, седые, как и волосы, брови, голубые, как небо, глаза, небольшой нос, немного неровные полные губы и небольшие уши делают его приветливым, скромным и добрым. Широкие плечи и грудь, небольшие руки, ровные прямые ноги. Его аккуратность и чистота во всём – движениях, одежде, отношениях – делают Душана привлекательным и неповторимым. Ну и как мне его не любить, не ценить, не уважать?

И ещё есть человечек, который помогает мне быть такой работоспособной. Это моя дочка Аллочка. И хотя ей самой в чужой стране с пятью детьми в большом доме, в большой семье нелегко, она подбадривает и меня, и Олега, и даже Душана. Она слушает по интернету мои тексты, делится своим мнением (не знаю, что они с Олегом говорят обо мне), спрашивает Душана, не замучился ли он со мной. И, конечно же, подбадривает и поддерживает Олега, чтобы имел терпение со мной. А я ей говорю, как не слушаются меня пальцы на клавиатуре, или как быстро забываю то, чему научил меня Олег…

Только вот не знаю, как мне помочь ей, как поддержать её?..

16 Марта 2013.

Сегодня четыре часа просидела у своего пульмонолога под дверями. А когда к ней зашла, пробыла там едва больше пяти минут. Кашель дома и в автобусе убивает меня. И в поликлинике страшно кашляла среди ожидающих. Получила рецепт на антибиотик, купила его, потом откашливающие таблетки и вентолин – спрей в полость рта для остановки кашля. Что же, Бог дал, почти год мне не были нужны эти ядовитые средства, и зиму я прожила без них, а сейчас вот, весной, забрало. Так у меня проявляется хронический бронхит, и я тяжело, но упорно борюсь с ним.

17 Марта 2013.

По радио не утихают темы похорон Маргарет Тэтчер и американского Бостона. Пугающие образы войны в Бостоне привлекают не только прессу, радио и телевидение. О них думает каждый, кто прислушивается к современному ритму жизни. Как рассказывала одна из журналисток Словенского радио, террористы заставляют людей переживать страх, неуверенность в своей безопасности.

Символом надежды в Бостоне стал белый цветок, который подают каждому участнику марафона, чтобы посеять радость и надежду. Люди молятся за раненых в больницах, что борются за свою жизнь. Белых цветов всё больше. А людям надо быть бдительными. Кто может быть уверен в безопасности на похоронах леди Тэтчер?

Марафон увидят в Бостоне в 2014 году!

20 Марта 2013.

Сегодня виделись по Skype с Олегом. Он научил меня следить за посещаемостью на моём сайте. Всё-таки приятно видеть название «Cтранички», мой псевдоним и фотографию. Очень рада, что мы с Олегом это доказали. Олег отправил письмо в мою школу (в Подгорную) – ответ директору.

Приготовила хороший суп из шпината, отварила рис, броковицу, сделала нам с Душаном по шницелю, даже сфотографировала нашу фамилию. Написала и отправила письмо Алле Бусик, Любови Феодосьевне и Марии в Польшу. Всех пригласила читать мой блог. Разговаривала с Романкой, чтобы помогла всё это грамотно перевести на словацкий; наверное, не захочет: у неё много работы – трое маленьких деток.

Съездила и покормила кошек, забежала на почту, послала письмо, получила из «ElectroWorld» неутешающий ответ на рекламацию компьюторной мыши и отправилась в «Kaufland».

– Neviete, kde tu Kaufland?(Не знаете, где здесь «Кауфланд»?) – спрашивает меня молодая девушка, когда мы вышли из автобуса.

– Viem (Знаю),– отвечаю ей и предлагаю идти вместе. – Vy ste neslovenka? (Вы не словенка?)

–Nie (Нет),– отвечаю. Som bieloruska (я – белоруска), – с гордостью добавляю ей. А девушка старалась успокоить ситуацию:

– И я была в Англии, меня тоже спрашивали. – И тут же добавила:

– А где лучше?

А я ей на это:

– А Вы что отвечали, когда Вам задавали такой вопрос?

Девушка ненадолго замолчала, а потом сказала:

– На это тяжело ответить. Что-то есть лучшее там, что-то у нас. А главное, лучше, что это наш дом. Я закивала ей:

– Всюду хорошо, а дома лучше.

И тут же пожаловалась симпатичной незнакомке:

– А я отвечаю, что дома мне никто ничего не дал даром и здесь так же.

У входа в магазин на прощанье мы познакомились. Я ей сказала:

– Я – София!

А она с готовностью протянула мне руку и с улыбкой ответила:

– Габика!

– До свидания, Габика!

– До свидания, София!

В «Кауфланде» после просмотра и покупки необходимого товара ещё раз встречаюсь с Габикой, предлагаю ей почитать что-нибудь в моём блоге и прошу её написать несколько слов о том по электронной почте, даю ей свои адреса. Через кассу иду на остановку, а автобус уехал без меня! Ничего не остаётся: надо ждать целых двадцать минут.

День был тоже приятный – солнце пробилось сквозь облака и разогнало их. Чистая синева, прозрачный воздух и небольшие редкие хлопья оставшихся облаков напоминали о недавней схватке зимы с весной. Во всем была видна убедительная победа этой ещё юной, хрупкой, нежной и несмелой весны: между землёй и небом стоит тёплый прозрачный воздух; сквозь старые листы пробивается и зеленеет травка; кучками слетаются и внезапно разлетаются в стороны такие же серо-бурые, как листья, воробьи. На цветниках и газонах пробиваются первые голубые и белые подснежники. Зацветают тюльпаны. Вот-вот раскроются нарциссы. Скромно синеют, желтеют и розовеют от стыда Анютины глазки. И эти цветы, с их неповторимыми красками и тонами, в моих мыслях и чувствах превращаются в гимн весны, жизни, победы.

Какие-то мысли и слова о блоге мне может послать Люда Кузнецова. Вспоминаю, что у меня в сумке фотоаппарат и начинаю фотографировать Малую и Большую спортивные арены, «Кауфланд», недоступные нормальному человеку новостройки на Байкальской улице. Так быстро пролетели двадцать минут, подходит автобус, и я, усталая, довольная и молодая, иду, шагаю, тащусь по лестнице домой. Кот Али слышит меня с первых ступенек и начинает ругать меня, "где я хожу так долго без стыда и совести, а он пропадает один дома. Хорошо, что Душан пришёл, а так, вообще, тоска..."

Душан открывает мне дверь и держит Али, чтобы не выбежал, а я их двоих придерживаю, глажу рукой, здороваюсь с Душаном и «извиняюсь» перед «коцуриком», обещая угостить его вкусненькой рыбкой.

21 Марта 2013.

В нашей деревне почти каждый человек (мужчина или женщина) имели кроме своего имени и фамилии прозвище (мянушку). Это прозвище применялось к нему от рождения как бы по наследству от отца или матери, или чем-то прославившегося родственника. Прозвище человек мог получить с момента его рождения и его первых и дальнейших движений в жизни. Оно могло прирасти, благодаря какому-нибудь случаю, где главную роль играл этот человек. Есть случаи, когда прозвище говорит о качестве или характерной черте человека, о его профессии, способе жизни.

В нашей деревне кроме фамилий, созвучных названию зверей – Соболь, Медведик, Козёл, были и есть такие фамилии, как Бусик, Тарасюк,Дмуховский, Юреня. Иного качества и значения фамилии Гулик, Лукашик, Малявка. Чтобы узнать, определить человека в разговоре, употреблялись наряду с фамилиями, а часто без них, прямо прозывки. Я долго уже не живу в своей деревне, но когда изредка приезжаю туда, на улице встречаясь с людьми здороваюсь. И они мне отвечают и сразу спрашивают:

– А чья вы?

– Вайсова, – отвечаю.

И сразу становится ясно, и начинается разговор:

– А где вы сейчас живёте?

– В Словакии, – отвечаю я и объясняю, что раньше это была Чехословакия. А сейчас Словакия и Чехия.

– А какие они эти словаки и чехи? – продолжается разговор дальше. – Да вы присядьте!

– Алена, Алена хадзi сюды, Соня Вайсова прыехала! – приглашает одна из женщин свою соседку.

Та подходит, и, прикрывая рукой глаза от солнца, смотрит на меня и спрашивает:

– А дзе вы тут? У сваёй хаце?

– Не, – отвечаю, – у своих соседей, и, желая ответить на первый вопрос, начинаю рассказывать, что словаки очень похожи на нас, белорусов. И чехи такие. Но словаки к нам ближе и языком, а чешский язык ближе к польскому. А вот внешностью подобны мы все: высокие, красивые, голубоглазые, кареглазые, а главное душой. У словаков души широкие и добрые.

– Па-гэтаму ты там i жывеш? – заключают мои любопытные и милые односельчанки.

А вот уже брата моего отца – Павлюка прозывали как-то не совсем хорошо – Хули, в то время когда у его младшего брата была прозывка Шешко. И если мои любопытные знакомые хотели узнать о моих двоюродных сёстрах, так спрашивали:

– А дзе тыя Шэшкавы дзяýчаткi жывуць?

И я им рассказываю, как было их потеряла, но недавно нашла, пишу им письма: Наде в Оренгбургскую область, а Гале в Бобруйский район, да вот, жаль, она мне не отвечает...

Иду по деревне и любуюсь знакомым пейзажем: высокими домами с весёлыми заборами, калитками, умытым дождём асфальтом и нежным утренним солнцем. Хочу зайти к маме моей подружки Иры, подхожу к калитке, а она на замке. И тут же соседка говорит, что вчера Катю «Полячку» (Дмуховскую) забрала в Минск Аля. И здесь прозывка – «Полячка», потому что Катя Дмуховской стала, когда вместе с Сергеем Дмуховским (Ириным отцом) после войны приехала в освобождённую Беларусь из Германии: беларус Сергей и полячка Катя встретились на службе у немцев.

Как мне по Skype сказала Люда Кузнецова, Ирина мама умерла, я уже её не увижу во дворе их светлого и приветливого дома. Пусть отдыхает в покое. Я ей благодарна за её доброе сердце. Желая свидеться со своей племянницей (дочерью Александра и Нади), спрашиваю:

– А Царица дома? – и направляюсь к Раиной калитке с грустными чувствами и мыслями о её отце – «Царе» и маме – «Царице», а она уже, как «последняя из могикан». У неё есть сын, который женился и ушёл на квартиру в нашей деревне, но вряд ли прозывка «Царь» пристанет к нему.

Возвращаюсь к своему дому и захожу к соседке – Любе Аркадиковой. Она сама маленькая, усохшая, показывает мне фотографии своих живых сыновей, которыми хотела бы гордиться. Двоих старших и мужа – Аркадика «Сэскового» (Самсоника) похоронила и плачет, рассказывая, как тяжело было ей хоронить своих детей и мужа. А потом переходит на другую тему: "Мне моя свекровь «Cэсчиха» говорила: "Нашто выходзiш за майго сына? Не выходзь за яго! – папярэджвала мяне..."

И я вспоминаю, как она прибегала к нам и пряталась от своего мужа, а он искал её по всем углам и закоулкам в нашем небольшом доме. Внешне они, как семья, выглядели нормально, даже красиво! Большой дом и широкий, просторный двор, роскошный сад, летняя кухня, колодец, – всё говорило о том, что здесь живёт хороший и толковый хозяин.

Наконец повязываю тётке Любке (я её называю так – Любка) платочек, что привезла ей на память, фотографирую, прощаюсь и приказываю ей, чтобы жила, дождалась меня на будущее лето. А сама иду к соседям напротив, где я заночую, а утром Иван, муж Оксаны, отвезёт меня в Лесную на электричку, что идёт в Брест. У моих хозяев по их маме могла быть прозывка Ёкова, но, видимо, если употребляют её, то довольно редко: почти все, кого она прямо определяла, уже не живут.

Откуда взялась и так ловко приросла прозывка к моему отцу, мне тоже мало известно. Когда-то тётка Таня, Славикова мама, по дороге в лес рассказывала, как она со своими детьми пряталась с моей мамой и её детьми от немцев в нашем погребе, а малый Виктор, мой брат, всё время плакал, и все его старались утишить.

– Витько, миленький, не плачь! – просила его тётка Таня и совала ему сахар с хлебом. Он же не унимался, ничего не хотел и кричал:

– Ср - ку вуй!

А моего отца с другими мужчинами, что были в деревне, немцы в это время ставили к стене сарая, и, выясняя их отношение к партизанам, спрашивали «аусвайс» (документы). Испуганные женщины услышали выстрелы, и потом стало тихо. А через несколько минут вернулся отец, бледный и потрясённый. Мой отец не был на фронте и в партизанах из-за своей кривой от рождения ноги. Зато он помогал всем женщинам в селе со своим конём – посадить и окучить картофель, привезти сено. Женщины и моя мама по очереди пекли хлеб партизанам. Мне было чудно, что иногда мой отец посылал меня к Славиковой маме, тёте Тане, принести солёных огурцов, и она, молча, накладывала полную миску, заливая их рассолом. Все члены их семьи имели чёрные волосы и глаза, цвет кожи у них был темнее, чем у других. Может, поэтому их называли цыганами. Но весь образ жизни и поведение как родителей, так и детей, можно было назвать образцовым. Я часто заходила к Славику, и мы вместе решали задачи, примеры: он был сильнее меня в математике). Я всем и ему помогала по русскому,белорусскому,немецкому языкам выполнять упражнения, переводить, писать литературные сочинения. В семье Славика царили мир и спокойствие: родители уважали друг друга, дети слушались и помогали родителям. Помнится, как их старший сын Миша пытался меня дразнить: "Аус вайс паспорт!". И иногда думаю, может, и пристала эта прозывка «Вайс» к моему отцу с того времени, когда у стены сарая немцы спрашивали у него документы?..

Размышляя обо всех этих загадочных прозывках, я прихожу на тржницу. И ровно в три часа в нашей корчме мы встречаемся с Эвичкой. Как обычно, обмениваемся радостными улыбками и возгласами, даже обьятиями и подарками: она мне коробку конфет, а я вручаю ей традиционный чёрный шоколад (для неё и для Ати). Атя сегодня опять не пришла: занята, у неё тренировки, репетиции, распевки. Эвичка даже пожаловалась, что сестра слишком деятельна и просто насильно «заражает» её своим примером. Я ей посоветовала быть счастливой, что Атя такая: слава Богу, на своих ногах, руках!.. Пусть будет и дальше так! А пан Ярош пойдёт на операцию бедренной кости – пока может, надо помочь самому себе, оттягивать такие дела в нашем возрасте не рекомендуется.

Душан с работы зашёл на заградку накормить кошек, а потом в магазин «Kaufland», и с покупками – прямо домой. Мы с Эвичкой обо всём и всех наших ближайших (она о Яроше, я о Душане) переговорили, рассказали о себе, поделились опытом. В который раз мы почувствовали, как мы близки, как понимаем друг друга. Особенно это понимание возросло, когда мы коснулись моего сайта и всего, о чём пишу. В который раз отметили, как много общего в нашей судьбе, особенно в детские и юные годы. И в том, что ни я, ни она не хотели бы возвратиться в прошлое. Когда я призналась, что хотела бы ещё раз родиться, так она удивилась и сказала:

– Но не в тех обстоятельствах, что были!

– Конечно, что не в тех, ведь жизнь изменяется, – согласилась я.

Мы даже сегодня удивили одна другую. В разговоре я сказала, что всегда знала, чего хочу и что мне надо делать.

– А я ничего такого не знала, – призналась Эвичка. – Мне сказали идти учиться на химию, я и пошла. Хотела поступать дальше учиться, а муж Ярош сказал, что пора обзаводиться детьми, семью строить. Так и здесь послушалась, и поступила так, как желали того от меня, – искренне рассказывала Эвичка. И тут же спросила:

– А что лучше: всё самой знать или послушаться?

– Пожалуй, лучше послушаться, если есть кого...

И обе мы засмеялись, что опять пришли к разговору о моём сайте.

