Глава 14

– Румын! Ты что, дурак?

Звук уже есть. С изображением плохо.

– Он за мной от кладбища пёрся! Шнырил по кустам.

– Так это же шпак! Сопля! Ты на хрена его двинул?

– Так тема тоже за шпака! Гляди, а вдруг это он?

– Да с чего ты взял?

Тема? За какого «шпака»? Я мычу и разлепляю веки. Головка бо-бо. Уроды. Омбудсменов на вас нет. Детей по башке!

– Очухался. Эй! Смотри сюда, шкет! Ты чё пасешь тут?

Тру темечко рукой. Соображаю. Экстренно выстраиваю линию предстоящего вранья. Кажется, придумал. Ну, что ж, поехали.

– Придурок, – искренне говорю я с ненавистью, – зачем по башке?

– А тебе, чё, надо было пряников насыпать? Ты чё здесь шаришься?

Щурясь, осматриваюсь одними глазами. Ага. Это раздевалка на первом этаже. Для взрослых. Передо мной – парень, у которого шикарная походка. Чуть правее – какой-то невысокий дед, весь сухой, коричневый. В каком-то бомжовском спортивном костюме и потрепанных кедах. Наколки на руках. Перстни. Много. Я заметил «Отрицало» на пальце. Важняк!

– Ни чё, а что, – бурчу я и тру голову, – не «шаришься», а к этому пришел.

Киваю на парня.

– Зачем это?

– Жирная послала.

Переглядываются.

– Какая жирная? – вкрадчиво так спрашивает дед, – Зинаида Ивановна?

Ай, какой я молодец, что узнал заранее, как зовут инспекторшу. Как чувствовал.

– Никакая не Зинаида Ивановна. Не знаю я никакой Зинаиды Ивановны! –нащупываю шишку, – Придурок!

Изображаю плаксивую детскую истерику и пытаюсь неловко пнуть ногой парня.

– Тихо, тихо, шкет, – дед быстро прижимает меня к ящикам для одежды, – Кто? Кто послал-то?

­– Зоя Игоревна. Из ментовки. Блин, болит.

– Зачем? Зачем послала?

Делаю вид, что не решаюсь говорить при деде. Мнусь. Всхлипываю. Молодой срывается и трясет меня за плечи.

– Да говори уже, падло! Закопаем!

– На пацана показа-а-ать, – начинаю реветь, – что в бума-а-ажке…

Парень выпрямляется, опешив.

– На Караваева?

Вот это поворот! А я тогда кто? Не показывать виду! Реветь дальше.

– На Карава-а-аева. На Ви-и-итьку.

Замолчали, переваривают новую вводную. Делаю вид, что медленно успокаиваюсь, судорожно поскуливая.

– Слышь, Чистый, – молодому приходит в голову ехидная мысль, – А часом, она не тебя выпасает?

– Дурак ты, Румын! Она меня давно выпасла. Это мне не с руки с ней светиться. А про меня она в курсе. За челнока канаешь.

– Чего-й то, за челнока…

– Закрой пасть! Думаю.

Я тоже как раз этим и занимался. Выходит «тема за шпака» – это по мою душу? С подачи инспекторши. Чем это я ей так насолил? И чего хотят? Напугать? Избить? Или в правду, закопать? Такими ресурсами? Шпана, блатной. Оба тертые. Как меня срисовал! Как-то несоразмерно. Из пушки по воробьям. И зачем? За что? Из-за пожара? Ерунда. Из-за Трюхи? Не фига себе «отмазки»! Лажа. Из-за Родьки? Теплее. В этой точке и тогда были «непонятки».

– Ну что, парень, успокоился? – дед может и по-человечески разговаривать, гляди ж ты, – Что она еще сказала?

– Сказала, чтоб я ему на Витьку в школе показал. Мы с ним в одном классе, – говорю я и решаюсь рискнуть, – И что завтра нужно…

Дед настораживается.

– Что завтра?

– Не знаю. Сказала – нужно завтра. Чтоб передал. Утром перед уроками чтоб показал. И все.

Где-то наверху гулко хлопают по татами. Броски. Тренировка идет. А эти двое сюда, стало быть, вхожи. Чужих обычно сюда не пускают.

– А скажи-ка, шкет, где живет этот Витька.

Проверяет? Мелковато как-то.

– Да на Сафронова. У гаражей. У них там во дворе мужик недавно умер.

Снова переглядываются. Странно. Да они в курсе! Во как. А если мы так походим…

– Только он не умер, – понижаю голос с видом заговорщика, – его грохнули.

Попал! Дед сверлит меня глазами и неожиданно сжимает плечо. Словно клещами.

– Ты что-то путаешь, сынок, – медленно произносит он и вдруг резко меня встряхивает, – Откуда знаешь? Говори!

– Да слышал я! – обиженно кричу, – Зоя говорила! По телефону! Что Данилу убрали! Я подслушал! Отпустите меня!

– Дур-ра! – с чувством говорит дед и отпускает меня, – Фуфло. Чувырло братское.

Срослось! Наугад – в десятку! Попал!

И вдруг отчетливо понимаю, что этот мой «выстрел» не в десятку, а самому себе в ногу. И практически насмерть. Да меня ведь не отпустят! Сейчас пораскинут мозгами и придушат где-нибудь.

Чистый… Чистый…

Чистильщик!

Решение приходит моментально. Начинаю тоненько всхлипывать по нарастающей.

– Ну, ты чего, шкет? Чего ноешь?

– В ту-… в ту-… в ту-…а-…лет, – я заикаюсь, у меня опять горловые судороги, сейчас буду реветь, – Я опи-и-и-исался!

­– Ёпт! Румын! Отведи его.

Решение еще Чистый не принял, но оно неизбежно.

Я, держась руками за пах, неуклюже семеню к двери. Молодой за мной. Туалет тут рядом – по коридору в направлении выхода и направо. Сам выход метров через пять слева. Перед туалетом неловко спотыкаюсь, падаю на бок и случайно цепляю Румына ногой по щиколотке. Исключительно случайно. По самой косточке. Тот охает и приседает, а я, перекатываясь через голову, несусь к выходу. Тамбур, дверь, направо за угол. Тут где-то решетка между домом и стеной стадиона. Вот она.

Слышу сзади топот ног по лестнице крыльца. С натугой протискиваюсь между прутьями. Ткань трещит. Есть! Решетка содрогается ­– это Румын с разбегу прыгает на препятствие и лезет по прутьям вверх.

Ага! Эту решетку поставили для того, чтобы шпана не лазила бесплатно на стадион. А для этого – сверху обильно намазали солидолом и замотали «колючкой». Слышу как Румын матерится, а сам через служебную калитку влетаю в толпу болельщиков, которые стоят между трибунами в углу стадиона.

Идет матч второй лиги.

Жив!