-- Исполнился, -- шепчет она.

            -- Тогда садись. Это поминание. Отказываться ни в коем случае нельзя. Ты же знаешь, что у меня произошло?

            -- Да, -- шепчет она ещё тише.

            Даю бокал ей в руки.

            -- Вот так, не чокаясь.

            Она пьёт маленькими глотками. Когда-то я вот так же пил водку, ещё не отведав, какой отвратной она может быть. Намазываю маслом ломтик хлеба. Алые икринки бегут одна за другой из-под сияющего лезвия.

-- А теперь вот это.

У неё тонкие – с карандашик – пальчики, промытые насквозь, отчего кажутся прозрачными.

Собираю со столика оставшуюся снедь и укладываю в бумажный пакет.

-- Ты живёшь одна?

-- С мамой.

Вытаскиваю из пакета начатую бутылку коньяка и возвращаю её на столик. Вместо этого доверху заполняю пакет фруктами. Так будет лучше.

-- Отказываться ни в коем случае нельзя, -- напоминаю в ответ на её робкое отстраняющее движение.

Телефон звонит в тот момент, когда я поправляю ей воротник курточки. Ну, что там ещё?

            -- Игорь!

            В трубке сопение и хлюпанье. Юля стоит в нерешительности, держа свой пакет отстранённо, как чужую вещь. Секундная стрелка над зеркалом нервно дёргается.

Трубка продолжает хлюпать и шмыгать.

            -- В чём дело? – осторожно интересуюсь я.

            -- Игорь, -- повторяет трубка. – Они…  Они перерыли у меня всё. Ты не представляешь, что тут творится! Они всё побросали на пол, порвали, разбили. Они так орали на меня!..

            Трубка снова захлюпала, на этот раз с подвываниями.

            -- Да кто «они»? – улучив момент, спрашиваю я.

            -- Этот…  Паршуков, -- отвечает она сквозь всхлипывания. – И ещё с ним…  Ой, как они на меня орали!

            -- Но почему? В чём дело?

            -- Они сказали, что Яшка сбежал. Они объявили его в федеральный розыск.

            -- Прямо-таки в федеральный!

-- Сказали, что его машину нашли у товарной станции, откуда фуры разъезжаются во все концы. Сказали, что со мной ещё будет серьёзный разговор, что я всё зна-а-ала… -- она заревела уже в голос. – Иго-рёк, ты мо-жешь при-ехать?

-- Подожди.

Зажимаю ладонью трубку.

-- Юля, ты можешь помочь…  Одной женщине?

Она с готовностью вскидывает веки, обнажая невозможной синевы глаза.

-- Стелла, у меня ничего не получится. Но я подошлю к тебе девушку…

-- Какую ещё девушку?

-- Нашу девушку. Работает у меня…  Технический работник.

Мельком гляжу на девчонку. Она смотрит с прежним выражением. Молодчина.

-- Она тебе во всём поможет.

Трубка перестаёт хлюпать и, по-видимому, о чём-то размышляет.

-- Она будет у тебя…  В течение часа. Зовут Юля.

-- Сколько она берёт?

-- Ну, что ты! Я же сказал: это моя работница. И не расстраивайся. Я свяжусь с этим Паршуковым и постараюсь что-нибудь узнать. До связи.

-- До связи, --  она кладёт трубку первой.

Пишу в телефонном блокноте адрес и вырываю листок.

-- Юленька, это вот здесь. Стелла Станиславовна, жена моего школьного друга. У неё жуткий разгром…  Так получилось. Помоги ей навести порядок.

-- Хорошо, -- шепчет она.

Лезу в бумажник и вкладываю купюры в карман её курточки.

-- Не морщись. Это сверхурочные. Кто знает, сколько ты там провозишься. Сейчас я вызову такси.

Она смотрит в записку.

-- Зеленодольское?.. Не надо такси. Я доберусь на маршрутке.

Ах ты, умница. Действительно: поезжай-ка ты на маршрутке.

Кресло, на котором она сидела, слегка продавлено. Может быть, так и было. Но почему-то хочется думать, что это след от неё…  Наливаю стакан виски. Со льдом, но всё равно обжигает. Так… Яшка-Яшка, что же ты сбежал? Неужели… А может, он и не сбежал. Что, если он просто пропал! Как пропадают люди: был-был – и нету. Всё равно, разговор с Паршуковым будет тяжёлый. Надо подкрепиться. Ещё полстакана виски. В прихожей снова плямкает телефон. А ну его в задницу…

За окном темень. Только благодаря отсвету дворового фонаря её нельзя назвать кромешной. Часы показывают шесть пятнадцать. Поднимаюсь, чтобы пойти в туалет. Хорошо, что убрали дорожки. А то бы снова о них спотыкался.  Идти мимо иркиной спальни. Вот она, дверь. На ней белеет бумажка…  Что это?  Меня будто толкнули в грудь. Бумажка разорвана пополам. Трогаю края пальцем. Так и есть. Рука машинально тянется к дверной ручке, но в последний момент успеваю её отдёрнуть. И без того заподозрят меня. Зачем же ещё копить компромат. Прикладываю ухо к двери. Волна ужаса пробегает по спине туда и обратно. Но любопытство берёт верх. Достаю носовой платок и, обернув ручку, открываю дверь. Так же, через платочек, зажигаю свет. Внутри спальни всё как было. Во всяком случае я не вижу никаких изменений. Аккуратно тушу свет и закрываю дверь. Дождаться начала рабочего дня или позвонить сейчас? Лучше б дождаться. А если незваный гость ещё где-нибудь тут? От этой мысли прошибает пот, и я достаю мобильник.

-- Ну, что там у вас? – слышится недовольный голос Паршукова. – До девяти не терпит?