Вышли на остановку, и Эвичке тут же пришёл троллейбус. Попрощавшись, она живо вскочила в него, держа в одной руке сумку с покупками, а другой махая мне. На улице было сухо, холодно и темно. Я стояла в толпе ожидающих и думала о наших жизнях, судьбах, как они похожи и различны. Подошёл автобус, и, проехав от тржницы к нашему дому, я продолжала сидеть и вдруг услышала:

– Приехали. Конечная!

Это водитель говорил мне, ведь в автобусе сидела только я одна. Зашевелившись, я извинилась, вышла из автобуса и пошла к своему подъезду. Кот Али и Душан открыли мне дверь. И опять мы были рады, что все вместе и дома.

29 Марта 2013.

Вчера исполнился год, как я отдала квартиру аэропорту. В ней я прожила целых 23 года! И что я в ней только не пережила... Спасибо тем стенам, углам, окнам и дверям, что я выжила, победила и рассудила сама, по своей воле отдать своё жилище в Братиславе хозяевам. Целый год я хожу на заградку каждый день (ведь кошки ждут, хотят есть!). Иногда посмотрю на те окна и представлю, почувствую себя там, внутри, сегодня и тогда... Без сожаления, свободной душой и телом вдыхаю воздух с ощущением справедливости своего поступка по отношению к себе и аэропорту.

У меня нет здесь квартиры – живу с Душаном и у Душана, живу, как у себя дома. Живу с чувством, что мы нужны друг другу. Будь я сама,– уехала бы в Брест. А если со мной Душан, единственное решение – ездить в Брест нам вдвоём. И жить в Братиславе тоже вдвоём. Душан ещё работает, несмотря на свои семьдесят, и ни на минуту не может оставить свою работу. Прикиньте, на одном месте пятьдесят лет (на Словацком телевидении)... Это его жизнь, вся его жизнь. И я не могу его не понять. Поэтому в Брест езжу сама, а Душана оставляю с котом Али. Он также каждый день ходит на ' заградку ' полить цветы и овощи, накормить кошек. И пока я в Бресте, мы с ним общаемся каждый день по Skype. У Душана у меня появилось желание писать свои тексты, стихи. Я ему за это очень благодарна. А он поддерживает меня во всём, как может, как умеет.

Сегодня пятница. У нас в Словакии праздник Pracovneho Pokoja (Трудового Мира). Большинство населения Словакии католического вероисповедования. Этот праздник более относится к историческому событию Vskreseniа Ježiša Kristusa (Воскресения Исуса Христа). Завтра – Velkonocna Sobota и Vzkresenie (всенощная и Воскресение). В этом году всё необычно – десятки лет здесь никто не помнит столько снега, непогоды, метелей с холодным, морозным ветром. Сегодня даже по радио не один раз отметили, что сейчас «лыжовачка» гораздо лучше, чем на Рождество. Люди шутят между собой, что не яйца покупать нужно, а солонки (специальные конфеты на ёлку). Несмотря на заснеженные дома и деревья, дороги и мосты, люди заполняют торговые центры, покупают уток, гусей, цыплят, свежее и копчёное мясо, колбасы, сыр, овощи и фрукты, шоколад, коробки конфет, цветы. На открытом рынке продавали ветки вербы и лозы с едва распустившимися пушистыми почками – «котиками», а покупателей немного. Неожиданность, которую преподнесла нам зима, подействовала на людей, настроение и на весь этот праздник. Не чувствуется особого воскресения (пробуждения). Заметим, что сегодня ещё только пятница. Может, ещё рано делать выводы, потому что научилась нас удивлять природа неожиданностями в последнее время довольно часто. И нам надо учиться быть флексибильными во всём.

Опять в эти дни мне приходят на память праздники Пасхи из моего детства и ранней юности. Во-первых, они (праздники) не афишировались, а праздновались украдкой, как и все другие проявления отношения к вере, религии (крестины, свадьбы, похороны). И посмотрите, как всё вдруг обернулось: все вокруг изменились, все стали не только лояльными, но и примерными почитателями религии и церкви. Вот это флексибильность...

У нас в семье никто не проявлял отрицания или утверждения. Когда женщины, празднично одетые, в платках и с вербами в руках, шли мимо нашего дома в церковь, мой отец шутливо и всерьёз замечал маме:

– Усе бабы ý цэркаý iдуць, а ты нiколi!

– Бо трэба iм прайсцiся, праветрыцца! А я кожны дзень ý кароýнiк i з кароýнiка бягу. I работы колькi там? А яшчэ дома, бо ты мне мала паможаш! – победоносно заканчивала разговор мама.

Взяв в руку кусочек хлеба, она бежала на свою каторжную работу. А я мыла, прибирала и украшала наш новый дом, подметала двор, вместе с отцом управлялись по хозяйству. Потом отец шёл на огород выкопать ещё молодой хрен, чистил его, мыл и строгал на тёрке. При этом подавал команды: " Принеси сметану, варёную свёклу, чистые банки". А потом шла за мамой помочь ей подоить коров, отнести и измерить, записать молоко, вымыть вёдра. Рядом была подружка Ира, она тоже помогала своей маме, и мы с ней вместе шли домой через клуб. Там посидели на крылечке, запели песню - другую. К нам подходили соседские парни, девчата, наши одноклассники. Домой шли в разные стороны: Ира шла в сторону школы, а я в сторону рыбхоза, где жила наша одноклассница Люда Кузнецова.

А на другую неделю, в субботу, мама испекла пироги, сварила и покрасила яйца, запекла в тесте кусок мяса, припрятанный с зимы, отварила колбасу и опять бежала в коровник. А мой отец собирался в церковь. Сначала надо было собрать сумку или красивую с цветочками новую корзинку. Я помогала ему: он давал команды, а я застилала корзинку чистым полотенцем, клала в неё пирожок, на котором мама выпекла буквы Х и B (Христос Воскрес). Отец отрезал кусок запечённого мяса, а я ложила его в меньшую миску и ставила в корзинку, ставила баночку соли и масла, добавляла крашеные яйца и прикрывала всё это другим концом полотенца. Отец умывался, брился, одевался, причёсывался, – словом, собирался в церковь на Всенощную, а я бежала по болоту за мамой на коровник помочь ей подоить, отнести, померять, записать молоко. И опять через клуб возвращалась домой.

В клубе по субботам (а в эту тем более) показывали фильм. Денег не было заплатить за такое удовольствие, да и наши учителя почему-то на нас просто охотились, разгоняли нас по домам. Я ухитрялась стать под окно, где были женщины и дети, что жили по соседству, а кто-то внутри приоткрывал нам немного штору, и мы полтора-два часа смотрели фильм. И там нас находили наши «заботливые» учителя...

Дома ещё просмотрела и сделала домашние задания, что-то записала в свой дневник, мама кричала зловещим шёпотом: "Туши свет! Ложись спать!" И только задремала, как приходил отец со Всенощной и громким голосом запевал на всю хату "Христос Воскрес! Христос Воскрес! Христос воскрес!" Я, Лена и мама вставали. Отец раздевался, снимал пальто или пиджак, мама ставила на стол всё, что было в корзине, а затем шла в кладовку и приносила оттуда пол-литра самогона, ставила рюмки перед всеми, а отец наливал ей и себе, и в честь такого Великого и Радостного праздника капал нам с Леной по две-три капли и хотел, чтобы все мы чокнулись за Воскресение Христово и закусили (разговелися), первым делом, очищенным посветёным яйцом с солью. Точно так отец поступал, когда мы жили в старом доме, и за стол садилась вся наша семья из шести человек. Но сейчас Катя со своей семьёй жила в Сельцах, а Витя уехал после армии на целину и там приженился.

Прошли годы, а этот праздник живёт в моём сердце и душе таким, как я его описала. И каждый раз я вспоминаю нашу семью за пасхальным столом в старом доме (где было нас шесть человек) и в новом, где нас было четверо, а позднее двое – отец и мама; ещё позже – только мама. А сейчас там никто не живёт. Да и осталось нас двое – я и сестра Лена. И наш дом стоит, как сирота, и умирает медленной смертью.

Когда я приезжаю в родную деревню, с сожалением в сердце издалека смотрю на него. И заболят вдруг все мои нервы и сосуды, и с затаённой печалью я иду к нашим соседям, где переночую две-три ночи. От них рано утром я бегу на кладбище поклониться отцу и матери и сказать им, что тяжело мне ночевать у чужих людей и спать в чужой постели. А утром ходить по чужому двору и издали смотреть на наш дом. И как хочется летом приехать и прямо с автобуса прийти в свой дом и ночевать не две-три ночи, а два-три месяца. С нашего дома зайти к ним на кладбище и побежать в лес, поискать ягоды и грибы; зайти в старый наш сад, что мы с отцом садили, сорвать росное яблоко и ощутить его неповторимый вкус. И что стыдно мне и обидно, что стоит мой дом, такой покинутый... заброшенный, и я не могу ему помочь...

31 Марта 2013.

Вчера ночью шёл обильный дождь, днём густой снег, а вечером снег с дождём. Я испекла пирожки, подготовила на завтра запечь утку, и много времени ушло на встречи в интернете с Аллочкой, Мироновной и Олегом.

Очень рада была видеть Мироновну. Дай ей Бог здоровья, душевного равновесия. Её мучает бессонница, а я то знаю, что это такое. Мироновне уже, наверное, восемьдесят семь лет, и она ещё полна внутренних сил, но имеет и ряд проблем со здоровьем, хочет жить. Дай ей Боже! Видимо потому и не может спать, что не смирилась и не может принять эту действительность человеческой судьбы. Люди доживают до разных возрастов, и всё-таки надо надеяться на каждый новый день, на ночь и утро, и опять день.

Валентина Мироновна – моя соседка в Бресте. Она часть истории моей жизни за последние двадцать три года. Она мне, как хорошая мама, и хочется помочь ей так, как она помогла и помогает мне. Мало кто в нашем двенадцатиэтажном доме не нуждался в её помощи. И Мироновна оказала свою поддержку каждому, кто нуждался в ней, словом и делом, добрым советом, куском хлеба, бутылкой спиртного и крышей над головой.

Несколько лет она готовила моим детям еду, приходила к ним, разговаривала с ними, когда я вышла замуж в Чехословакию. Моя мама не хотела из деревни приехать в Брест и так мне помочь...

6 Апреля 2013.

Сегодня День Рождения у моей второй внучки Айи (Алкиной дочки). Ей уже пятнадцать, а живёт она в Аммане – главном городе Иордании. Уже расцвела, как роза, милая и красивая, очень способная: пишет статьи в школьную газету и собирает их в свою тетрадь. Поёт и точно подражает голосу их лучшей певицы. Знает на память почти весь коран. Только вот русский язык у неё украли из уст! В мусульманской семье мужа запретили Алке говорить с Айей по-русски, и она забыла наш язык (не говоря о младших её четверых братьях)...

Когда я приезжала к ним на Украину, она свободно владела им. Она выражала своё недовольство:

– Дед Жора, ты меня заколебал!

Она угрожала маме:

– Алька, я тебя убью!

Она признавалась мне:

– Бабушка, какие у тебя добрые руки!

Она обещала своему «сыночку»:

– Анас, я схожу на базар, куплю тебе мороженое.

Собиралась и спрашивала:

– Где мои туфли?

В её маленьком чемоданчике были русские буквы, которые понемногу она начинала читать и складывать. Тогда ей было три года, а в мае её привезли в Амман. Сейчас Айя может со мной разговаривать глазами, мимикой и жестами, или заранее подготовит несколько слов. Она ещё не осознает, что над ней совершили насилие. Это далеко не всё... Вот он, особый случай, нестандартный. Сегодня мы встретились по Skype, и я пожелала ей идти за своей мечтой, не сдаваться – писать и петь, стать хорошим журналистом или артисткой.

Уже улучшилась погода, начало греть солнышко. Сегодня его светло и тёплые лучи обласкали меня. И кошки на «заградке», съев нехитрую еду, что я принесла им, сидели возле своего травяного, уже зелёного, стола все вместе и тщательно умывались.

Вечером сказали в новостях, что умерла «Железная леди» – Маргарет Тэтчер в 87- летнем возрасте. Что сказать? Когда я впервые увидела её на экране телевизора, она произвела на меня огромное впечатление, связанное с удивлением и даже восхищением. Её простота и резкость в обращении, умение вести политическую работу, и при этом оставаться обаятельной и прекрасной, поразили меня. И всегда с интересом и вниманием я следила за ней, присматривалась к манере её поведения.

Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-priority:99; mso-style-qformat:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:11.0pt; font-family:"Calibri","sans-serif"; mso-ascii-font-family:Calibri; mso-ascii-theme-font:minor-latin; mso-fareast-font-family:"Times New Roman"; mso-fareast-theme-font:minor-fareast; mso-hansi-font-family:Calibri; mso-hansi-theme-font:minor-latin; mso-bidi-font-family:"Times New Roman"; mso-bidi-theme-font:minor-bidi;} Помню, в 90-е годы, во время её визита в Россию, российский журналист на брифинге спросил её о чем-то из личной жизни, и мне было стыдно за его нетактичность, и, как мне тогда показалось, грубость. А она с улыбкой, полная внутренней силы и красоты, ему просто и внятно ответила. Я никогда не была близка к политике, ни к её деятелям, но леди Тэтчер я глубоко уважала и уважаю. Именно её прекрасный образ, умение себя держать, не говоря об умении властвовать (об этом я не судила и не могла судить), возбуждали во мне глубокое уважение к ней.

18 Апреля 2013.

Мысленно заглядывая в мою школу спустя почти половину столетия, я высоко оцениваю все возможности, которые она предоставила нам, деревенским детишкам. Общение между собой в классе и школе вообще, общение с учителями и весь процесс познания совершили своё благородное послание, воздействовали на наши мысли, характеры и поведение. Всё это развивало наш взгляд на жизнь в целом и в частности, на личную жизнь, на своё место в семье, классе, деревне и в будущем.

Мы любили уроки физкультуры и труда, пения. Эти предметы развивали наше тело, мысли и чувства. Довольно часто по своей инициативе мы собирались на школьной спортивной площадке, где подтягивались на турнике. Держась руками за него, раскачивали, поднимали и перебрасывали своё тело через руки над головой. Как мартышки, старались залезть выше по канату и по шесту. И девчонки, и мальчишки играли в волейбол. Представьте, как я любила подавать подачи и стремилась как можно дольше удержать мяч в игре!

Уроки физкультуры вёл молодой, невысокого роста, рыжеволосый учитель. У него был мягкий, дружелюбный характер. При нём мы разговаривали обо всём, а он нас никогда не предавал, не жаловался на нас. Когда-то на ходу, по-быстрому, он научил нас играть в шашки и шахматы, а потом организовал несколько команд (в одной из них была я). Позже мы ездили на районные соревнования по шашкам и шахматам. Под руководством нашего учителя мы играли и выступали в соревнованиях по баскетболу, бегу, прыжкам в высоту (это было моё хобби), длину. Зимой ходили на лыжах, стреляли из пневматической винтовки.

Значительное время мы посвящали подготовке к концертам и участию в них. Я часто вела концерты. Навсегда мне врезался в память случай, когда я объявила:

– Следующий номер нашей программы – манжет!

Мне подсказывали из зала:

– Монтаж!

Но я только посмотрела на зрителей и опять (на этот раз твёрже и уверенней) повторила:

–Манжет!

И все притихли – никто не хотел спорить со мною. Все хотели смотреть и слушать монтаж...

На уроках труда мы все вместе (девчонки и мальчишки) занимались вышивкой, работой с деревом, на земле. Наш учитель Василий Иванович научил нас вырезать различные фигурки, рамки, отрезать доски и габлявать их. Мы должны были знать, для чего используются, как называются эти гэблики, рубанки, фуганки и т.д. Мы учились работать на них, и при этом свободно обо всем разговаривали. Однажды мы обсуждали какую-то моральную тему. Я, желая что-то утвердить, сказала:

– Клянусь своей честью!..

На уроках литературы в пятых-шестых классах нам хорошо раскрыли понятие о слове «честь». Употребляя слово «честь» в своей речи, я знала, о чем говорила. Но тут Василий Иванович засмеялся и скоро завизжал от возмущения и негодования:

– О какой чести ты говоришь? – спросил он с издёвкой.

