Глава 11

Как мы мало ценим свое детство!

Точнее, как по-детски легкомысленно стремимся стать взрослыми! Безоглядно спешим окунуться в мир проблем и забот, накрутить на себя вериги обязанностей, ответственностей, нехватки времени, денег, здоровья.

Какое ребячество!

Глупые и бестолковые дети несутся к взрослой жизни, как мотыльки на пламя. Потом, опалив крылья и возмужав, становятся умными и толковыми, с тоской оглядываясь назад и тяжело вздыхая.

А пути назад в детство уже нет!

Для всех… кроме меня.

Что это, мой приз или мое наказание?

Хочется думать, что первое. По крайней, мере, по сиюминутным ощущениям – я счастлив. В данную секунду. И в следующую…

Но стоит задуматься на долгие годы вперед – снова становится страшно. Почему то кажется, что главным моим мучителем и палачом окажется скука. Безысходность всеведения. Тупик всезнайства.

Замкнутый фатальный круг.

Ни ответа, ни привета.

Может, поэтому меня постоянно тянет на рожон?

Вот как сейчас, например.

Толстая, неопрятная тетка в милицейской форме неприязненно разглядывает меня из-под тяжелых, набухших век. Мятая голубая рубашка с потемневшим около шеи воротником, засаленный галстук, ломаные погоны старшего лейтенанта на оплывших жирных плечах. На толстенных ногах – некогда лакированные ботинки общевойскового артикула, которыми тетка нетерпеливо елозит под столом.

– Ну?

«Баранки гну!» – хочется ответить, но говорю другое:

– Родька не причем.

Когда я узнал, что Родиона из компании Юрася прямо из школы повели в опорный пункт за поджог сараев, долго не думал. Просто развернулся на входе и помчался в милицию.

Благо тут рысью пять минут ходу.

– Ну?

– Это не Родька поджег. Это я поджег. Вернее, не я. «Свистулей» попал. Случайно. Простите, тетенька…

Старательно имитирую тупого первоклашку, готового вот-вот расплакаться.

У Родиона отец – военный летчик. Служит в Любимовке на военном аэродроме. Не нужны ему заморочки с милицией.

А мне, интуитивно чувствую, эта ситуация пригодится.

Родька сидит тут же, в кабинете, и делает мне «страшные» глаза. Ага, значит, Трюху он уже успел сдать.

Тогда план «Б».

– И я вообще только фольгу принес. А обмотал мальчик. И поджигал мальчик. У меня даже спичек нет. Вот посмотрите.

– Подожди, подожди. Какой мальчик? Трюханов?

– Я его не знаю, тетенька. Он к нам во двор пришел. Я его вообще раньше никогда не видел. А Родьку видел. Это не он…

– Заткнись!

Ничего себе! Общение с младенцами.

Стою, хлюпаю носом.

Тетка что-то напряженно соображает, теперь неприязненно рассматривая Родиона.

Вообще, первым порывом у меня была идея всех «застроить» через кэгэбэшные связи. Даже открыл, было, рот у дежурного, чтобы назвать код и пароль. Но что-то остановило. Решил поиграть своими силами, благо железный козырь в рукаве все равно остается.

А теперь чувствую – как правильно я сделал, что не раскрылся. Не нравилась мне эта ситуация. Что-то было в ней не правильно. Что – не могу понять. Но кожей чувствую.

– Фамилия.

– Моя?

– Твоя, твоя! Как твоя фамилия!

– К-караваев. Витя Караваев.

– Адрес.

– С-сафронова.

– Что, Сафронова? Дом какой, квартира?

– Дом пять. Квартира семь. Второй этаж. Комнаты справа и… справа. Слева бабушка живет. Только как ее зовут я не…

– Да заткнись ты уже! Кхм…Помолчи, мальчик!

Тетка тяжело пыхтя встала, потянувшись достала какую-то папку с сейфа, и, усевшись, стала что-то писать.

Я незаметно подмигнул Родьке.

Вид у него был пришибленный. Здорово перепугался парень. Прессовала она его, что ли?

Что же тут не так?

Я украдкой глянул на часы, висевшие на стене справа от тетки. До контакта с «Сатурном» оставалось тридцать три минуты. Предполагая, что зависнем мы здесь надолго, я как на уроке поднял руку:

– Можно, тетенька?

– Чего?

– Я с мамой пришел. Она на улице ждет. Можно я ее позову?

– Чего ж ты… Ну, давай… Давай-давай, зови.

Я выскочил из опорного пункта и со всех ног помчался к телефону-автомату за углом. Набрал первый номер из списка. Сработало без «двушки», как я и предполагал.

– Слушаю.

– Это «Старик». Для «Сатурна» – контакт отбой.

– Принял.

Повесил трубку.

Побежал обратно врать, что мама ушла, не дождавшись...

* * *

Зловредная тетка продержала нас до обеда.

Потом вручила повестки для родителей и отправила восвояси. В школу мы, разумеется, не пошли. Вернее, пошли, но не в здание, а на пустырь за правым крылом.

Я взял у Родьки повестку.

Так. Ага!

Тетка оказывается, его отца вызвала. Пронникова Анатолия Игоревича.

А вот у меня – мать.

Вот же, зараза!

Ну почему такая несправедливость?

Реально, с батей было бы проще. Он ментов как-то недолюбливает. В отличие от матери, искренне и беззаветно считающей их нашими надежными защитниками.