-- Кто-то порвал печать на двери спальни.

-- Что-о?

-- Я говорю: сегодня ночью кто-то пробрался в дом и нарушил печать на двери спальни… Покойной.

Мне всё ещё трудно произносить это слово.

-- Не трогайте там ничего, -- даёт он мне указание.

-- И не думаю трогать. Только вот: что, если он ещё там прячется!

-- Я выезжаю.

Он появляется не позже, чем через полчаса,  с уже знакомыми мне мужиками. Они долго возятся в спальне, не доверяя верхнему свету и используя дополнительно свои мощные фонари. Через некоторое время сыщик зовёт меня на кухню.

-- Заходите, заходите, -- машет он рукой, едва я появляюсь в дверном проёме. – Присаживайтесь.

Занимаю место за обеденным столом рядом с ним.

-- Взгляните-ка вон туда, -- указывает он на полку напротив, где теснятся всякие миксеры-шмиксеры.

-- И что?

-- А вот что.

Он достаёт пачку фотографий и раскладывает их на столе. Я вижу иркину спальню с её ещё не убранным трупом. Метр за метром снята вся комната: кровать, пуфики, тумбочки…

-- Видите?

Я вижу тумбочку, на которой лежит всякая мелочь: очки, книжка, стакан, термос. Ирина иногда брала его с собой, чтобы пить тёплое молоко, которое любила с детства.

-- Ну, вижу.

-- А теперь посмотрите сюда.

Он указывает на полку, на которой прямо на переднем плане красуется тот самый термос.

-- Хотите пройти в спальню, чтобы убедиться, что термоса там нет?

Не хочу убеждаться.

-- Но как…

-- Я понимаю, Игорь Николаевич, термос – вещь в хозяйстве нужная. Но срыв печати – это уголовная статья. Стоило всё-таки потерпеть!

-- Да я и год прожил бы без этого термоса! А если уж мне приспичило бы, неужели б я не догадался связаться с вами и испросить разрешение, прежде чем нарушить печать?

-- Хватит, -- сердито перебивает он меня. -- На этот раз возбуждаться не будем. Но не дай бог…

Он вешает своё предупреждение в воздухе как чёрную двухпудовую гирю и кричит в коридор спутникам:

-- Эй, ребята! Закругляемся.

-- Разрешите вопрос, -- останавливаю я его. – А что там с Яшкой…  С Щербицким?

-- Ударился в бега, -- отвечает Паршуков.

-- Так это…  Он?

Следователь энергично кивает, и чёрная прядь как всегда картинно падает на его мраморный лоб.

-- И у вас есть… Доказательства?

-- Более чем достаточно.

-- Но зачем… Для чего моему однокласснику убивать мою жену? В голове не укладывается.

-- Мотив тоже есть, -- он смотрит высокомерно-сочувственно. -- Всех дел не меньше, чем на десятку.  Если ещё не натворит что-нибудь, пока в бегах. Вам ничего больше не нужно из спальни вашей жены?

-- Да мне ничего и не было нужно, уверяю вас. Я уже говорил, что не соби…

-- Потерпите, пока мы снимем печать. Теперь уже скоро. И звоните. Непременно звоните при любом изменении ситуации!

Чтоб дойти до калитки, даже шарф не накидываю в надежде, что проводы не слишком затянутся.

На обратном пути верещит мобильник. Номер незнакомый – и хрен с ним. Хватит уже с меня бесполезных разговоров. Набираю Стеллу, но она, говорят, не в доступе или в отключке.  Опять звонят с незнакомого номера. Они уже достали! Пытаюсь приготовить что-нибудь пожевать, но ничего интересного не попадается, и приходится делать пресловутую яичницу. Снова этот номер. Ну, я тебе!..

-- Игорь, что ж ты не отвечаешь?

Господи, откуда мне было знать, что это ты!

-- А что это за номер такой?

-- Потом…  Ты ещё не выпил сегодня?

-- О! Кстати, ты напомнила. Надо…

-- Воздержись, пожалуйста. Нам нужно срочно поговорить.

-- Так приезжай.

-- Нет. Садись за руль и…

-- Ой, у меня пожар. Яичница горит!

Перегружаю головешки в тарелку и включаю вытяжку.

-- Потушил? Так вот: садись и приезжай на Спортивную Поляну. Встанешь там, у реки. Найдёшь: место известное.

-- Слушай, Стелла, что за конспирация! Почему нельзя нормально встретиться и поговорить?

-- Жду, -- отвечает она и вежливо отключается.

За эти дни все нормальные водители успели переобуться в зимнюю резину, и с этим приходится считаться. Во всём потоке бедными родственниками чувствуем себя только я да, пожалуй, ещё болотного цвета «жигулёнок», что тащится у меня в кильватере чуть не от самого дома. Уж не преследует ли он меня? Это было бы забавно. Примерно как гонка на портшезах в шоу Бени Хилла… Ой, бог с ним, с Беней. Следи, брат, за дорогой, иначе дама, чего доброго, сегодня тебя…  А вот тормозить вообще нежелательно.

Мы с болотным «жигулёнком» осторожно выезжаем на мост, минуем шершавую от молодого льда  реку и останавливаемся у светофора. За светофором я сворачиваю направо, а его утаскивает  прямо поток рвущихся к магистрали машин. Мимо проносится его номер: «…31» и что-то там ещё, до чего мне нет никакого дела. Я пробираюсь лабиринтом припорошенных снегом дорожек мимо пустынных волейбольных и баскетбольных площадок, минуя плоские строения, где уже перестали давать напрокат мячи, но ещё не начали выдавать лыжи.

(продолжение -- по требованию)