Мне было тринадцать-четырнадцать лет, я растерялась и замолчала, не зная, что делать: молчать или визжать, как он, или расплакаться, защищая себя. Я уступила и промолчала, а сегодня жалею, что не попыталась защитить себя.

Василий Иванович был неплохим учителем: с его уроков мы уходили с тем, что он нам дал на всю жизнь: весной он показывал нам, как прищепить дерево, как посадить куст малины, земляники и размножить их. Он научил нас сажать картофель и помидоры, фасоль и огурцы. Василий Иванович жил неподалёку от нашего старого дома (через три-четыре хаты) и был прекрасным садоводом. Вместе с соседскими мальчишками, а то и одноклассниками, мы ловко лазили к нему в сад и обрывали там вкусные и ароматные яблоки. Я одна тёмным вечером в непогоду и дождь, когда гремел гром и сверкали молнии, а ветер пригибал ветви яблонь с их плодами к земле, кралась, как голодный волчонок, сорвать у него в саду несколько яблок. А на утро, когда помогала маме доить коров, я угощала её этими яблоками.

У нас при старом доме не было никакого сада, только перед окном стояла дичка, которая каждую весну расцветала густым бело-розовым цветом. Но яблоки она приносила кислые, и мама использовала их, когда варила борщ. Я часто влезала на неё, и посередине, где расходились её сильные молодые ветви, садилась как в седло. Оттуда я наблюдала за движением около клуба и сельсовета. Захватив с собой книгу и устроившись поудобнее, я читала, учила и рассказывала наизусть стихи, пела песни, частушки. И сидела там, пока не прогоняла меня мама со словами:

– Чаго ты залезла на яблыньку? Злазь! Не можна дзеýчыне лезцi на дрэва! Вон адтуль! Хутчэй!

Мне было десять-тринадцать лет, и я мало обращала внимания на крик моей матери. Уже и потому, что она всегда на меня кричала... Свою агрессию она выбивала на мне руками или вилами, или поленом. В последнее время ей нравился резиновый жгут, толщиной сантиметра два. Настал час, и я вырвала у неё этот жгут, когда однажды по воли матери он опять завис надо мной... В те дни, месяцы и годы я долго думала, как и чем утишить её агрессию, как уберечься от побоев, которыми она довольно часто угощала меня. Всё, что приходило мне в голову, я отвергала, так как по моему тогдашнему мнению моих возможностей было недостаточно, наоборот, мне бы было ещё горше. Среди учителей никого не было, кому можно было довериться. Когда я отняла у своей мамы жгут, я схватила топор, что стоял рядом, и на пороге нашего старого дома рассекла жгут на мелкие куски. С тех пор моя мама начала смирнеть, а мне стало немного легче дышать. Но чувство, что я не на месте, чувство тревоги, чувство дороги заселилось во мне и не покидало меня.

19 Апреля 2013.

Свои стихи я начала писать в пятом – шестом классе. Мне как-то ударили мысли в рифму, и я начала писать о Родине, о школе, о природе. Я писала, читала и переписывала, а потом записывала в тетрадь. Как-то на уроке географии я выложила тетрадку со стихами на парту, а мой любимый учитель, увидев это, злостно приказал:

– Принеси-ка это мне на стол! – и хищно посмотрел на свою добычу (он уже, вероятно, слышал, что я пишу какие-то стишки). Я послушно принесла и положила перед ним свою тетрадь – с твёрдой верой, что он заглянет в неё и отдаст. Но он перед всем классом начал рыться в тетради, ухмыляться, посмеиваться и критиковать некоторые выражения и слова. Когда прозвенел звонок, Алексей Адамович ушёл в учительскую с моими стихами и записками, багровый от гнева и неприступный.

Не знаю, какие эксперименты проводил там с моей тетрадкой, может, он читал всем учителям мои ещё незрелые, первые стихи! Мне было обидно и стыдно за моего любимого учителя, что он так бессовестно поступил со мной. В тетради ничего особенного не было: всего несколько неоконченных и оконченных стихов, несколько выдержек о такте и красоте души, и начало рассказа «На полянке вокруг речки». За слово «вокруг» он раскритиковал меня перед всем классом. Слава Богу, что всем было всё понятно, и никто из класса не был на его стороне, хотя, конечно, учитель был прав. Я не понимала случившегося: Алексей Адамович меня часто вызывал к карте, я ему и классу отвечала на вопросы из домашнего задания, а он мне чаще всего ставил отличные оценки. В то время Алексей Адамович переживал психологическую травму: его жена, наша сельская врач, открыто ему изменила. Все в деревне только и говорили о большой любви её и Петра Антоновича. Тетрадку со стихами вернула мне через неделю–другую наша классная София Савельевна и предупредила меня за нарушение дисциплины.

Время шло, мы росли и учились, переходя из класса в класс. Ничего не стояло на месте. Менялись и прибывали предметы изучения, а с ними и учителя. Через год в нашей школе не было Тамары Васильевны, милой Нины Николаевны и нашего директора Николая Ивановича. Не знаю, сколько бы я печалилась и грустила, если бы к нам в школу не приехали работать муж и жена Гринчики – Иван Антонович и Антонина Антоновна. Антонина Антоновна удачно заменила Нину Николаевну на уроках русского языка и литературы.

Иван Антонович был новый директор школы и продолжил дело Тамары Васильевны – вёл белорусский язык и литературу. Это была тоже молодая и очень симпатичная семья. Иван Антонович стал хорошей заменой Николаю Ивановичу (бывшему директору и строителю нашей школы). Он был высокий, стройный, энергичный и подтянутый. Его густые чёрные волосы были всегда аккуратно зачёсаны вверх. Высокий лоб, прямой нос средних размеров, живые чёрные глаза, полные всяких тонов и оттенков, прикрытые чёрными ресницами и такого же цвета густыми широкими бровями; белоснежные ровные зубы, которые скрывались за розовыми, немного жёсткими губами, красивый, немного овальный подбородок с ямкой. Вся его фигура сразу вас подтягивала, возбуждала внимание. Одетый в мундир защитного цвета с жёлтыми пуговицами, в начищенных до блеска высоких хромовых сапогах и защитного цвета галифе, он был интересный, привлекательный и строгий. Чувствовалось, что у него горячее сердце острый ум и добрая душа, что он к вам всегда придёт на помощь.

Антонина Антоновна была выше среднего роста, худенькая с блестящими голубыми глазами, в которых отражалось беспокойство и доброта; с пушистыми светло-русыми волосами, уложенными просто и красиво, без всяких хитростей. Её серебристый голос, как у ручья, свободно выходил из её красивых полных уст, сердито журчал и приятно пел, когда она вела свои уроки. Ослепительная улыбка освещала и делала её прекрасной, доступной и привлекательной. Весь её образ тесно переплетался с образами литературных героинь, о которых мы всегда подробно и с интересом рассуждали на уроках. Антонина Антоновна зажгла наши сердца любовью к литературе, поэзии, научила нас выпускать литературную газету. Под её руководством мы подготовили два спектакля: «Паýлiнка» Я. Купалы и «Пяюць жаýранкi» К. Крапивы.

Всё это повысило наше и лично моё самосознание и открыло новые горизонты в будущем.

20 Апреля 2013.

Была весна, учебный год заканчивался, а впереди у меня был вечер вопросов и ответов, постановка пьесы Я. Купалы «Паулiнка», где я играла роль интересной белорусской селянки Агаты, у которой был муж с философским характером – Пранцысь. Его роль играл Дмуховский Коля. На вечер я подготовила вопрос: "Как послать в редакцию стихи, когда их уже больше, чем тетрадь?" Все вопросы были анонимные. Мой вопрос последним прочитал директор школы и выразил радость и уважение к школьному творчеству (поэзии, литературе) и сказал, что охотно поможет автору:

– У меня есть книги о поэзии и словарь литературных терминов. Пожалуйста, подходите ко мне или Антонине Антоновне. Буду рад познакомиться с творчеством наших ученика или ученицы.

Мне казалось (а это было очень близко от правды), что все прекрасно поняли, кто задал этот нетрадиционный и глупый вопрос... Спустя неделю-две после урока литературы, я попросила всех выйти из класса и оставить меня наедине с моей любимой учительницей. Когда мы остались только вдвоём, я, краснея и белея, вкратце ей сказала, что это я хочу послать стихи в редакцию, и хотела бы, чтобы Иван Антонович их прочитал и сделал бы мне замечания. Антонина Антоновна взяла тетрадь и пообещала, что обязательно передаст Ивану Антоновичу. Прошло некоторое время, и Иван Антонович в конце урока пригласил меня к себе в кабинет. Он искренне улыбался и хмурился, когда говорил мне о моём творчестве, и объяснил мне, что в названии рассказа у меня ошибка.

– Не может быть «вокруг речки» речка прямая или извилистая, «вокруг» может быть возле озера...

Иван Антонович мне немного рассказал о поэзии, литературных приёмах и терминах. Он же мне одолжил небольшую книжечку литературных терминов. Я её читала, конспектировала и старалась использовать некоторые приёмы в своём творчестве. Я очень благодарна своим учителям литературы и языка Антонине Антоновне и Ивану Антоновичу. Их любовь к предмету входила в меня, наполняла меня и насыщала лучшими чертами, которые они в себе несли, лучшими стремлениями, о которых они говорили с нами на уроках. Мне повезло иметь таких учителей, и их образ был и есть во мне и во всей моей жизни.

Когда я послала свои стихи в редакцию (адрес я нашла в одном из сборников поэзии), ответил мне тогда ещё молодой поэт Сергей Граховский. Сразу же в первых строках он сообщил, что мои стихи напечатать редакция не сможет. В них много ритмических ошибок, собственно, они несовершенны и негодны для печати. И показал мне это на примерах нескольких строф из моих стихов. Никакого совета, поддержки я не получила. Мне было стыдно за свои стихи, обидно за себя. Вся моя радость от творчества прошла, и я старалась меньше об этом думать, а больше работать как в школе, так дома.

Под руководством Антонины Антоновны мы поставили наш первый, наверное, в целой истории школы спектакль, где главную роль (Паýлiнку) играла ученица старшего класса – Рудман Нина. Нина была очень красивая, умная и остра на язык. Эта роль была как для неё написана. Ведь Антонина Антоновна умела увидеть у своих учащихся то, что другим было не дано! Постановка пьесы имела большой успех как в школе, так и сельском клубе, а также в Доброборском клубе. Чтобы съездить в Добрый Бор со спектаклем, нужна была машина. Наша драматическая труппа выбрала меня идти к председателю колхоза, чтобы договориться о транспорте. Анатолий Степанович Ланцев понимал такие мероприятия и поддерживал их. Договориться о машине не было сложно. С первых слов председатель всё понял и согласился поддержать нас колхозным транспортом.

Так в школе, в раннем детстве начиналось моё будущее. И я почувствовала и поняла, что оно сложное, непростое. В седьмом - восьмом классах у меня началась бурная общественная школьная жизнь. Участие в концертах, литературных вечерах, в постановках пьес принесло мне популярность не только в школе, но и на колхозной сцене. Я начала писать свои стихи на русском и на белорусском языках, а учащиеся школы читали их на страницах школьной и литературной газет. Меня уважали мои одноклассники, ученики школы, мои любимые учителя. И люди в деревне уважительно относились ко мне. Они меня часто видели на сцене, где я читала для них наизусть стихи и прозу Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Горького, вела концертные программы. Я полюбила сцену, зрительный зал, аплодисменты. Всюду я читала наизусть, пела. Пела в лесу, в колхозной аборе, когда помогала доить коров своей маме, когда управлялась дома по хозяйству, стирала, готовила ужин.

Однажды я возвращалась из Доброго Бора и пела во весь голос песню «Называют меня некрасивою...» За мной шёл и следил от самого хутора дядька Серёжа, тот полуслепой брат нашей соседки, Титовой Кати. Он поравнялся со мной, и я с ним поздоровалась. Он узнал меня и спросил:

– Как ты учишься?

– Хорошо, – ответила я (хотя математика уже сильно отравляла мою душу).

– Может учительницей, может, председателем колхоза...

– Гм… – усмехнулся он.

– Пробуй! – сказал и пошёл своей дорогой, а я свернула к нашему дому.

Как-то учительница географии в беседе познакомила нас с кукольным театром. Прочитала нам сценарий, показала реквизит и объяснила, как мы будем ставить спектакль. Заодно предложила каждому, кто желал участвовать в постановке, сказать несколько слов или предложений не своим голосом, чтобы зрители думали, что это говорит кукла. Конечно, я приняла участие в конкурсе и… победила! Учительница дала мне главную роль Незнайки, который, кроме своего главного недостатка, отличался ещё и лживым характером:

Я, во-первых, болел корью;

Во-вторых, я зуб лечил;

В третьих, умер я,ребята;

А в четвёртых, вру не я:

У меня во рту запрятан

Аппаратик для вранья!

Я не врать бы очень рад –

Врёт фальшивый аппарат!

Наш спектакль с куклами имел большой успех в школе и в колхозном клубе. Этот успех был и моим успехом, моей радостью. Ещё с большим успехом я сыграла Настю (невесту колхозного бригадира Миколы Вераса). Роль бригадира (жениха) играл Дмуховский Коля. Наверное, в процессе репетиций и обсуждений я влюбилась, размечталась, ждала и боялась с ним встреч. А Коля молчал, и неизвестно, что у него было на сердце. Но однажды он сказал мне:

– Мой велосипед бери, когда хочешь. Только ты.

И, конечно же, я поняла это, как чрезвычайное отношение ко мне. Не зря же, когда мы выступали в школе и в нашем клубе, все говорили, какая я красивая ему невеста, какая мы вдвоём красивая пара! В моей душе и голове поселились интересные мысли и мечты...

21 Апреля 2013.

Сегодня была на огороде и немного почистила грядку. Пора уже опять садить цветы, подсолнухи... А завтра надо идти «к plucnej» (пульманологу). Опять этот изнуряющий кашель. Думала, что осилю его, но чувствуется, что всё наоборот: кашель набирает силу и очень отравляет жизнь. Пора с ним кончать.

Что-то я пропустила в сообщениях по радио, а именно: террористический акт в Бостоне. На мирно бежавших кросс американцев и представителей других стран (там были и словаки), обрушились куски огненных стен высотных домов, что стояли у дороги, по которой люди совершали бег. А в Словакии (Братиславе) кто-то дорезал и доколол на смерть женщину-адвоката, которая участвовала в судебном процессе над организованными преступниками. В прошлом году у неё погиб муж, сейчас убили её, а их несовершеннолетний сын остался сиротой и живёт у престарелых родителей (дедушки и бабушки). Сколько неприятностей... Если к тому сказать о каждодневных самоубийствах, кражах и ограблениях, так всплывает нерадостная картина действительности как у нас в стране, так и вообще в Европе. А если вспомнить вопиющие открытия в сфере продовольственного рынка (польская соль, польские куры, конское мясо в мясных полуфабрикатах без уведомления на упаковке, яйца), – всё это приводит человека в смятение и порождает неуверенность в завтрашнем дне.

Говоря о таких близких и касающихся каждого темах, нельзя не вспомнить о спортивных болельщиках, которые в Словакии уже представляют собой какое-то безобразное движение, в состав которого входит буйная молодёжь, что ломает и уничтожает всё на своём пути без жалости, без размышления, без ума. Нормальному человеку уже нечего делать на стадионе?..

23 Апреля 2013.

Олег позвонил сегодня в восемь утра, и его первые слова были:

– Неприятное сообщение... Лена умерла.

"В этой жизни умереть не трудно",– сказал В.Маяковский. Умерла моя младшая сестра Лена. Всё, что могла, выяснила, но на похороны попасть не смогу – слишком краткий срок. Сегодня сообщили – завтра хоронят. А мне через три границы прорываться... Это поездом. Приеду только к вечеру, а там всё окончится в два часа дня. А думала семьдесят жить... И самолётом мне не выходит в такой спешке. Нет времени организоваться. И путь: добираться из Братиславы в аэропорт Вены, самолётом в Минск, а из Минска в Брест, и из Бреста в Збироги.