И опорниками.

Помню, даже читать она меня учила по «Дяде Степе» Михалкова.

«…Лихо мерили шаги две огромные ноги…».

Бр-р. Фильм ужасов…

– Не говори пацанам, что раскололись на счет Трюхи, – сказал я Родьке, сидя на деревянном ящике и царапая веткой в пыли, – скажешь, «лепили горбатого», ничего не видели, ничего не знаем.

Родька глянул на меня с надеждой.

Ему было очень стыдно. И страшно.

– Она сразу орать начала. Сказала, на учет поставит. Отца накажут, – он еле заметно всхлипнул, несмотря на свои солидные десять лет, – А у бати итак на службе… Проверки, комиссии… Приходит ночью… В воскресенье тоже…

Вот!

Я понял, что мне показалось странным.

Чего тупил так долго?

– Слушай, Родька, а кто в тот вечер Трюху у вас во дворе видел? Ты?

– Когда? Когда пожар у вас был? Нет, не я. Тоха, Исаков Антошка – его одноклассник. Он его и прогнал. Тохе в ту субботу губу ваши разбили за кинотеатром, вот он и злой был. Утром мне рассказывал, как за Трюхой гонялся. А я – Юрасю.

– Тогда главный вопрос, – медленно говорю я, встаю, поворачиваюсь к Родьке и смотрю ему прямо в глаза, – Кто «вложил» именно тебя?

Пожимает плечами.

– Понятия не имею, – задумывается, – ну да, кто-то ведь «вложил»?

– Получается, не «вложил», Родька, – я рассеянно скольжу взглядом по своим каракулям на земле, – это называется «подставил». Только зачем?

Так, так, так.

Варианта два. Первый – «отмазать» Трюханова, второй – «зацепить» Родиона.

Равноценно.

Мотивы? Деньги?

Советский инспектор по делам несовершеннолетних балуется вымогательством? Может быть, может быть.

Тогда второй вариант – предпочтительней. У Трюхи отец – мичман, у Родиона – летчик-офицер. Если первый вариант – то «подставлять» можно любого, тогда почему именно Родьку? Как на него вышла эта инспекторша? Сама или кто-то подсказал?

Снова возвращаемся к первому вопросу – кто навел на Родьку? И ко второму – зачем?

Считаем, что вымогательство – это пилотная версия.

И выходит, что при обоих вариантах ключ – Родька!

– Ладно, Родион, – я протягиваю ему руку, – Не буду ждать пацанов, дела есть. Бывай…

Вяло жмет. Ничего, разберемся, не дрейфь!

Все-таки, почему вызвали у меня мать, а у него – отца?

* * *

Старая скрипучая деревянная лестница.

В нашем доме нет бетонных перекрытий, бетонных ступеней. Нет даже ванных комнат. Каждую неделю мы всей семьей через весь город отправляемся к родственникам в Камышах купаться.

«Банные» дни.

Дом деревянный, слепленный на скорую руку сразу после войны. Стены из деревянной дранки крест-на-крест, облепленной штукатуркой. Пнешь ногой – сразу дырка. Зато – кирпичные печки, высотой в два этажа. Можно топить и с первого этажа и со второго. Снизу сосед топит – нам тепло. Топим мы – а вниз тепло не идет. Поэтому в наших апартаментах престижным считается жить на втором этаже.

Трюха как раз и живет на втором этаже. В моем доме, только в другом подъезде.

Я решил заскочить к нему домой, чтобы предупредить родителей. У Трюхи нет матери, только отец и бабка. Сам, поджигатель гаражей, наверняка, в школе. Батя на службе, а вот бабуля должна быть дома.

Трюхина бабушка – классная старушка, что называется «мировая». В войну была медсестрой в Инкерманском госпитале. Перед последним штурмом города эвакуировалась вместе с раненными. А как-только город освободили – в первых рядах явилась на стройку.

Никогда не унывает!

«Как дела, бабуля?».

«А-атлично!»

Стальное поколение! Потомки по-хлипше будут.

Трюхин батя оказался дома. Дверь открыл сразу, как-будто сидел в прихожей и ждал чего-то.

– О! Ты что, Витёк? Вадик в школе.

– Здрасте, Дядь Саша. Я к Вам.

Старший Трюха вытягивает голову и что-то высматривает внизу на лестнице.

– Ко мне? Ну, давай, проходь. Только быстро, я тороплюсь.

На нем черная морпеховская форма, короткие сапожки, берет. Понты, одним словом. Вообще-то он кладовщик на БТК, но «сундукам» закон не писан. В чем хотят, в том и красуются.

Я топчусь у двери.

– Вадик Ваш встрял, – говорю с печальным вздохом, – видели его, как он сараи поджигал.

– Да ты что?

– Ну, да. И менты уже знают… Я в общем-то предупредить хотел. Мало ли что…

Что-то не сильно папу Трюханова зацепило это событие. Топчется нетерпеливо, поглядывая на дверь.

– Ну, ладно, Витёк, давай. Я понял. Смотри ж ты! Гаденыш!

Незапертая дверь медленно со скрипом открывается. Кто-то ее мягко тянет на себя снаружи.

Я оглядываюсь.

Перед глазами огромный живот, обтянутый форменной голубой тканью.

Приплыли!

Предупредил, называется…