Водосток лихо пел свою песню, на чердаке этого двухэтажного дома хлопали крылами летучие мыши. Ганимед сидел у окна, вбирая звуки дома на фоне гробовой тишины на кривой улице с одним модным магазином, да и лавкой, торгующей стеариновыми свечами и керосином. Небосвод представлял из себя дырку пространную без единой звёздочки. Между двумя известными строениями тоже была чёрная мгла. Понять Ганимед не мог, почему он вдруг оказался один в комнате, освещённой нестройными свечами в тройнике-канделябре, и не слышит даже скрипа ступенек – наверное, капельмейстер, единственный сосед Ганимеда, куда-то отъехал. Потихоньку, как бы из-под пола, к звукам водостока и мышей стал примешиваться какой-то стон погромче комариного пения и тише стона раненного солдата. Тоны нового звука не содержали заметного тембра, а источник этого звука непрестанно менял местоположение. Ганимед встал с объёмного пуфика и во все глаза, немигающие и слезящиеся, стал искать именно источник, но не тут-то было: стон этот переместился на потолок и стремглав исчез, когда Ганимед вздёрнул вверх очи. Теперь источник находился за спиной. На  трясущихся ногах Ганимед повернулся туда, где он полагал, находится этот звук, но источник вдруг опять за спиной. Пошло томительное время: может час, а может и десять минут, но источник стона всегда оказывался за затылком. Ганимед, трясущимися руками, стал тянуть из жилетного кармана часы-луковицу, но как назло они нашли прореху в кармане и не желали поддаваться. Выдернуть часы из кармана не хватило сил, и он оставил эту затею. Тем временем, внутри комнаты, в районе канделябра образовался новый звук, не громче, не тише стона, но этот новый пугающий звук не содержал высоких тонов, как и низких, и больше был похож на звук убегающей волны. За чем следить, стоит ли следить за источниками – мелькало в голове поникшего Ганимеда, который не мог нащупать пуфик, словно его какое-то приведение незаметно отодвинуло. Пришлось пошарить ногой, но та не сдвинулась с места, тогда Ганимед перенёс опору на эту ногу, но и другая его не слушалась. Ганимед закрыл глаза в который раз, чтобы это наваждение прекратилось, но симбиоз этих звуков стал ещё назойливее. Пришлось глаза открыть, через которые, тонкими струйками потёк липкий пот со лба, а волосы давно уже взмокли. Правая рука, через заметное сопротивление, стала сбрасывать с глаз пот, но Ганимеда это уже не больно интересовало, так как над свечами появилось сизое свечение, обволакивающее звук убегающей волны. Теперь уже не пот заструился по телу, но озноб, иссушающий мозги до полной прострации. Ему бы сесть, но куда, ему бы облокотиться, но обо что. Центральная свеча заколебалась и пустила копоть, за ней и остальные. Всё же Ганимед нашёл пуфик задом, так как ноги его уже не держали. Стоп. А что же было вчера? Или сегодня… Опять полез за часами, но вскоре оставил эту затею – сидя их выдернуть ещё сложнее.  

   Усталость сковало все его члены, озноб проник вовнутрь. Свечное свечение поглотило копоть. Звуки слились и разбежались. Ганимед потерял сознание и свалился с пуфика, не сильно ударившись о пол.