Жалко и печально, что не смогу тебя уже никогда увидеть, попрощаться с тобой. Сразу стало так пусто и узко, и померкла тихая мечта о радости встречи с тобой. Представляю, как проходит твоя последняя ночь в твоём доме. Мне искренне жаль, что ты, моя дорогая Лена, уходишь навсегда так скоро и неожиданно. Пусть земля тебе будет пухом, и Господь да упокоит твою душу. Царствие небесное тебе и вечный покой...

"Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоей, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная" (Кондак).

24 Апреля 2013.

С утра думаю о тебе и собираюсь здесь, в Братиславе, как будто в Бресте, на последнее свидание с тобой, моей дорогой и любимой сестрой. Ещё позвонила Олегу (как раз успела – уже с Мариной выходили к машине Андрея), чтобы сделали несколько фотографий. Для представления, для памяти... Позвонила Алка (она об этом ещё не знала), и рассказала, какой сон она видела зимой: всё в доме и около дома сестры – деревья, дом, огород – было пусто и мертво, один песок.

А к двенадцати я зажгла свечу, поставила одну из твоих фотографий, открыла в галерее Skype (я сфотографировала тебя полтора месяца назад, когда мы неудачно, как всегда, разговаривали). Смотрю на тебя и думаю, как эта фотография удачна и нет – немного засветлена. Такая элегантная блондинка, стройная, возвышенная, строгая.... Красивая, но вроде внезапно постаревшее лицо. Устремлённый взгляд полуприкрытых ресницами глаз; приподнятые и без того высокие брови; прямой, устремлённый вперёд нос; говорящие что-то ещё свежие и довольно приятных линий уста, и эти напряжённые, довольно большие на шее сухожилия в глубоком декольте сине-розового полувера... Пушистые волосы, слегка зачёсаны вверх, обрамляют верхнюю часть лица и голову, делают тебя представительной и красивой дамой. По времени предполагаю, что тебя Леночка, уже нет на земле. Ты глубоко в ней навечно.

"Сам Един еси бессмертный, сотворивый человек земний ибо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдём, якоже повелел еси, создаваемый тя и рекий ти: яко земля еси и в землю отъидеши, а може вси человецы пойдём, надгробное рыдание творяще песнь: аллилуя, аллилуя, аллилуя."

Собиралась тебя, как всегда, поздравить с Днём Рождения. В этом году не выйдет. Уже мне некого поздравлять, встречать у детского городка, когда ты приезжала на встречу со мной и за своими подарками. И мне некому выбирать подарки, да ещё смотреть, чтобы меня за них не отругали. Жаль, что между нами всегда возникала стена, и мы не могли от сердца порадоваться своими успехами, поделиться горестями. Хорошо, что свиделись, когда я приезжала из Братиславы, а ты ко мне в Брест. Иногда, очень редко, мы звонили друг другу, и часто успевали поругаться и там. А в этом году мы разругались по Skype: я не могу тебе простить, а ты не можешь смириться, считаешь, что ничего особенного не случилось, всё правильно, что мои две сестры (ты и Катя) оставили меня без родительского дома. Для тебя пусть всё это кончится (такие мы были!), я же пойду до конца со всеми своими горестями и переживаниями, со своей болью.

Опустела без тебя земля, моя сестрёнка, я не представляю такую ситуацию. Отдыхай спокойно, ведь все встречаются и там, на другой стороне. И мы когда-нибудь встретимся. Дай Бог, в лучшем качестве!

Очень хочу жить, и всё сделаю для этого. Пусть Господь мне поможет... Почему так случилось? Я не была близко. Но могла тебе позвонить, а не позвонила. Мы мало и плохо общались. Но однажды, лет тридцать назад, я смогла тебе помочь в твоей жизни и смерти. И тоже была от тебя не совсем близко...

Это было, когда ты со всей семьёй переехала жить и работать в Збироги. Однажды при встрече ты мне доверилась, что у тебя задержка с менструацией, а сельская медсестра поставила тебе катетер. Как-то проходя мимо телефона-автомата, я позвонила тебе, чтобы узнать, как дела. Кажется, подошёл к телефону Слава и сказал, что у тебя сильное кровотечение, что ты лежишь. Тогда я в Бресте позвонила в скорую помощь, и сказала, что в Збирогах у меня сестра, и что у неё открылось сильное кровотечение, и ей нужна их помощь. Отдаю честь работникам Брестской скорой помощи, которые съездили в Збироги, разыскали дом, как я им сказала, увидели тебя и медсестру при тебе, и убедились с ваших слов, что всё в порядке. Когда я позвонила опять к вам домой, твой муж возмущённо проговорил:

– Ты всех только зря беспокоишь, ведь всё у Лены в порядке.

– Как всё в порядке? – спросила я и попросила позвать тебя к телефону. – Иначе не поверю, что всё в порядке, – пригрозила я.

И он позвал тебя к телефону, а ты подошла, сказала мне слово – два и упала со звуком "Ойй!". И опять я позвонила в скорую, а они мне сказали всё то же, что я слышала от твоего мужа. Но я им возразила и сказала:

– Если медсестра и моя сестра сказали, что всё в порядке, так это ложь. Медсестра боится, чтобы не узнали, что она поставила катетер. А почему ей сейчас при разговоре со мной по телефону стало плохо?! И тут же попросила:

– Пожалуйста, отвезите её в больницу! Ей нужно делать чистку!

Ещё раз я звонила Коржику, и он, расстроенный, сказал, что "Лену забрали в больницу". А через неделю – полторы мы с тобой вместе добирались в деревню. Была зима. У тебя было ещё опухшее и позеленевшее лицо (от удара при падении тогда).

Наша мама лежала в больнице. И уже мы вместе спасали её: просили у председателя колхоза машину, чтобы отвезти её в Брест; устраивали её в областную больницу, и нам помогала тогда твоя Леокадия Константиновна. Навещали её и подбадривали. Наша мама тогда вылечилась, и через месяц–полтора вернулась домой.

"Самое дорогое у человека – это жизнь... И надо спешить жить: ведь нелепая болезнь или какая-нибудь случайность могут прервать её. " Н. Островский.

25 Апреля 2013.

Тем временем (ещё в нашем старом доме) мы жили вчетвером: родители, я и Лена. Катя жила в Сельцах, и все мы знали, что ей было нелегко. Витя в армии не прослужил и года, как его отправили домой – у него было что-то с горлом. Немного подлечившись (Пётр Антонович отправил его в Барановичи, а из Баранович доктор послал Виктора к своему другу, тоже доктору, в Слоним, где ему успешно сделали операцию), Виктор поступил на курсы механизаторов. Выучившись на тракториста и бульдозериста, брат вскоре уехал на целину, где его ожидала девушка Лиза. Спустя время, брат женился на ней и прожил на целине в Кокчетавской области свыше тридцати лет. Каждый месяц Виктор посылал родителям на строительство дома 20 рублей. Все силы моих родителей, все деньги, которых неоткуда было взять, уходили на строительство нового дома, а я не осмелилась попросить их купить мне ленту в волосы, свежее новое платьице.

Я жила одной надеждой – она росла вместе со мной – быстрей окончить школу, пойти учиться или работать, чтобы быть самостоятельной, иметь все своё. У моих подружек – Иры и Маруси – было совсем иное положение. Родители Иры были молоды, а она была их первая дочь. Ей покупали красивые вещи, одежду и даже часы. У них был новый, недавно построенный дом, возле которого рос молодой сад. Всего через один дом слева жил со своей семьёй её дядя (брат отца и сын Игната) Василий. Ира могла общаться с его детьми – Людой и Славиком. Кроме Иры, в семье были ещё две сестры Аля и Геня. Аля на года полтора была моложе Иры, а Геня была ровесницей Лены (моей младшей сестры).

Маруся жила в большом доме через боковую дорогу, напротив нашего. Я часто к ним заходила, когда шла в школу и со школы. С Марусей мы писали диктанты, меняя роли: один раз она была учительницей, другой раз я. С Марусей мы играли в классы, скакалку, лазили в соседский сад, ели морковь и кочаны, когда её мама – тётка Саша резала капусту.

С Марусей мы ходили в лес, когда у нас ещё жила наша Катя, и ревниво следили, кто больше наберёт ягод или грибов. Однажды мы с ней были в Добром Боре у нашей тётки Лизы. Помню, как вместе мы не могли удержаться от смеха, когда тётка Лиза вынимала нам из печи чугунок с горячим крупником. Мы давили этот смех из ничего, и не могли его удержать. Тётка Лиза видела это, а мы ей признавались, что сами не знаем, почему нам так смешно. Тётя Лиза (Лизавета Романовна, как любила себя называть...) нас поняла, ничего не сказала, а просто подождала, пока мы не выпустили его из себя. В тот день мы с Марусей сфотографировались. У Ивана Ивановича – старшего сына тётки Лизы – был фотоаппарат. А через пару дней он подарил нам с Марусей по фотографии. С Марусей мы часто вместе ходили в школу. Почти каждый день я заходила за ней к ним домой и поджидала её, пока мама расчёсывала её длинные, ниже пояса, волосы и заплетала две тугие чёрные косы. У них было дома радио, и пока Маруся собиралась, я с интересом слушала литературные передачи. В их доме, кроме Маруси было ещё трое сыновей, Марусиных братьев. Старший Виктор был очень похож на свою маму (тётку Сашу). Средний Коля был очень схож с Марусей: и высоким ростом, и волосами, и лицом с коричневыми глазами, и движениями. Они двое были очень похожи на своего отца – дядьку Антося, высокого немногословного и строгого. Меньший сын Ваня отличался от всех их своей тихостью, невысоким ростом и нежным красивым лицом с мечтательными большими голубыми глазами.

В семье царили порядок и послушание: каждый выполнял свои обязанности, а когда кто-нибудь повышал голос, дядька Антось тут же категорично успокаивал его. Тётка Саша всегда увихалась по хозяйству: варила, наливала и подавала своей семье на стол, где Маруся среди своих богатырей - братьев сидела, как принцесса. Во всём главное слово имел хозяин, а тётка Саша сновала между ними с какой-то печатью вины и печали. Поговаривали, что Ваня не был сыном дядьки Антося. Всем в деревне было известно о трагической смерти матери тётки Саши (Марусиной бабушки), которую задавили, затоптали в очереди за хлебом в магазине в Ежонах. Но нас всё это как бы не касалось, и этими разговорами мы с Марусей никогда не занимались. У нас была своя жизнь, свои интересы и даже цели.

26 Апреля 2013.

Моя мама не думала, что я пойду учиться в девятый класс. Но у меня на счёт этого сомнений не было. Мама мне категорически сказала, что «никаких мне денег на учебники не даст!», и что «нечего тебе сидеть в школе! Работать надо! В колхозе доярок не хватает, свинарки нужны!» При том, что в каждом доме в деревне жили женщины, которым лучше бы подошла такая работа как по годам, так и по их положению....

Каждый день, пока мы жили ещё в нашем старом доме, я ходила помогать ей доить коров мимо окон правления колхоза. И каждое утро там в своём кабинете сидел председатель – Анатолий Степанович Ланцев. Его жена Ольга Христофоровна в нашей школе вела русский язык и литературу. У них было двое детей (мальчики – Саня и Игорь). Все они жили одной семьёй с мамой Анатолия Степановича – очень симпатичной и сговорчивой женщиной. Зная, что мама давно представляла меня дояркой, я верила, что денег мне на учебники не даст, и не ждала долго. Однажды утром, никому ничего не сказав и ни с кем не посоветовавшись, я зашла в правление колхоза, спросила Анатолия Степановича и постучала к нему в дверь.

– Войдите! – услышала я.

Вошла в кабинет, поздоровалась. Он, не скрывая своего удивления, спросил:

– Что привело тебя ко мне?

И я начала свой краткий рассказ:

– Моя мама доит в колхозе коров (конечно, я назвала фамилию, имя, отчество). Я ей помогаю утром и вечером. А она не хочет мне дать деньги на учебники для девятого класса. Не хочет, чтобы я училась. Кричит, что «хватит тебе восьмилетки!» Пожалуйста, помогите, дайте мне эти деньги из её зарплаты – ведь все знают, что я каждый день ей помогаю, – дрожащим от обиды голосом закончила я.

– Хорошо, посмотрим, – ответил Анатолий Степанович.

– Спасибо Вам,– поблагодарила я председателя, а сама пошла помогать маме.

В аборе и дома я никому ничего не сказала: ни отцу, ни Ленке, которая уже училась в третьем классе. Через некоторое время во дворе около дома раздался крик – это возвращалась домой мама.

– Ты глянь толькi, да чаго яна дадумалася! – со злостью и восхищением кричала мама. – Гэта ж трэба, пашла да прадсядацеля грошы пытаць ад мяне на кнiжкi!

"Ты бачыш яе! – рассказывала она отцу, – гэта ж мусiм ёй даць дваццаць рублёý! Хату трэба дастрайваць, а ёй дваццаць рублёý!"– гневно жаловалась мама отцу и самой себе.

А на другой день после привычных работ я тщательно умылась, причесалась, одела чистое платье и пошла в магазин покупать учебники для девятого класса. В руке у меня были зажаты две стёртые, пропитанные потом, десятирублёвки. На душе у меня было радостно и светло – что я пойду в школу; что я счастливо преодолела мамину преграду. А новые учебники приятно пахли свежей бумагой и типографской краской. Они возбуждали во мне интерес и любопытство. В свободное время за домом, где никто меня не беспокоил, я просмотрела и прочитала учебники по белорусской и русской литературе, учебники по языку, истории, географии; с прохладцей пролистала учебники по математике, физике и химии, с интересом ознакомилась с учебником по астрономии.

Ещё до школы я примерно знала их содержание. Конечно же, вся математика, физика и даже химия не вызывали у меня радостных чувств, но я была настроена всё выучить, преодолеть, и с радостью готовилась к школе.

Этим летом мы всей нашей семьёй (отец, мама, Лена и я) на повозке перевезли своё богатство в наш новый дом. Мама купила и повесила на окна в горнице новые тюли, у стены поставили две старые кровати – одну железную, ещё от деда, другую деревянную, сделанную на заказ, когда родители поженились, а вверху, в главном углу завесила иконку Божьей матери с младенцем на руках, которую хранила от венчания. Там же поставили небольшой, средних размеров, деревянный стол, тоже сделанный на заказ совсем недавно в наш новый дом. Кое-как обставили кухню: родители купили шкафчик и поставили его у окна возле печи; завесили полочку на стене напротив и там же поставили лавку для ведра с водой и кружкой. Несколько позднее мы с мамой принесли с нашего сельмага четыре деревянных стула и поставили их: три – в горнице, а один на кухне – для гостей. Дом был небольшой, ещё без сеней, кладовки и склепа (все это строилось в другом интервале). Ещё не улеглись в нем плотно бревна, и мы с мамой несколько дней подряд закрывали мхом щели, утепляли его.

Все было ново: и двор, и дорога, и соседи, которые тоже только что построились и недавно заселились. В ту осень мы с отцом посадили наш собственный, настоящий сад: несколько саженцев белого налива, несколько красных яблонь, антоновку, цыганку. Отец копал ямки, я ложила в них навоз, поливала водой, отец ставил туда саженцы, придерживал руками, а я сыпала две-три лопаты земли, закрепляла руками, тесно сжимая землю возле ствола. Отец засыпал саженцы землёй и сверху придавливал её лопатой, а я опять поливала.

Так мы посадили шесть яблонь в нашем саду. Позже мама посадила у самого колодца вишню – исполнила свою заветную мечту... А ещё позднее при плоте, у самой дороги, несколько слив, а в самом углу яблоньку, которая с годами выросла всем на удивление – высокая, стройная и кучерявая, и каждый год по сей день носит вкусные, красно-белые осенние яблоки. Я по всему двору, у забора, что отделял нас от тётки Павлины, осенью посадила мальвы, которые выросли и зацвели яркими красками следующим летом...

