«Крестись, Рим, крестись, ты беспричинно затрагиваешь меня и давишь.

Так из-за твоих жестов и придет к тебе внезапно счастье».

Латинский палиндром на древней чаше,

приписываемый дьяволу

Хотел того Милош или нет, только счастье ни на минуту не покидало его. Нигде он не мог укрыться от расположения улыбчивой Фортуны, спрятаться от восторженных, сулящих любовь, взглядов незнакомок или найти тень от пронизывающих лучей славы, бегущей за ним повсюду. Даже ночью пролетающие звёзды норовили скатиться в ладони к Милошу, на время вырывая его из объятий пленительных снов, насквозь пропитанных счастьем.

Люди тянулись к нему, нисколько не опасаясь обжечься такой особенной жизнью и не боясь находиться рядом с тем, к кому утекает вся удача, не замечающая более никого вокруг.

Нельзя сказать, что Милош не хотел делиться отпущенным ему счастьем, но оказавшись в чужих руках оно становилось тяжёлым, текучим и ядовитым, как ртуть.

Никто из его друзей не мог удержать у себя ни единой, даже самой маленькой крупицы счастья, за которое просто было невозможно зацепиться и оно вновь, собираясь в большие пульсирующие шары, возвращалось к тому, для кого и предназначалось.

Все девушки любовались Милошем-счастливчиком и стремились подойти к его счастью как можно ближе.

Счастье чувствовало это, вскипало и его ядовитые пары неотвратимо губили неосторожных.

Искатели славы тоже преследовали счастливчика. Но лучи славы, предназначенные Милошу, не освещали незадачливых искателей красивым золотистым сиянием, а слепили их своим жёстким и невыносимым блеском.

Милош был исключительно одинок в своей избранности и совсем не чувствовал времени, ибо ощущать время способен лишь тот, кто может эмоционально различать происходящие события. А у Милоша не происходило ничего, кроме ровного и непрекращающегося счастья. Он так и не сумел узнать и понять людей, так как не в состоянии понять другого тот, кто не испытал чужого страдания и боли. И тем паче ему не было дано проникнуть в тайны неба и земли и постичь смысл и ценности этого мира, поскольку во всём окружающем он находил лишь различные поводы для счастья.

Он брёл, нестареющий, бесчувственный, несопричастный ничему по неменяющемуся миру, миру, лишённому заботы и тени, не знающему утрат и сожалений. А сбоку и сзади стояли восхищённые люди восторженно приветствовавшие счастливца идущего в Никуда, поскольку только такое слово и может быть надёжным синонимом бесконечного счастья.