Наш дом строился долгих мучительных пять–шесть лет. Он строился и после того, как мы в него вселились, строился все мои детские, юные и молодые годы. Я помогала родителям, как умела и могла (по-другому не шло): подбирала за строителями пахучие смоляные трески и относила их на место, убирала за ними на нашем новом дворе. Вместе с отцом ранней весной мы ходили в лес и чистили там участок, что предложил нам лесничий: собирали, сносили сухие и гнилые сучья, деревья, кусты; отец их рубал и палил, я подносила, бросала их в огонь. Домой возвращались голодные и усталые, пропахшие дымом и смолой. Несколько дней и недель мы так работали. За это лесничий дал отцу разрешение, по которому можно было купить по минимальной цене несколько кубометров леса на строительство дома.

Каждый год у нашей коровы рождался телёнок, каждую весну родители покупали на лето две-три свиньи, а по двору бегали куры, цыплята. Телёнка надо было напасти, и привести домой (отыскать, если затерялся), напоить; свиней накормить, обеспечить их зельем, вычистить корыта; дать есть курам, цыплятам, пособирать яйца, пропустить отстоявшееся молоко. Глубокой осенью телёнка продавали или за деньги сдавали в колхоз, чуть позже продавали свиней (одного поросёнка кололи для себя). Все деньги нужны были на строительство дома. Не только нужно было строить наш дом: в Сельцах Катя нуждалась в помощи – они тоже строили себе дом. Мои родители тяжело, но упорно шли к своей цели: "Чтобы дом был, как у людей, и порядок у детей".

Я сознавала это их положение, и денег, вещей у них не просила. Все, что мне надо было купить, я покупала сама за собранные и проданные мной ягоды, грибы. Лес был моим домом, гостеприимным хозяином, другом. До этого времени учебники и резиновые сапоги на зиму мне покупала мама...

27 Апреля 2013.

С большим старанием и охотой я бежала в лес, чтобы насобирать ягод и грибов, отвезти их в Барановичи и продать. Когда я приходила из леса домой, соседи меня встречали со словами:

– Ужэ Соня ýсе грыбы пазбiрала!

Никто меня не будил, не гнал – я сама рано утром вставала, брала с собой кусочек хлеба, вырывала зелёный лук с грядки и шла в лес с собакой в любую погоду. Часто ходила в Маргач, Казённое (названия лесных угодий), а вместе с подружкой Ирой и нашими младшими сёстрами мы ходили дальше, «пад сошу», где было меньше людей, зато больше грибов. За любовь к лесу и умение в нём ориентироваться меня уважали не только наши соседи, но и другие односельчане. Босыми ногами я шла по лесу, как по богатому ковру, только выше поднимала их и легче ступала, чтобы не пораниться о сучок или шишку, не споткнуться о старый засохший корень или обломок сгнившего дерева. Ужи и змеи проползали возле меня и мимо, и, так уж Бог дал, не трогали меня, не ранили...

Я тщательно готовилась к школе, и однажды воскресным днём поехала в Слоним. Когда-то, может, ещё до школы, помнится, мы были в Слониме вместе с отцом. После всего, что надо было сделать, отец зашёл со мной в столовую, где было много людей, шумно и полно дыма от сигарет. Все сидели, кушали суп, картофельное пюре с котлетой, пили пиво. Кое-кто потягивал сигарету. Отец заказал нам по порции пюре и купил себе бокал пива с воблой. Немного посидев и отдохнув, мы с отцом заторопились домой.

И вот, спустя годы, я решила посетить и увидеть Слоним, узнать и пройтись по тем местам, где мы были с отцом. Когда я подъехала попутной машиной к воротам города, я вспомнила, что мы здесь проходили. А когда я пошла по базарной площади, то увидела тот самый рынок, что и тогда. Но в этот раз он не был такой большой и оживлённый: сидели женщины по кругу со своим нехитрым товаром. Кто-то продавал яйца и курицу, некто придерживал в мешке парочку молодых поросят. Ближе к центру продавали домашнее масло, творог, овощи и фрукты, лесные ягоды, грибы. В дальнем углу справа и слева предлагали ношеные вещи. А прямо напротив мужчины продавали мел для побелки, вязаные берёзовые веники, бочонки, корыта, плетёные корзины и корзинки, лукошки. Базар был небольшой, но живой и насыщенный.

У меня было с собой рублей двадцать пять денег, и мне хотелось купить за них что-то необыкновенно красивое и нужное. Я крепко держала их под платьем за пазухой, и не торопилась с ними разлучиться. Тут же за торговыми рядами были будки с материалом, шитыми и вязаными вещами. Моё внимание привлекло сине-голубое платье с длинными рукавами, белыми манжетами и воротничком. Я уже раньше слышала, что будет новая школьная форма, не коричневая, а синяя. И у меня мелькнула мысль:

– А что если купить это платье? У меня никогда не было формы, а это всё-таки девятый класс!

Подойдя поближе, я спросила продавца об этом платье, и она подтвердила мои мысли. Действительно, это была новая форма. Как заметила продавец, это мой размер и стоит всего восемнадцать рублей. Прикинув, что у меня есть белые теннисные тапочки, а ещё куплю белые ленты в косы, я представила себя в нём в школе, и решила его купить. Когда примеряла, продавец сияла довольной улыбкой – платье было как сшитое на меня. Заплатив восемнадцать рублей, я забрала платье, завёрнутое в бумагу, положила его в свою сетку (авоську) и пошла дальше смотреть. В другой или третьей будке я увидела очень симпатичный фабричной вязки свитер, сделанный гольфом, свекольного цвета с белыми полосочками по краям рукав и на поясе. Свитер был тоже моего размера, и я подумала, что он будет годиться мне и к платью, и к юбке. Заплатив около семи рублей, я купила его.

В то лето я купила себе для книг чемоданчик, осенний платочек, примерно такого цвета с золотистой каймой, и чёрные кирзовые сапоги, потому что в резиновых сапогах мне было невозможно ходить: они были очень холодные зимой и быстро рвались. Ещё мне нужно было купить пальто, но ресурсы мои иссякли. Я страшно переживала, что мне не будет что одеть зимой к этой моей красивой одежде. В раздумьях я попросила в письме тётю Елену Романовну из Челябинска одолжить мне тридцать - сорок рублей. Мы с ней уже долгое время переписывались, её письма мне помогали и поддерживали во мне всё хорошее, мою волю, стремление учиться, желание быть красивой и умной. Я очень нетерпеливо ожидала от неё ответа, и он пришёл. Но тётя Лена написала, что не сможет прислать мне денег.

Несмотря на это, я торжественно и красиво пошла в школу, в девятый класс. Когда я шла по деревне, все смотрели на меня, оборачивались и не узнавали. Как же иначе, ведь я шла в своём новом сине - голубом платье, с белыми манжетами и воротничком, в белых тапочках, а в косах у меня были белые банты. В руке я несла свой чемоданчик с книжками и тетрадками. За мной оказался на велосипеде Дмуховский Коля. Проехав немного вперёд, он остановился, поздоровался, удивился, похвалил меня, сказав:

– Как ты красиво снарядилась. Этот твой чемоданчик! Я просто не узнал тебя. Думал, что какая-то учительница новая!

Коля ехал с Доброго Бора в школу, в десятый класс. Подойдя к школе, я увидела, как учителя прямо прилипли к стёклам окон в учительской, а я знала, что смотрели на меня и узнавали меня. Никто из них и не представлял, что это я, скорее всего они испугались и думали, что к ним приехал кто-то из РОНО! Меня не удивило их пристальное внимание ко мне: никто из учащихся школы не имел новой формы (потому что её не было за что покупать). Одна Люда Кузнецова – дочь директора рыбхоза постоянно ходила в коричневом платье с белым воротничком и чёрным фартуком. А я, дочь доярки, пришла в школу в новой сине-голубой форме, жаль, не было фартука. В этом платье меня было видно с одного конца деревни в другом. Так начался мой учебный год в девятом классе.

29 Апреля 2013.

Маруся в школу не пришла, и нигде её не было видно. В школе и в классах добавились новые ученики с Ежон, Колбович. Пришла учиться из Гати Тихончик Нина. Мы с ней познакомились и сели вместе за партой. В этом году приехал новый директор – Комаров. Он вёл историю и обществоведение. Добавились и поменялись учителя: математику у нас вёл уже Фёдор Никифорович, физику – Александр Михайлович, он же стал нашим классным руководителем. Приехала новая учительница географии Тамара Павловна Мележ. Уроки литературы преподавала София Николаевна, а её муж Василий Антонович, уроженец Доброго Бора, преподавал химию. Больше я никогда не виделась и не встречалась с Антониной Антоновной и Иваном Антоновичем. Зато на всю жизнь они поселились в моём сердце и разделяют со мной мои радости и проблемы, комментируют и одобряют мои поступки.

Наш завуч Иван Григорьевич ходил по школе серьёзный и важный, даже строгий: ведь на нём "вся школа держалась"! Учителя приходили и уходили, директора приезжали и уезжали, а он здесь был долгосрочным хозяином. Все ученики заметили новое качество в его характере и поведении: когда изредка кто-нибудь из учащихся выходил в середине урока из класса, его часто видели стоящим у дверей какого-либо класса – он прислушивался или, точнее, подслушивал, что происходит в том или ином кабинете. Это новое качество Ивана Григорьевича никому из нас, старшеклассников, не понравилось. Был сентябрь, и после школы, поев немного, я бежала на поле помочь маме копать картофель. Мама мне не могла простить мою победу, и с издёвкой в голосе как-то проговорила:

– Ну, што думаеш, будзе красiва табе пад галубую сукенку фуфайку чорную адзець? Я табе не змагу нiчога другога даць! Её слова я не всегда воспринимала как должное. А в таких делах и подавно. Опираясь на мотычку, я встала прямо перед ней и сказала ей прямо, глядя в глаза:

– А ты хочешь, чтобы я опять пошла к Ланцеву? Наверное он не оставит меня без пальто, и ты всё равно заплатишь! Мало тебе работы я всякой делаю: и картошку копаю, свиней кормлю, коров тебе помогаю доить, подметаю, убираю, смотрю за телёнком, а ты мне пальто в школу не купишь?!

И, взяв мотычку, я пошла домой – мне надо было посмотреть уроки и свой дневник, который я решила писать о себе и о жизни...

Прошло несколько дней, и раз на поле мама сказала, что завтра пойдём в магазин покупать мне пальто. Этот магазин в нашей деревне был тоже своеобразным культурным объектом. Туда я заходила изредка что-нибудь купить, посмотреть, а из него уходила задумчивая, но счастливейшая. Хотя в нём не было много товара, но всегда находилось нечто, что радовало глаз или зарождало мечту. В нем работали муж и жена из нашего села. Так как зимой в магазине было очень холодно, Иван (так звали продавца) забегал в соседний дом согреться, посидеть немного в тепле. Ведь покупателей было мало, а тут холод такой! Однажды в такую холодную пору мы с мамой пришли купить мне на блузку материал в полосочку (я долго упрашивала и уговаривала маму). Магазин был закрыт, а продавец сидел у Матея и смотрел на нас в окно. Мы стояли и ожидали, когда, наконец, он придёт. Стояли достаточно долго, и уже замёрзли у нас руки и ноги в худой обуви, а он всё сидел у окна, смотрел на нас и о чём-то разговаривал. Я, не выдержав, сказала маме:

–Пачакай! – и отправилась в дом, в котором у окна, как кот на солнце, грелся продавец. А магазин был закрыт. Зайдя в хату, я поздоровалась со всеми громким голосом и обратилась к Ивану.

– Это что вы тут сидите? Вы же видите, что в магазин пришли люди! Ваша работа за прилавком сидеть, а не у окна дядьки Матея! Эгоист, – продолжала я, – моя мама должна ещё идти на работу, сколько Вас ещё можно ждать!

Всё это я ему высказала прямо в глаза при всех, кто там был, и ушла. А он вышел за мной и открыл магазин. Но разговора и покупок не было. Позднее Матеева Соня, встретив меня (она была тогда дома), начала кричать и смеяться:

– Как это ты на Ивана Делявого (прозывка) сказала: "эгоист"?

И по всему селу разнесла, как «Вайсова Соня обругала Дэля» и назвала его эгоистом. Не всем было понятно это слово, и многие спрашивали меня, что оно обозначает. В деревне кто меня осуждал, кто восхищался словом «эгоист» и вообще поступком.

– Видишь, какая! – говорили все. И каждый знал, что это было продавцу по заслугам. Моя мама, хотя не слышала (я ей не рассказывала, как я разговаривала с продавцом в Матеевой хате), при каждом удобном и неудобном случае упрекала меня и корила:

– Ты бы ещё там стояла, если бы не я, – отвечала я маме. Однажды мы с Ирой зашли в наш сельмаг, чтобы купить там конфеты. У Иры иногда бывали деньги (она их украдкой и незаметно брала у своей мамы). В магазине была небольшая очередь, мы решили подождать. Одна, приехавшая к нам работать в аптеку девушка, покупала ситец. А Ира, стоявшая за тёткой Атруцкой, сказала: "Какой некрасивый покупает материал!" Тётка Атруцкая повернулась к нам и заметила: "Красивому человеку – всё красиво!"

Я никогда не забуду эту фразу и тётку Атруцкую. Очень часто в своей жизни, когда речь шла обо мне или о ком-то другом, я с улыбкой, шутя и всерьёз, сказала: "Красивому человеку всё красиво". Я понимала, что речь не только о внешности. Кто знает, сколько ещё раз мне представится возможность сказать эти простые и мудрые слова, за которыми видится образ тётки Атруцкой, тот весенний ласковый день и нежные тона материала, что породили наш разговор.

И вот мы с мамой пришли в магазин покупать мне пальто. Как правило, на выбор ничего не было, а висело там одно пальто, примерно бордового цвета, с чёрным воротником. И стоило оно многовато – восемьдесят рублей. Продавец (Надежда Михайловна – жена Ивана Николаевича) дала мне его примерить. Оно было моего размера! Как ожидало меня! Мама заплатила деньги, а я, счастливая, шла со своим пальто с ней домой. И в этот раз я праздновала победу!

Вспоминая и рассказывая об этом, я сознаю, как на меня воздействовала школа, мои любимые учителя, моя семья, деревня, её представители. Ну, и, конечно, книги. Я благодарна судьбе, что она раскрыла передо мной дорогу, по которой я радостно и упорно шла с попутчиками, которых себе сама выбирала, которые мне были и остались примером на всю жизнь.

3 Мая 2013.

В ушах у меня звучат твои слова: "Я хоронить тебя буду!" Много раз я их слышала, а однажды у нас на кухне прямо сказала тебе: " Откуда ты знаешь, что будешь хоронить меня? Я не хочу, чтобы ты была возле, не то, чтобы ты ещё и хоронила меня. Я тебя хоронить не хочу!" И сколько раз я тебе повторяла, что не хочу ничего исключительного для себя: как мы пришли, так пусть и отойдём. А ты рассказывала нам всем свой сон, по которому предполагала, что доживёшь до семидесяти. А я ещё спросила тебя: " Почему так мало? "

Больно мне, моя Лена, что я не позвонила тебе, не спросила, как ты доехала тогда из Бреста домой. Не хотела ругаться ещё больше, ждала твоего Дня Рождения. И думала, что ты не одна, Оля с тобой рядом, можете звонить, разговаривать. И Олегу могла ты позвонить, если нуждалась в чем - то. Как это ты обманулась, переоценила собственные силы? Жаль, что рядом с тобой никого не было в твои последние минуты. О чём ты думала, что хотела ещё сказать или исполнить – неизвестно.

Ещё старше я стала, и глубокая грусть пришла и заполнила мои мысли и чувства, а также сознание того, что всё это ненадолго, хотя, как в жизни, особенного желания встречи с кем-либо из вас нет.

4 Мая 2013.

Мы с Душаном шли в район аэропорта, где наша заградка, через Мартинский цинторин (кладбище). Купили свечи и пришли к Большому Кресту.

Помолилась за тебя, моя дорогая сестричка, зажгла свечу. Так поздравили мы тебя с Днём Рождения. Было это печальное и безысходное действие. А вечером написала Олечке письмо в «Одноклассниках». Посоветовала ей не запускать огород, посадить там всё, как это делала ты.

Обещаю ей свою помощь и поддержку, пока буду жить, в память о тебе, моя дорогая Лена...

8 Мая 2013.

В Словакии вспоминают по радио и телевидению День Победы и признают, что советские войска освободили их от фашистов. Без эмоций и чувств. Я же привыкла вспоминать и отмечать День Победы 9 мая с песней «День Победы», которая несёт в себе не только чувства, но мысли и запах Великого дня.

Я вспоминаю наше детство, юность и всю жизнь, моя дорогая сестрёнка. Уже ты подросла и училась в четвёртом - пятом классах, а летом вместе с Ирой и её сестрой Геней (твоей одноклассницей) мы ходили в лес, собирали грибы, ягоды, продавали их или сдавали за небольшие денежки на сборном пункте. В лесу ты слушалась и повиновалась, но дома мы с тобой часто ругались: ты была меньшая, дерзкая и ленивая, а за тобой всегда горой стояла наша мама.

Однажды случилась такая ситуация между нами: я наливала суп из чугунка, а ты хотела его первая налить для себя, и так это между нами произошло, что я вылила из своей миски суп на твои светло–русые волосы. Во всем ты хотела быть первой, лучшей, чем я, перед нашими родителями. Даже в том, что в зимние, трескучие от мороза дни вы соглашались с мамой, что в школу сегодня ходить не обязательно, лучше этот день просидеть на печи дома. В пятом классе Геню школа и родители отправили в школу–интернат. Я очень о том задумалась и правильно определила все выгоды, которые Геня там получила. А их было немало: почти бесплатное питание, одежда и обувь, учебники, школьные принадлежности, преимущество при поступлении. У Гениных молодых родителей было уже пятеро детей, а у нас был отец инвалид. Обо всём этом я подумала и решила подождать, а потом, возможно, если представится случай, буду действовать.

Случай не представился, но когда я начала учиться в Брестском пединституте, мне пришла в первые месяцы (сентябрь - октябрь) мысль сходить в областной отдел народного образования на приём к заведующему. И однажды к концу занятий я выбралась в облисполком, зашла и спросила, как пройти к заведующему облано. Когда я прошла по ступенькам на нужный этаж, двери мне открыл сам заведующий – высокий, седой, сухощавый мужчина, по всему было видно, доброжелательный человек. В первых словах я объяснила ему, что учусь на первом курсе пединститута, а родители колхозники, отец – инвалид, живут в деревне Гавеновичи Барановичского района.

-- Вы хотите перевестись на заочное? – спросил он меня.

– Нет, – ответила я. Я хочу Вас попросить, чтобы мою младшую сестру взяли в школу – интернат. Родители не смогут её воспитать, она даже школу там не окончит.

-- Почему? -- поинтересовался он.

– Родители неграмотны, мама – доярка, она мне не разрешала идти в девятый класс.

Заведующий записал твой адрес в тетрадь, что лежала у него на столе, и обнадёжил меня словами:

– Мы это рассмотрим и решим в ближайшие дни.

А через месяц ты уже училась в Юголинской школе–интернате. Директором этой школы был Случановский... Эта школа располагалась в посёлке Юголин Ивацевичского района, недалеко от деревни Селец, где жила замужем наша Катя, и ты могла в субботу и в воскресение приходить к ней и общаться. Когда я была на втором–третьем курсе, а ты училась уже в седьмом – восьмом классах, я написала твоему директору письмо (уже была знакома с ним лично) и попросила отпустить тебя домой на выходные, чтобы помочь маме выкопать картофель, и добавила, что я приеду тоже. Когда я была уже дома, тебя там ещё не было. А на другой день, часов в девять, возле нашего дома остановилась грузовая машина. Ты со своими одноклассниками и учителем физкультуры, со своими «драпками» пошли прямо на поле за домом копать картофель. А наша добрая соседка бабка Тося с двумя девочками варила у нас дома для вас обед из продуктов, которые послал предусмотрительный директор.

Однажды в эти годы я ехала поездом из Бреста в Барановичи, а потом в деревню к родителям. В купе был мужчина, с которым мы разговорились, и я рассказала ему о себе, родителях и тебе, о том, что устроила тебя в школу-интернат. Он меня выслушал внимательно и сказал: «Не надо было Вам это делать для сестры. Она этого никогда не поймёт, не оценит. Надо, чтобы она сама всё делала для себя, а не вы для неё».

Прошло много лет, а я не забыла этих слов, потому что часто, желая этого или нет, я вспоминала этого человека. И всегда осозновала, как он был прав. Мама меня часто упрекала, что я «отдала Ленку в интернат», что «я без неё, как без рук!» А я следила за твоей учёбой и жизнью: навещала тебя в Юголине, познакомилась с директором, классным руководителем и некоторыми учителями, посетила несколько уроков в твоём классе. Ты меня тогда слушалась, и когда я посоветовала тебе окончить десять классов, ты согласилась. И с директором об этом я договорилась. В итоге тебя отправили учиться в девятый класс в Пружанскую школу-интернат. Чтобы тебя поддержать на уровне и придать тебе имидж, мы с Георгием однажды весной приехали к тебе в эту школу. И уже с ним я разговаривала с твоим директором и классным руководителем, присутствовала у тебя на уроке, а учительница вызвала тебя отвечать к доске и потом поставила тебе оценку.

Всем было интересно, какая у тебя сестра-студентка, и все знали, что ты тоже готовишься стать студенткой.

9 Мая 2013.

Вчера в Словакии 8.05.2013 отмечался День Победы над фашистами. По радио кто-то сведущий сказал, что за победу над фашистами мы должны советским войскам. А сегодня 9.05.2013 у нас и в других странах Евросоюза праздновали День Европы, и как сказали по радио, дарили красные розы. Интересно – кому, когда и где? Видимо, не всем, и не там, где я ходила. А ходила я к пульмонологу: всё ещё кашель меня терзает. Зашла в «Лидл» купить что-нибудь из печенья на вечер при телевизоре. На Восьмое Марта мне и всем женщинам, что приходили за покупками в «Лидл», дарили красную розу. Потом вспоминала... Всё о тебе, моя, дорогая сестрёнка... Боль и печаль одолевают меня, когда кто-нибудь из прохожих своим видом напомнит мне вдруг тебя: что не увижу больше тебя, не встречу, не услышу...

13 Мая 2013.

В то лето, как всегда, ты приехала домой на каникулы, я тоже была уже в деревне. Несколько раз мы ходили с тобой в лес. Это было накануне моей свадьбы с Георгием. Однажды в Барановичах я хотела купить дрожжи на свадьбу. Обошла я тогда все магазины, где можно было их увидеть и купить. Но ни в одном из них дрожжей не продавали. Когда я, усталая и расстроенная, уже хотела идти на автобусную станцию, вдруг увидела фургончик, с которого водитель выгружал и носил в магазин хлеб, булочки и всякие другие пекарские изделия. Я решилась и спросила у него:

-- Откуда вы всё это привезли?

-- А зачем Вам это знать? – спросил он в свою очередь и с любопытством посмотрел на меня.

И я ему рассказала, что у меня скоро свадьба, а дрожжей негде купить.

– Подумала я спросить, где пекут хлеб. Скажите мне, пожалуйста!

Шофёр был молодой, но понятливый и сердечный. Он даже предложил меня подвезти туда. Когда он окончил с разгрузкой, я уселась в машину рядом с ним, и минут через десять была у пекарни. А на проходной попросила позвать заведующую. Она, удивлённая, пришла, я поздоровалась с ней, извинилась и рассказала о своей беде:

– Не могу дрожжи нигде найти на свадьбу! Помогите мне! Я Вам заплачу, что полагается, продайте килограмм, пожалуйста!

Заведующая была молода, красива, и, очевидно, хорошая женщина. Выслушав меня, она предложила:

– Подождите немного здесь, я схожу посмотреть....

А через пять-семь минут она вернулась из цеха и принесла мне килограмм заветных дрожжей. Никаких денег она не взяла у меня, и я не знала, как её благодарить.

– Я вам грибов привезу, – пообещала.

По приезду домой я всё тебе рассказала и попросила вместе сходить в лес, насобирать грибов.

– А потом ты их отвезёшь в Барановичи. Часть продашь (для себя), а часть отнесёшь заведующей пекарней, затем заедешь на Полесский вокзал, пройдёшься по залу, посмотришь на всех и найдёшь Георгия. Подойдёшь к нему и скажешь, что ты – Лена, а потом вместе приедете домой.

Сейчас я удивляюсь этому смелому и довольно громоздкому, опасному плану! Но тогда думалось проще, и ты блестяще выполнила всё, что я от тебя ожидала. Потом ты с довольной улыбкой рассказывала, как продавала грибы, сколько оставила, и как нашла пекарню и вручила заведующей грибы. А она смеялась и благодарила:

– Какие вы милые! Очень приятно. Желаю счастья Вашей сестре!

А потом на вокзале ты сразу увидела Георгия и узнала его, подошла, поздоровалась с ним. Я тогда очень волновалась за тебя, но Бог дал, всё прошло благополучно, и вы вместе ранним утром приехали автобусом домой.

Ты была тогда такая милая и хорошенькая, было видно, что учёба и жизнь в школе-интернате тебе пошли на пользу. Я и Георгий тебе были очень благодарны. По-моему, он всегда любил тебя и уважал, как свою сестру. У меня была свадьба, а у тебя последний год учёбы в школе, а впереди поступление в институт. И, конечно же, в Брестский педагогический!

Время летело быстро, и я уже замужем училась на четвёртом курсе, когда ты такая родная, хорошенькая и смелая приехала весной поступать и остановилась у нас с Жорой (Георгием). До этого ты приезжала в Брест и заходила ко мне в общежитие. Тогда мы сфотографировались с тобой, а мама увеличила эту фотографию. Во время твоего поступления я следила за тобой и помогала тебе словом и делом. Но вдруг опять мы поругались с тобой, и ты победоносно ушла в общежитие. Тебя было невозможно уговорить, остановить, и я уступила, хотя мучительно переживала за тебя и за твои экзамены.

Однажды я проходила около базара и увидела, как ты шла с какой-то девчонкой и плакала. В белой рубашке и чёрной юбке, с пушистой светло-русой косой на груди и слезами на щеках ты мне была такая родная и близкая... Моё сердце заколотилось от плохого предчувствия, я закричала, позвала тебя, подбежала к тебе на другую сторону улицы и начала тебя утешать, звала, хватала за руку и влекла тебя к нам домой. Увидев тебя, я узнала причину твоих слёз, ты сдала последний экзамен на тройку, да и предыдущие не были сданы на «хорошо». Я утешала тебя, говорила, что поедешь домой, отдохнёшь, а я прослежу за решением приёмной комиссии и сообщу тебе. Никогда ещё я не видела тебя такой расстроенной и агрессивной.

На другой день ты написала письмо в газету «Заря», что наш сельский клуб бывает чаще закрыт, чем открыт. Я тебе это не разрешала делать, но ты это не приняла во внимание. Одна мысль тебя съедала: "Все они поразобрали лучшие места дома, а нам надо искать в других местах, у чужих людей!" Я не верила, что ты пошлёшь это письмо.

-- Ты же в клуб и не ходила, что тебе нашло в твою голову?! – ругалась я на тебя.

А ты послала его, а потом показывала мне статью, где был отрывок из твоего письма. Много раз в своей жизни и сегодня я жалела, что не вырвала у тебя из рук это письмо, не накричала на тебя, не порвала его.

Дома, как ты позднее мне рассказывала, ты едва выжила, повеситься хотелось, когда тебе вернули документы, сообщив, что ты не прошла по конкурсу. Но вместе с этим ты получила письмо от меня, в котором я тебе написала: " Леночка, ты не поступила, но не расстраивайся, и не теряй время, едь в Пружанский районный отдел народного образования. Там зайдёшь к заведующему и покажешь ему документы об окончании Пружанской школы - интерната. Скажешь о родителях. Попросишь работу в школе. И пойдёшь туда, куда тебя пошлют". Мне удивительно теперь, когда я всё это рассказываю, что ты меня послушалась и в этот раз, и всё сделала так, как я тебе посоветовала.

Однажды глубокой осенью я приехала в деревню Бакуны-2 Пружанского района, разыскала твою школу и тебя, остановилась у твоих хозяев на ночь. Ты мне рассказала, как тогда съездила к заведующему отделом, показала мне пионерскую комнату, которую ты тогда вела и организовала как пионервожатая школы, рассказала о жизни и себе. Мы с тобой тогда наметили планы и задачи на будущий год: "Ты приедешь поступать уже на заочное отделение, со стажем и опытом работы".

Зима и весна пробежали незаметно. Уже было в полном разгаре лето, когда ты, повзрослевшая, самостоятельная, приехала поступать во второй раз. В том году было сорокалетие Белорусской ССР, и я тебе правильно подсказала, что одной из тем сочинений будет тема Родины (тэма Радзiмы), подготовила тебя по ней, обеспечила произведениями поэзии и прозы. Я тебя предупредила, чтобы ты обязательно употребила строки из стихотворения Кастуся Киреенки:

Не завiце маю Рэспублiку

Краiнай цемных лясоý!

Паглядзiце, над ёю свецяцца

Агнi завадскiх карпусоý!

Как мы были счастливы, когда единственная из всех поступающих на факультет, ты получила высшую оценку! Твой успех был и моим успехом, твоя радость была моей радостью. Во время экзаменов я старалась заглянуть к тебе в аудиторию и как-то обратить внимание преподавателя на тебя, на то, что ты моя сестра, что я за тебя переживаю, болею. Тогда ты мне в подарок привезла ситцевое бело-зелёное платьице, довольно широкое, как раз для меня, для моей пополневшей фигуры – мы с Георгием ожидали ребёночка. В нём я чувствовала себя свободно и приятно, и всякое общение мне в нем удавалось.

Все свои знания, духовные ресурсы и умение я вложила тогда на твоё поступление (между прочим, в том году я окончила пединститут), а тебя зачислили студенткой факультета белорусского языка и литературы заочного отделения Брестского пединститута!

14 Мая 2013.

– Сегодня Радуница, – сказал мне Олег по Skype.

И все свои дела я организовала так, чтобы сходить на Мартинский цинторин к Большому Кресту. У входа купила семь свечей и букетик маргариток. Сначала зажгла тебе свечу, Лена, поставила цветы, помолилась за тебя, попросила Всевышнего помочь тебе. А потом Кате, маме, отцу и Виктору. За всех помолилась и попросила прощения за вас и у вас (за всех и у всех). Вы все там «свои» и «наши». Я – иностранка. Тяжело оставаться одной, но у меня есть практика: я всю жизнь в нашей семье была одна, сама, и никогда не была «наша» и «ваша». Даже мне это вошло в привычку.

И хочется ещё долго идти по Земле, пусть Господь наберётся терпения, а я постараюсь не подвести. Всюду, куда пойду и зайду, что задумаю и сделаю – Господь мне судья и опора. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа... Осталось две свечки, и я их поставила на могилке у родителей Душана, помолилась и поблагодарила их за сына. Ещё поеду на заградку, покормлю кошек и, может, посажу парочку цветов с мыслями о тебе, моя дорогая Лена...

14 Мая 2013.

Работа учительницей и учёба на заочном отделении воспитали в тебе лучшие качества: ты повзрослела, стала красивее, самостоятельнее. У тебя всегда были деньги (а у меня их никогда не было). Ты приезжала к нам и жила во время сессий, а я всегда была рядом и в любой момент была готова придти к тебе на помощь.

У нас с Георгием уже рос сын, я окончила институт и не могла представить себя дома с малым ребёнком в городской квартире, на одну зарплату. Ты познакомила нас с твоей лучшей подругой по институту – Коржик Аней, она часто заходила к нам вместе с тобой. Было видно, что Аня хорошая девушка и отличная подруга. Однажды в субботу (или воскресение) мы с Георгием на велосипеде поехали в лес на восемнадцатый километр по Ковельскому шоссе. Когда вернулись, ты нас удивила и озадачила:

-- Я выхожу замуж за брестского парня, – сообщила ты и показала нам какие-то бумаги из ЗАГСа.

А вечером он пришёл к нам познакомиться. Это был высокий и грузный парень с широким лицом и большой головой. В его лице скрывался какой-то недостаток, который было тяжело определить на первый взгляд. Но в целом он смотрелся неплохо. Нельзя было назвать его красивым или симпатичным, как и нельзя было сразу определить его умственные способности. Но было ясно, что это не красавец и не самый умный молодой человек.

Я не имела ни ума, ни опыта в таких делах, но знала, что в таких случаях хорошо о человеке поспрашивать там, где он живёт. В следующее воскресение, нарядившись в своё немного перешитое свадебное платье и гипюровую шляпку, я выбралась на Пушкинскую улицу, отыскала дом, в котором он жил, зашла во двор и неприятно удивилась: нигде не было ни души. Мне было жаль всей моей подготовки, моральной и косметической. Просто так, без ничего мне не хотелось уходить. Ещё более вдохновясь (ведь мне было 23 года), я зашла в подъезд, поднялась на нужный этаж и позвонила в квартиру, надеясь, что мне откроют знакомые лица. Но ожидаемый ход событий часто бывает противоположным нашим желаниям: дверь открылась, и показался немолодой мужчина невысокого роста, а я (деваться мне было некуда) уточнила – здесь ли живёт Слава и представилась:

– Я – старшая сестра Лены. Вот зашла познакомиться, посмотреть на Вас, Вашу семью, – говорила я. – Они так внезапно подали заявление в ЗАГС... Мужчина пригласил меня войти и присесть, а я, воспользовавшись гостеприимством, начала его расспрашивать:

– А где Ваши все? Почему Вы один дома? – и, не дожидаясь ответа, продолжала: –Как Вы смотрите на свадьбу сына? Мужчина охотно разговаривал со мной:

– Слава, видимо, побежал к Лене, ведь он недавно из тюрьмы вернулся, – рассказывал он. – А жена на кладбище поехала – у нас дочь Людмила недавно умерла в двадцать четыре года...

– Что Вы скажете о своём сыне? – спрашивала я дальше.

– Да ничего, только вот у него болезнь, точно не помню какая, вроде какая-то неврологическая на алкогольной почве. В те годы я ещё не знала этого слова «алкоголь» («алкоголик»). Помнила, что у нас в деревне говорили это слово на бухгалтера колхоза и все жалели его жену Валентину, которая мне всегда шила платья. Это слово не было мне знакомо, но я чувствовала, что когда этим словом называют человека, то у него не всё в порядке, он имеет какой-то недостаток, возможно, болезнь. Как бы там ни было, я посчитала, что информации уже собрано достаточно, и я должна всё рассказать тебе, моя Лена. Простившись с хозяином, я поскорее ушла, чтобы не встретиться с его женой – матерью жениха. Когда ты пришла домой после свидания, я рассказала тебе о своём походе, а ты, заплакав, начала мне рассказывать:

– Он мне сказал сегодня, что три года сидел в тюрьме. И я подумала: "Неужели мне не найдётся кто-то нормальный?! "

Я тебя не принуждала разойтись, только подчеркнула тебе:

– Хорошо всё узнать, а потом принять решение.

Спустя годы, совсем недавно, ты жаловалась мне, что я не помогла тебе заиметь «городскую квартирку»! Там, в Збирогах, тебе было просторно, но холодно и целую твою жизнь неуютно. Там, только пережив эту ненормальную и холодную зиму, с метелями и морозами, с ветром и снегом в апреле, ты умерла, ещё такая молодая, красивая и светлая, полная сил и энергии. А тогда, сразу на следующий вечер, ты встретилась с женихом, всё ему сказала, о чём думала всю бессонную ночь. Утром ты написала его родителям письмо, извинилась и сообщила, что свадьбы не будет.

15 Мая 2013.

Мы все тебя любили и радостно встречали в Бресте. Георгий носил тебе сумку и покупал билеты, провожал тебя к автобусу. Однажды ты купила какую-то дешёвую хну и покрасила у нас свои волосы, а они у тебя вместо желаемого цвета получились зелёными. Было смешно и неприятно – ведь завтра ты должна была уезжать в свой любимый Белый Лесок. Георгий сходил в магазин и купил тебе другую, нормальную краску. И перекрасив волосы, ты уехала со спокойным сердцем.

С тобой любил ходить за покупками наш маленький, уже трёхлетний, сын Олежка. Однажды вы зашли в магазин «Дары природы», где случайно оказалась и я. Он держался то за твою руку, то за твоё белое вязаное платье, что так красиво сидело на тебе и подходило к твоим пышным белым волосам.

Ты покупала яблоки и помидоры и клала их в ведёрко, а Олежка, вцепившись за твоё красивое платье, во весь голос повторял:

– Мама! Мама! Мама!

Ты любила моих детей, и они тебя тоже. Раз в Бресте, как обычно, ни с чего, мы с тобой рассорились, ты что-то оскорбительное мне сказала, а я в сердцах схватила твою туфлю и ударила тебя ей по голове. У тебя пошла кровь, и я не знала, что делать. А ты кричала на весь дом и двор, чтобы вызвали милицию. И тогда я тебе сказала уйти от меня.

Любовь и ответственность за тебя и твою судьбу привели меня к тебе в Белый Лесок, и я познакомилась с твоими хозяйками – Ниной Даниловной и Петровной, её мамой. У Нины Даниловны был сын Валерий (тогда ему было лет десять), и вы все вместе жили. Я убедилась тогда, что тебе повезло с ними: уж очень хорошие и сердечные были люди! В Белом Леске у тебя был ухажёр, который не один раз заходил к нам в своей милицейской форме. Сестра Георгия Надя, увидев его, испугалась, а я успокоила её, сказав, что это твой кавалер. Вскоре вы с ним разошлись, а перед этим он рассказал тебе, как Надя нас очерняла перед ним... Коржик Аня (не была бы это твоя наилучшая подруга!) познакомила тебя со своим двоюродным братом Ярославом. Вы с ним иногда встречались и переписывались. В одном из писем он написал тебе, что у вас будет свадьба, когда расцветут вишни. Мы смеялись с тобой, ожидали весну.

Весна пришла с цветущими вишнями и свадьбой. В доме через дорогу (у наших лучших соседей) тебя наряжали, готовили к встрече с женихом. Мама с женщинами хлопотала возле столов с гостями, а я сходила на разговор с заведующим клубом и уточнила, когда будет открыт клуб для гостей. Ведь это о нём ты когда-то писала в редакцию!

Все взволнованно ожидали приезда жениха. И немало всяких мыслей пронеслось, промчалось и проползло в головах собравшихся. Дорога к невесте была неблизкая, и всякое могло случиться. Поговаривали, что в соседней деревне был случай, когда жених в последнюю минуту раздумал жениться, а невеста и гости, и всё приготовление было напрасно. Но вот раздалась музыка, возбуждённые молодые голоса и радостный смех. Свадебное движение заполнило дорогу, двор, крыльцо, на котором уже стояла мама с отцом и сватом, радостно встречая дорогих гостей. А ты в это время, счастливая невеста, высматривала из окна соседского дома. Когда гости привели себя в порядок с дороги, вы – невеста и жених – встретились, обнялись, поцеловались, и все шумной толпой пошли в сельский совет, чтобы навсегда скрепить свою судьбу.

Я всё время была рядом, следила за тобой, угощала любопытных, приговаривала к ним. Возле меня топтался Олежка, и Георгий далеко не отходил от нас.

Когда-то мне и другим ты рассказывала свой сон:

– Я иду за Соней след в след по глубокому снегу, а потом Соня повернулась ко мне, разломила линейку на две половины, и одну дала мне.

– Выходит, я с тобой поделилась, – думала и отвечала я тебе.

Мне всегда нелегко было жить, и никто мне не помог ни словом, ни делом. Однажды, уставшая от невзгод и болезней моего сына, от работы, я отправила Георгия с маленьким Олегом в деревню, а сама готовилась постирать, убрать, привести себя в порядок. Тогда мы с ним работали, а Олежку смотрели посменно, и я начала замечать, что Георгий стал задерживаться где-то, не торопился идти домой и подозрительно часто «терялся» (скорее всего, убегал от нас), когда мы всей нашей небольшой семейкой выходили на прогулку . И вдруг в разгаре всех дел мне принёс почтальон телеграмму: "Соня, приедь. Лене плохо. Слава". Всё это, конечно, не входило в мои планы, но долго не думая, я всё бросила, захватила с собой новое платье, что недавно купила себе, и побежала на автовокзал. Когда я приехала в Дивин (вы там со Славой работали в школе-интернате), ты меня встретила со слезами и плачем, завела в комнату и подала мне кипу писем со словами:

– Ты только читай!

-- Я очень жду тебя и вспоминаю, как было нам хорошо. Кончай свои дела, приезжай, будем вместе, – писала Славе какая-то учительница физкультуры. Судя по количеству и содержанию писем, у них была уже долгая связь. Я ничего не могла переделать и изменить. Единственно, я говорила тебе слова утешения, подарила тебе своё новое платье и сказала:

– Всё ещё, может, устроится, ведь ты скоро родишь ему сына! А когда родился твой сын, ты не знала, как его назвать. Тебе очень нравилось имя Олежка. Но я по телефону сказала тебе:

– Не надо двух одинаковых имён, назови своего сына – Алексей, Алёшка. Почти, как Олежка. Ты согласилась, а я с гордостью замечаю, что и ты, и Алёша, и твой Коржик – все довольны этим именем. Даже во Франции, в Париже, это имя помогает ему: все твоего сына приветствуют и охотно зовут его именем, уважая патриарха Всея Руси Алексия Второго. Марина мне рассказывала, как он ходил все время возле батюшки на твоих похоронах...

Видишь, он успел – он раньше узнал о случившемся, потому и приехал, смог приехать – прилетел!..

16 Мая 2013.

Наша мама, Катя и ты вместе с вашими мужьями задумали против меня тёмное дело. Я чувствовала его проявление, но не поверила, что это так далеко зайдёт. Все вместе вы решили разделить наш новый дом (который строился на моём желудке и теле) для тебя и для Кати. Мама боялась за вас и ваши семьи, за вашу жизнь с мужьями и помогала вам как могла.

Так ты с Коржиком и малым Алёшей приехала работать в Подгорненскую школу. Даже я посоветовала тебе, чтобы мама обратитилась в Барановичский РОНО и попросила, чтобы вам предоставили возможность работать в родной деревне. Я тогда работала в Бресте, у меня уже было двое детей, и на глазах разрушалась моя жизнь с мужем. Алкоголь и безответственное отношение к семье, увлечение лёгким способом жизни, ссоры и вычитания, частые побои... Всё это приводило меня к мысли изменить жизнь свою и детей. Однажды, когда я сказала родителям, что буду разводиться, мама закричала:

-- И не подумай! Ко мне даже не приезжай! Я не хочу тебя знать! Так всегда было в тяжелейшие моменты моей жизни. О какой помощи и поддержке мне было мечтать? Мало того, спустя несколько минут, мама в сердцах призналась: – Лена тебя ненавидит! Недаром сказала: "Если бы Соня стояла на краю скалы, я бы ей руку не подала, а столкнула бы её!" И Коржик тоже. " – А ты? – спросила я.

Ответ уже висел в воздухе: рукомойник, что в гневе мама сорвала с плота, оказался в её руках над моей головой... Не знаю, что ещё вы представляли со мной сотворить, но дом начали потихоньку делить. Родители тебе купили дом постарше в Подгорной, а Катя вас начала обеспечивать бычками и овцами.

Было приятно и красиво осознавать, что вы работаете в нашей деревне. Скоро родилась Олечка, а в школе, не смотря на это, тебе предложили работать исполняющей обязанности директора. Ты и мама не поколебались в своём решении: ты пошла работать директором, а мама – смотреть Олечку. Но триумф долго не продолжался – на следующую осень ты опять осталась учительницей, а в школу был назначен настоящий директор. Несчастная, оскорблённая и обманутая, ты не знала, что делать. А тут ещё и Слава загляделся на местную красавицу без правил и совести. Я предложила тебе всей семьёй приехать в Брест ко мне, мол, поместимся. С Георгием мы уже были разведены. Я в сентябре готовилась поступать в аспирантуру в Минск, Олег шёл в девятый, а Алла в первый класс.

– Поживёшь в городе, увидишь, работу тебе найду, – сказала я тогда.

Наверное, так тебе было плохо, что ты приняла моё предложение, приехала ко мне в Брест, и я нашла тебе рядом с домом работу воспитательницы в детском саду. Оставила вас под присмотром Георгия, а сама уехала в Минск. Остановившись у Розы и Пети, начала сдавать экзамены в аспирантуру. Когда я приехала из Минска, ты была веселее: в садике тебе посоветовали обратиться в Брестский роно, и там тебе дали работу директора школы - сада в Збирогах. Коржику там работы не было, и он, нехотя, через силу стал бригадиром в колхозе, поэтому вас и поселили в доме бригадира с просторным двором, огородом и садом. Желать лучшего не было надо!

А через несколько дней я ехала с тобой уже колхозной машиной из Збирогов в Подгорную, помогала вам собирать и грузить ваши вещи из твоего, уже проданного дома. Видела, как пришёл новый хозяин и отдал тебе тысячу рублей за него. А через зиму у Коржика прибавилось овец, появился ещё один бычок. Так Катя выплачивала тебе твою часть дома. Моей части мне никто не выплатил, её не было у меня, как меня не было у вас. Я помню, как отец мне что-то говорил о том, но я тогда не допускала такого положения вещей и даже мысли. Я любила вас и верила, что ещё все образуется, как положено. Ведь ты у меня Учительница!

Всё у вас наладилось (только работа бригадиром Коржику не пахла), и вы смотрелись, как счастливая семья. Однажды мы с Петром Семёновичем помогали вам целый день копать картофель. А когда уезжали домой, вы с Коржиком предложили нам взять немного картошки. Когда я выбрала килограмм пять, ты начала плакать, о чём-то кричать... И я догадалась: высыпала всё опять в мешок, и мы поехали с Петром Семёновичем домой ни с чем, даже без настроения. Когда к тебе приезжала Валя или ты к ней, ты дарила ей целую корзину отборных яиц от собственных кур. Всё у вас было: телята, поросята, овцы; масло, сметана, мясо задаром. Когда я попросила тебя однажды одолжить десять рублей, ты высокомерно мне ответила:

– Надо свои деньги иметь!

У меня никогда не было достаточно денег: жить в городе с двумя детьми без мужа, работать в школе... Алименты на детей приходили, когда хотели... Чем тут похвалиться? Иногда у меня не было, что дать детям на завтрак. С опущенной головой и слезами на глазах я шла к Анне Григорьевне (матери одноклассника Олега) и не могла промолвить слова. А она тихо спрашивала:

– Сколько Вам одолжить? Двадцать?

– Нет. Тридцать, – отвечала я, – и горькие слёзы катились по моим щекам. Никто из родных не помог мне. Но Бог был ко мне милосердным: Наташа (племянница Анны Григорьевны) и Валя – её родственница и подруга – всегда были около меня и помогали мне, как могли. И сейчас я им благодарна и ценю их, люблю и глубоко уважаю. Бог дал мне счастье, что вижусь с Наташей, и она по-прежнему мне верна и готова помочь. Валя переживает личную драму: человек, с которым она думала провести остаток жизни, украл у неё последнее, что имела и чем дорожила – квартиру. От горя и стыда она скрывается от Наташи и меня, не выходит с нами на контакт... А мы хотим ей помочь.

17 Мая 2013.

Прошли годы – пять, семь, десять... Подросла Алла, Олег отслужил в армии, я вышла замуж в Чехословакию. Коржик с тобой развёлся, а ты осталась работать директором, Олечка подрастала и училась в твоей школе, а Алёша учился в спортивной школе в Могилёве. Дважды Алёша приезжал ко мне в Словакию. Эти приезды запомнились мне неповторимым содержанием. Чувствовалось, что он начал задумываться о своей дальнейшей жизни. Как-то он меня убедил, что я должна показать его лучшему тренеру по бегу. Меня долго просить не было нужно: мы с ним собрались и направились в братиславскую «Mladu Halu», где спросили «лучшего тренера по бегу». Спустя некоторое время, к нам подошёл высокий мужчина и сказал, что он нас слушает. И тогда Алёша и я рассказали, какой он успешный в Беларуси бегун и как он хотел бы тренироваться здесь, в Словакии! Тренер был сдержанный, немногословный, но предложил Алёше принять участие в завтрашнем кроссе.

У нас с Алёшей было хорошее настроение: как успешно мы переговорили с тренером, какой он был милый! Наступил следующий день, и Алёша ранним утром поехал на стадион. Какое разочарование овладело мной, когда Алёша как-то быстро пришёл домой и рассказал: "Когда начали бежать, у меня вдруг разболелся живот, и я сошёл с дорожки. Потом тренер привёз меня к вашему дому".

В другой раз было заметно, как Алёше не было безразлично, как он выглядит. Несколько раз он меня спросил: "Тётя Соня, разве я некрасив?" Мой ответ, как крылатое слово, облетел полсвета – из Словакии в Беларусь, оттуда в Голандию, а потом в Париж. Я сказала тогда ему: "Ты, Алёша, совсем некрасив, как гадкий утёнок... Но ты ещё растёшь. Не расстраивайся: ведь из гадкого утёнка вырастает прекрасный белый лебедь!" Эти слова сопровождали его и встречали всюду, где он побывал. И кто знает, куда ещё прилетят они, куда ещё заведёт его судьба!

Как - то однажды мне пришлось тебе заметить, что «Лёше хватит бегать по могилёвским спортивным дорожкам (Лёша уже два года больше нужного и положенного оставался в школе) – пора в армию призваться, потому что в старшие годы будет тяжело ему и неприятно служить с детьми!» И в том ты послушалась меня, и устроила Алешу служить в недалёкий Брестский гарнизон. Когда я приезжала домой, ты бранила меня по телефону: – Как ты воспитала своего сына?! Я не выдерживала слушать тебя и ложила трубку. А потом просила Олега или Марину, чтобы позвонили к тебе и как-то нас примирили. Наконец звонила тебе сама (кого тут упросишь!) и говорила тебе, чтобы ты приехала к нам – «ты же тётка всё-таки!». А ты мне отвечала:

– Их тётки – Наташа и Валя!

Даже Раиса Владимировна (моя однокурсница), выслушав мой печальный рассказ о наших отношениях, взялась позвонить тебе, чтобы примирить нас перед моим отъездом. Я разрешила ей это попробовать. Когда через день-два мы снова встретились с ней, она заболела после разговора с тобой. Так глупо, дерзко и бескомпромиссно ты разговаривала с ней.

18 Мая 2013.

Несколько лет мы с тобой не встречались. Но однажды, приехав из Словакии, я позвонила тебе и сказала, что могу приехать с Олегом в Збироги. Ты выразила радость и согласие, а мы с Олегом приехали к тебе на такси. Ты работала уже учительницей, а не директором. Обстоятельства тебя вынудили отказаться от этой должности. У тебя был друг Николай, довольно интересный человек, у которого дома в Бресте страдала и мучилась его пожизненная подруга и жена, мать его детей, как он с презрением говорил о ней,– «татарка!» Не смотря ни на что, ты вместе с ним уже заходила туда, так сильно мечтая жить в «городской квартирке». Опять назрела ситуация, когда я хотела уйти и уже выходила из дома, а ты меня остановила и предложила остаться, поговорить.

В ту весну у тебя произошло событие: твой Алёша вернулся из Голландии, где хотел работать и жить. Однажды ты приехала ко мне в Брест и с плачем рассказала нам всем, как Алёша размахивал перед тобой и Ольгой кулаками, а потом истерически потребовал, чтобы вы обе стали перед ним на колени.

– И вы стали? – спросила я.

-- Видела бы ты его, – ответила ты.

И сразу, заплакав, добавила:

-- Что мне дальше делать? Наверное, отделю его, пусть ищет работу! И я тебя поддержала в этом:

– Не надо бояться своего г.., надо найти решение. Пожалуй, отделиться – это правильная мысль. Это первый шаг, чтобы начал думать, как будет жить.

В результате ты шумно и громко с ним разделилась и отдала ему лучшую часть дома со всеми удобствами, а себе и Ольге оставила другую. Немного позднее Алёша поехал во Францию, там женился и живёт в Париже. А через несколько лет ты уже упрекнула меня, что я первая пришла к тебе. А я тебе рассказала:

– Да пришла. И хотела с тобой съездить вместе к Кате. Но ты помнишь, как ты вернулась с дороги домой? А мне снился часто и много раз перед тем сон, в котором я видела Катю с отцом и мамой на другой стороне с ребёночком на руках (когда-то у Кати умер месячный сыночек – Тарасик). Я хотела тогда поговорить с вами и рассказать вам свой сон.

Прошло немногим больше года – Катя умерла... Тогда я была у тебя и чувствовала себя так плохо, что мы обе думали, что я умру. Но в пятницу вечером позвонил наш племянник (сын Кати) и сообщил о случившемся. С утра, ещё засветло, мы вместе с тобой поехали в Селец на похороны нашей сестры. Вёз нас на своей машине твой Николай, которого ты разыскала и попросила помочь нам, а я заплатила ему за бензин. Возвращаясь домой, мы взяли у нашей сестры по куску сала, немного картофеля. А одна из моих знакомых (я когда-то часто бывала у Кати) угостила меня сушёными дичками. Мне эти грушки вовсе были не нужны, но моя знакомая хотела сделать мне что-нибудь приятное, и я взяла их у неё с благодарностью. По дороге мы с тобой сильно ругались. Был февраль месяц, я попросила Ольгу остановить машину: дальше продолжать ещё неблизкий путь с тобой у меня не хватало сил. Но ты не разрешила своей дочери остановиться. А когда, наконец, приехали в Збироги, ты всё – и моё и твоё – забрала себе, а грушки рассыпала на морозную землю. Я собирала эти грушки по одной с земли, и слёзы застилали мне глаза: мне было жаль ту женщину, что отдала мне последнее, что у неё было, и стыдно за тебя... Вроде бы мелочи, но из них сложились наши отношения, которые нормальными нельзя было назвать. Передо мной лежал ещё путь в Брест, потому что к тебе я не могла уже заходить.

После смерти Кати наши отношения лучше не стали. Спустя год, после тяжёлой болезни и операции, я приехала с Душаном домой, и как всегда, первым делом позвонила тебе. Уже мы договаривались, что встретимся, и я сказала:

– В среду Олег будет на работе, приезжай к нам. Уже перед звонком к тебе мне Олег рассказал, как ты его обвинила за какое-то недоразумение.

– А ты как воспитала своего сына? – кричащим голосом снова спросила ты меня. Я тебе в сердцах ответила:

– Пошла ты.., – и положила трубку. В тот приезд мы не встретились, а это могла быть наша первая встреча после того, когда я собирала с земли рассыпанные тобой ни в чём не виновные грушки... Прошло много лет и зим, когда мы могли бы с тобой встречаться, но не встречались. Когда Олег лежал в больнице, в реанимации, ты позвонила мне и приказала:

– Собирайся в Брест. Олег в реанимации.

Мне не рассказать, с какими чувствами и мыслями я на другой день, как только смогла, выехала в Брест. Ты навещала Олега в больнице, и однажды мы разминулись с тобой. Но ты пришла к нам домой со своим замечательным Степаненко. Вы сидели за столом на кухне, я пришла из больницы, увидела вас, и на душе мне сразу стало легче и светлее. А ты не спускала глаз с моего платья. Позже я привезла тебе это платье и отдала его со словами:

– Пока я живу, возьми его, ведь оно тебе нравится.

А ещё позднее ты приезжала ко мне на встречу в этом платье, и все мы в один голос сказали тебе, какая ты в нём красивая!

Сейчас ты в этом платье там, перед Богом (тебе одели его в твой последний путь). И моё сердце в час глубокой печали и горя согревает мысль, что и там я тебя поддержу, благодаря этому бело-синему нежному платью. Пусть тебе поможет наш Господь! А это платье пусть согреет твою душу и чувства, придаст тебе необходимую энергию. Счастливо тебе, моя дорогая и неповторимая, Елена Прекрасная...

25 Мая 2013.

Когда тебе было шестьдесят, я, как всегда, поздравила тебя по телефону и пожелала всего наилучшего. А ты мне восхищённо рассказывала: "Коля, Алла и Володя со своим аккордеоном приехали с музыкой и песнями. Поздравляли меня!"

Так было тебе приятно и незабываемо. И я радовалась за тебя. В том году мне было шестьдесят пять, и я была в Бресте. И ты приехала к нам, желая поздравить меня как будто... Олег нас обслуживал, старался, как мужчина и самый близкий родственник, и сын, скрасить своим вниманием и присутствием это время. Наш, сначала тихий разговор, набирал тона, чем дальше, тем выше. У тебя проявился ко мне необычайный интерес. Ты захотела разобрать мою сущность по следующим аспектам:

– Ты и Олег?!

– Ты и Алла?!

Наконец:

– Ты и Государство?!

А тут ещё пришла в голову тебе ясная мысль, которую тут же мне и озвучила:

– Чего ты лезла в мою жизнь! Кто тебя просил?! Я бы министром была, если бы ты не вторглась в мою жизнь!

Этого в мой День Рождения было слишком... Я не зная, как сделать твой голос тише, на какую кнопку нажать, открыла перед тобой дверь и резко предложила:

– Уходи!

Конечно, ты этого не ожидала, и я не желала такого исхода, но другого решения на тот момент у меня не оказалось. Олег ушёл от нас в другую комнату и работал на компьютере.

Ещё до моего отъезда я позвонила тебе, и мы с тобой по моей инициативе помирились. Не доведи, Господи, если бы тогда что-нибудь случилось с тобой, я бы никогда этого не простила себе... Прошлым летом мы встретились, когда я приехала в Брест и позвонила тебе. Как всегда, в последнее время (года четыре-три), я вышла тебя встретить к детскому городку. Была прекрасная погода, ты уже шла мне навстречу, а я думала: "Когда не будет меня, вспомнит, как я её встречала..."

Я зашла ещё в магазин, предложив тебе подождать меня на улице. А за это время, пока я была в магазине, подошёл Олег, и мы все трое (Олег взял у нас сумки) весело шли к нашему дому. А дома, как всегда, мы сидели на кухне, разговаривали, ели и пили, фотографировались, а потом я тебе сказала, чтобы ты шла в другую комнату за своими скромными подарками, которые я привезла тебе из Словакии. – Оденься и приди, мы оценим, – добавила я.

А когда ты умылась и переоделась, мы все были рады, что всё тебе было красиво и впору. В тот день я провожала тебя на остановку. Ты ещё заезжала к своей знакомой, а потом домой. Звонила тебе я, и ты мне звонила, сообщив, что все твои путешествия окончились благополучно. Потом я уезжала из Бреста в посёлок Энергетиков, оттуда в Минск, затем из Энергетиков в деревню.

Всегда болела и болит у меня душа по родному дому, моему лесу, хочется увидеть соседей, зайти на кладбище. Наш дом, опущенный и запущенный; зарастает бурьяном в рост человека двор; поваленный забор; срезанная ветром или молнией яблоня в саду – не возбудили во мне радостных чувств, а лишь печаль, гнев и проклятия... Это вы с Катей приготовили ему такую судьбу, разделив его между собой, без меня, моего участия и доли. Чтобы я не добралась к нему, вы подговорили маму подарить его правнукам (Катиным внукам)...

Я всегда чувствовала в нашей семье чужое отношение к себе. Однажды, когда мы с мамой были только вдвоём в лесу, она пыталась говорить со мной о какой-то тайне. Я её подбадривала открыть эту тайну, избавиться от неё. Наконец, я ей сказала: – Нет у тебя никакой тайны. Ведь я давно знаю, что я не твоя дочь (тогда мне было лет тридцать пять). Ты всегда так себя ведёшь, как моя мачеха, а не мама. Мама отрицательно покивала головой. Разделив дом между собой (тебе достались деньги, а дом внукам Кати) каждый из вас (ты, мама, Катя, и даже Виктор) сказали мне в разное время одну и ту же фразу: "Твоя Родина – Чехословакия!" Но и этого было мало, когда однажды я приехала к Кате, чтобы увидеть маму (в то время, будучи уже без левой ноги, мама пробовала жить у неё), Катя занесла топор над моей головой:

– Я порешу тебя за эту хату, ты её никогда не будешь иметь! – истерично кричала моя сестра. Я отступила в сторону, а в это время кто-то из односельчан постучался в калитку, а сестра, бросив топор на землю, пошла разобраться, в чём дело.

С тех пор, когда я приезжала в Брест и заезжала в Селец к Кате, чтобы увидеть маму (мама, в основном жила в нашем доме, но зимой вы забирали её к себе), я никогда не ночевала в доме своей сестры, а ходила к Томе – младшей сестре Коли, мужа Кати. Ни Коля, ни Катя не разговаривали с ней – тоже из-за отцовского дома, который Тома получила в подарок от матери. Всё это время и сейчас я не понимаю, как это вы трое – две сестры и мама смогли так со мной поступить... Когда я прошлым летом вернулась из деревни в Брест, я заболела от моего больного дома и израненного сада. И сказала тебе об этом по телефону. В ответ ты как обычно закричала:

–А какое тебе дело до этого дома, до этого сада?! Дом и сад тебя не касаются!

– Как ты можешь так говорить – в сердцах отвечала я. – Кто его строил, кто этот сад садил? А кого всё давили этим домом? Кому объясняли: "Дом надо достроить!" (отец и мама уже достраивали вторую половину, так называемого дома на два конца). А кому строить, кому достраивать – не спросила я. Как всегда, я приезжала и уезжала, когда были каникулы, рассчитывая только на себя, на свою двадцатидвухрублёвую стипендию. Стипендия была начало и конец моего института. Зря в душе я надеялась, что мама с отцом положат мне рубль - два на дорогу... – Дом строится, – вздыхала мама. – Денег нет, – твердил отец.

Я до сих пор я не смогла стать выше этого дома, преодолеть и подавить в себе эту острую боль. До сих пор (а прошло уже более полстолетия) ощущаю запах тёсаного дерева и щепок, которые я подбирала за строителями; мои загрубевшие пальцы от смолы и песка; и всю эту атмосферу весёлых звуков топора, рубанка и скобли, деловых разговоров и команд строителей, горячего солнца и пота, свежего летнего ветра. Этот дом у меня перед глазами всюду, где живу, хожу или еду. Я не могу вычеркнуть его из моей жизни. Не могу забыть дом, в котором я так мало жила (два года…) и в котором так хотела бы пожить как в своём или нашем. Который так нуждается в помощи, просто кричит! А я не могу ему помочь...

Поэтому, наверное, при нашей последней встрече по Skype (всегда, как только разговор касался дома, был вопрос, а ответа не было) мы с тобой классически разошлись: у меня не было желания ссориться по интернету, ты не пожелала что-либо объяснить или извиниться, или найти какое-нибудь подходящее решение...

Мне очень жаль, моя дорогая сестрёнка, что мы с тобой в этой жизни так и не примирились, а ты так нагло и неожиданно ушла. Если бы я знала, всё бы оставила и бежала, ехала и летела через все границы, чтобы помочь тебе, спасти тебя, постоять или посидеть у твоей постели, услышать твои последние слова, прочитать молитву, попросить у тебя и нашего Господа прощения...

Если бы я знала, что тебе так плохо, я бы вызвала тебе скорую помощь из Братиславы в Бресте, и ты бы не умерла, я спасла бы тебя. И я хочу тебе сказать, что никто тебя не любил так, как я...